Фундаментальное возможное объяснение (которое, будь оно действительным объяснением, охватывало бы всю рассматриваемую сферу) проясняет и помогает понять многое, даже не являясь верным объяснением. Возможность увидеть то, как в принципе можно было бы фундаментально объяснить всю сферу, серьезно увеличивает наше понимание этой сферы[7]. Трудно сказать что-то большее без анализа типовых случаев (более того, без анализа отдельных случаев), но здесь мы не можем этим заниматься. Дефектные по факту фундаментальные возможные объяснения, если их ложные исходные условия «могли быть верными», способны внести значительное прояснение, иногда большей ясности и в весьма значительной степени способствуют даже вопиюще ложные исходные условия. Дефектные по закону фундаментальные возможные объяснения могут прояснить природу конкретной сферы почти столь же хорошо, как правильные объяснения, особенно если в совокупности «законы» образуют интересную и целостную теорию. А дефектные по процессу фундаментальные возможные объяснения (не являющиеся дефектными ни по факту, ни по закону) почти идеально решают задачу объяснения. Если все это и может быть сказано о нефундаментальных объяснениях, то с куда меньшей определенностью.
Объяснения сферы политики, исходящие из теории естественного состояния, являются фундаментальными возможными объяснениями этой сферы и соединяют ясность с силой объяснения, даже если не являются истинными. Мы многое начинаем понимать, глядя на то, как могло возникнуть государство, даже если оно таким образом и не возникало. Даже если оно появилось иным путем, мы все равно многое узнаем, если установим, почему другим, а не этим. Мы увеличим наше понимание, попытавшись объяснить, почему некая часть реального мира, отклоняющаяся от модели естественного состояния, такова, какова она есть.
Поскольку анализ как политической философии, так и объясняющей политической теории сходится к локковскому естественному состоянию, мы с него и начнем. Точнее говоря, мы начнем с индивидов, живущих в условиях, достаточно близких к естественному состоянию Локка, так что многими различиями, которые в другом случае были бы важны, здесь можно пренебречь. Мы будем упоминать о них только в тех случаях, когда различия между нашей концепцией и концепцией Локка окажутся значимыми для политической философии, для нашего рассмотрения государства. Абсолютно точная формулировка нравственных предпосылок, в том числе точная формулировка теории морали и ее оснований, потребовала бы полномасштабного изложения, и ей следовало бы посвятить отдельное время (время всей жизни?). Эта задача имеет настолько ключевое значение, и ее нерешенность представляет собой настолько зияющий провал, что понимание того, что здесь мы следуем почтенной традиции Локка, который во второй книге «Двух трактатов о правлении» не предлагает ничего даже близко похожего на удовлетворительное объяснение статуса и основы естественного права, служит очень слабым утешением.
Глава 2. Естественное состояние
Индивиды в локковском естественном состоянии находятся «в состоянии полной свободы в отношении их действий и в отношении распоряжения своим имуществом и личностью в соответствии с тем, что они считают подходящим для себя в пределах ограничений, налагаемых естественным правом, не испрашивая разрешения у какого-либо другого лица и не завися от чьей-либо воли» (II, 4)[8]. Ограничения, налагаемые естественным правом, требуют от людей следующего: «…ни один из них не должен наносить ущерб жизни, здоровью, свободе или собственности другого» (II, 6). Некоторые преступают эти границы, «посягают на права других и… наносят ущерб друг другу», и в ответ люди имеют право защищать себя и других от посягающих на их права (глава III). Пострадавшая сторона и ее представители имеют право получить от обидчика «столько, сколько требуется для возмещения нанесенного ущерба» (II, 10); «каждый обладает правом наказания нарушителей этого закона в такой степени, в какой это может воспрепятствовать его нарушению» (II, 7); каждый человек имеет право «воздать [преступнику] в такой степени, в какой это предписывают спокойный рассудок и совесть, чтобы это соответствовало его нарушению, а именно настолько, чтобы это служило воздаянием и острасткой» (II, 8).
«В естественном состоянии есть свои неудобства», говорит Локк, и «я легко допускаю, что гражданское правление является подходящим средством, избавляющим от неудобств естественного состояния» (II,13). Чтобы точно понять, от чего избавляет гражданское правление, категорически недостаточно просто повторить локковский перечень неудобств, свойственных естественному состоянию. Необходимо также учесть те меры, которые возможно предпринять против этих неудобств в рамках естественного состояния, чтобы избегать этих неудобств, снизить вероятность их возникновения или же делать их менее серьезными, когда они все-таки случаются. Только после того, как использованы все ресурсы естественного состояния, т. е. все добровольные меры и соглашения, которых могут достичь люди, действуя в пределах своих прав, и только после того, как мы оценим результат, можно будет понять, насколько значительны оставшиеся неудобства, от которых избавляет государство, и оценить, не является ли лекарство хуже болезни[9].
В естественном состоянии общий, признанный всеми естественный закон не может учесть все непредвиденные обстоятельства (см. II, 159 и 160, где Локк делает это замечание применительно к законодательной власти, но сравните с противоположным суждением в II, 124), и люди, выступающие судьями в собственном деле, всегда разрешат все сомнения в свою пользу и будут считать, что они правы. Они будут слишком высоко оценивать причиненный им вред или ущерб и под влиянием страстей будут пытаться чрезмерно наказывать других и требовать у них избыточного возмещения (II, 13, 124, 125). Таким образом, частное и личное принуждение к соблюдению своих прав (в том числе нарушенных чрезмерным наказанием) приводит к междоусобицам, бесконечным актам возмездия и взыскания компенсации. И не существует надежного способа уладить такой конфликт, покончить с ним так, чтобы обе стороны были уверены, что он окончательно прекращен. Даже если одна сторона говорит, что отказывается от дальнейшего возмездия, другая может чувствовать себя в безопасности, только если она уверена, что первая не считает себя вправе получить возмещение или потребовать воздаяния и, следовательно, не попытается пересмотреть уговор при первом удобном случае. Любой способ, к которому может прибегнуть отдельно взятый индивид, чтобы необратимо связать себя обязательством прекратить конфликт, будет недостаточно убедителен для другой стороны; неявное соглашение о прекращении спора тоже будет нестабильным[10]. Такого рода взаимное предчувствие дурных побуждений может возникнуть даже при наличии полной ясности по поводу прав и при согласии относительно фактической стороны дела; обмен ударами возмездия тем более вероятен в случае, когда нет полной ясности относительно прав или обстоятельств дела. Кроме того, в естественном состоянии отдельному человеку может не хватить сил для обеспечения своих прав; он может быть не в состоянии наказать нарушившего его права более сильного противника или истребовать у него возмещение (II, 123, 126).