Мне казалось, будто все происходит на сцене и
передомнойнеповара, незазывалы, не продавцы, амарионетки,которые
разыгрывают неведомую пьесу; я одинв ней не участвую и угадываю лишь общий
ее смысл. Я был в толпе и в то же время чувствовал себя чужим, неприкаянным,
отрезаннымот людей; нас разделялане стеклянная стена,не расстояние, не
враждебность инеотчужденность, ачто-то незримое. Это "что-то" касалось
меняодного икоренилосьвомне самом. Смутно я понимал:мгновениеэто
неповторимо, оно никогда не вернется - уже завтра острота чувств притупится.
И не потому, что окружающее станет мне ближе, - как разнаоборот. Возможно,
уже завтра я начну борьбу засуществование - буду ползать на брюхе, идти на
компромиссы, фальшивить, нагромождая горы той полу лжи, из которой и состоят
наши будни. Но сегодня ночью город еще являл мне свое неразгаданное лицо.
И вдруг я понял: добравшисьдочужихберегов, яотнюдьнеизбежал
опасности,-напротив:именно сейчас она угрожаламнесособойсилой.
Угрожаланеизвне, а изнутри.Очень долго ядумалтолько отом,чтобы
сохранить себе жизнь. В этоми заключалось мое спасение. То был примитивный
инстинктсамосохранения, инстинкт,которыйвозникаетна тонущем корабле,
когда начинается паника и у человека одна цель - остаться в живых.
Но уже скоро, с завтрашнего дня, а может, даже с этойдиковинной ночи,
действительность раскроется передо мнойпо-новому, и уменя опять появится
будущее, а стало быть, и прошлое. Прошлое,которое убивает, если не сумеешь
егозабытьили зачеркнуть. Японял внезапно, чтота коркальда, которая
успелаобразоваться, еще долгое времябудет слишкомтонкой, ходить по ней
опасно. Лед провалится. И этого надо избегнуть. Смогули яначать жизнь во
второйраз? Начать сначала -познать то, что простирается передо мной, так
же, как я познаю этот чужой язык? Смогу ли я начать снова? И не будет ли это
предательством, двойнымпредательством поотношению кмертвым,клюдям,
которые были мне дороги?
Я быстро повернулся и пошел назад,смущенныйи глубоко взволнованный.
Теперь я уже не глазел по сторонам.А когда увидел перед собой гостиницу, у
меня вдруг радостнозабилось сердце. Другие гостиницылезли вширь и вверх,
стараясь быть позаметней, а эта была тихой и незаметной.
Я вошелввестибюль,уродливоотделанный"подмрамор",иувидел
Меликова, дремавшего в качалке позадистойки. Оноткрылглаза, имнена
секундупоказалось, что у негонет век, каку старогопопугая. Потом его
глаза поголубели и посветлели.
- Вы играете в шахматы? - спросил он вставая.
- Как все эмигранты.
- Хорошо. Пойду принесу водку.
Он пошелнаверх. Я огляделся.Почему-то мнепочудилось, чтоя дома.
Человеку,который давноне имелдома, частоприходятв головуподобные
мысли.
II
В английском я делалбольшиеуспехи, и недели через две мой словарный
запасбыл уже как у пятнадцатилетнего подростка.