Еслибы япросто
любовался картинами, то, наверное, пропал бы. Но я придумал себе своего рода
упражнение дляпамяти и благодаря этому все время совершенствовался. Теперь
я уже небился головой обстенку, я как быподнимался вверх, ступенька за
ступенькой. Понимаете?
- Да, вы недавали себе покоя, - сказал Меликов. -И у вас была цель.
Это спасает.
- Одно лето я не расставался с Сезанном и с несколькими картинами Дега.
Разумеется,это быливоображаемые картины, и только в воображении я мог их
оценить. Новсежея оценивал их.Тобылсвоего рода вызовсудьбе.Я
заучивал наизусть цвета и композицию, хотя никогда невидел ни одного цвета
днем. Это был лунный Сезанни ночнойДега. И я запоминал и сопоставлял эти
картины в их сумеречномвоплощении.Позжея нашел вбиблиотеке книгипо
искусству. И, присев под подоконником, усердно изучал их. Призрачный мир, но
все же это был мир.
- Разве музей не охранялся?
- Только в дневные часы. Вечером его просто запирали. На мое счастье.
- И на несчастье человека, который носил вам еду.
- На несчастье человека, которыйпряталменя,-сказал яспокойно,
взглянув на Меликова. Я понимал, что за его словами ничего не кроется, он не
хотел меня обидеть. Просто констатировал факт.
- Не надейтесь стать нелегальныммойщиком тарелок, - сказал Меликов. -
Это романтические бредни! Да ис тех пор,как существуют профсоюзы,такая
возможность отпала.Сколько времени вы можете продержаться ине умеретьс
голоду?
- Совсем недолго... Сколько стоит этот завтрак?
- Полтора доллара. С начала войны здесь все дорожает.
- Войны? - сказал я. - Какая здесь война?
- Войнаидет!- возразил Меликов.- Иопять-такина вашесчастье.
Требуются люди. Безработицы пока нет. Вам легче будет устроиться.
- Через двамесяца мнесновапридетсяудирать. Меликоврассмеялся,
зажмурив маленькие глазки.
- Америка- огромная страна. И война идет.Навашесчастье. Гдевы
родились?
- Согласно паспорту - в Гамбурге, на самом деле - в Ганновере.
- Ни в том, ни в другом случае это вам не грозит высылкой. Но вы можете
угодить в лагерь для интернированных.
-В одномтаком лагере я ужепобывал. Во Франции,- сказал я, пожав
плечами.
- Бежали?
-Скорее,простоушел.Послепоражения,когданачаласьвсеобщая
неразбериха.
Меликов кивнул.
- ЯтожежилвоФранции,когданачаласьвсеобщаянеразберихав
восемнадцатомгоду...Нотолькопосле победы - какоказалось,впрочем,
весьма призрачной. Не выпить ли нам сейчас водки?
- Я привыксопаской относиться к алкоголю, - ответиля. - Несколько
разяиз-за него переоценивал свои силы.Идважды этопривело квесьма
плачевным результатам.