Ну, пусть два раза, лишь бы подряд…
— Подожди-ка, — сказал он, остановившись неподалёку от входа во Дворец (так руоповцы называли офис на улице Чайковского). — Внутри всё прослушивается. Знаешь, почему мне доверили тут работать? Потому что я не брезгливый… Да не тебя я имею в виду, успокойся. Вот ты живёшь себе, как травинка, не знаешь ничего, а я, между прочим, днём выполнял диверсионную операцию. С риском для жизни. Гляди туда… — Майор показал вдоль улицы. — Там через проходные дворы есть ход на Захарьевскую, к кэгэбешному следственному изолятору. Это тюряга такая, для узников совести. Я там сидел однажды, но не суть. Дальше к Литейному — Большой дом. Актовый зал — на седьмом этаже, это у чекистов, простого мента пустят только по пропуску, хоть ты генерал, хоть лейтенант…
Он хотел рассказать девчонке, как наказал сегодня одну гниду. Раздавил так, что под ногтём щёлкнуло, мерзавец даже в больницу слёг. Причём актовый зал Большого дома послужил в той истории местом действия, можно сказать, сценическими подмостками… однако не успел.
Жертвы
— Товарищ майор!
Из теней, рождённых ртутными фонарями, вырвался некто, пересекая проезжую часть. Высокий тощий мужичишка от тридцати до сорока, с лысиной (особая примета!). Ровно в таком же сером костюме, что и Неживой; но если на Вите костюм сидел, как мундир, сшитый на заказ, то на этом клоуне был мешок, натуральный мешок.
— Виктор Антонович?
— Аз есмь.
— Здравия желаю. Простите, что отвлекаю, но дело крайней важности… — Мужичишка бросил быстрый взгляд на спутницу Неживого. — Хотелось бы наедине.
— Вы кто?
— Я в некотором роде сослуживец Лобка Матвея Игнатьевича. Если вы понимаете, о чём я. По второй его ипостаси.
Майор Лобок, оперуполномоченный по особо важным делам, был старшим группы, в которую входил Неживой. Проще говоря, «наседка». Что касается прозрачных намёков незнакомца, то в РУОП майор Лобок перешёл от «соседей», то бишь из ФСБ.
— И что я должен понять? Кто-то в другой ипостаси либеральный демократ, кто-то — пидорас. А кто-то — в первой. Я толерантен к любым извращениям.
Серый пиджак кивнул и привычным жестом вынул удостоверение.
— С этого бы и начали, — проворчал Неживой, обежав взглядом синенькие внутренности. — Гаргулия Ростислав Арчилович… Фамилия настоящая?
— А у вас?
— Согласен, принимаю. Что случилось, капитан?
— Матвей Игнатьевич подсказал мне обратиться к вам. Это с его помощью я раздобыл ваши данные из ПФЛ.
— Данные из ПФЛ?
— Копию вашей медицинской карты. Она у меня при себе, так что если вам угодно будет взглянуть…
Сюрпрайз, подумал Неживой. Угодно ли ему взглянуть? Издевательский вопрос. Как могут быть неинтересны результаты вскрытия твоей души и тела (ого-го какого тела), сделанные ведомственными медиками и спрятанные за семью печатями даже от носителя упомянутой души… Вот только одно обстоятельство мешает здоровому любопытству. Невесть кто читает сведения о тебе. Между прочим, совершенно интимные сведения, добытые в обход регламента…
Порву, подумал майор.
Вихрь гнева стремительно раскрутился в голове, набирая мощь; ярость благородная вскипела, как та волна. Лицо застыло, превратившись в маску. Оловянным взглядом Неживой смотрел на собеседника, и если б этот тощий хмырь хоть немного знал Витю — напустил бы в штаны, потому что такое лицо и такой взгляд означали: тебе не жить.
Не жить тебе, сука…
С другой стороны — Матвей Лобок. Упоминание о суровой «наседке», честно говоря, напрягло мошонку.