В молчании наступила полночь.
Вдруг девушка заговоршецки прошептала:
– А я поняла, почему Вы Малыша назвали «Малышом»…
– Всё просто, прошептал сыщик, – маленький вот и «Малыш»…
– А вот и нет. И совсем не поэтому…
– И почему же?
– Потому что у Вас нет сына, и Вы любите мультфильм «Малыш и Карлсон»..
– Вот как! Ну-ка, ну-ка, расшифруйте.
– Вы хотели сына, а родилась дочь. И когда Малыш попал к Вам, Вы его назвали «Малышом», как того мальчика из мультика. И у Вас получился сын.
– Н-да… Занятная трактовка… – раскинул умом вслух мужчина.
Мальчик – Чарли – Малыш
Матери Малыша было два года, когда Малыш, а вместе с ним сестричка и брат появились на свет.
Породистый, клубный, платиновый минипудель. Впрочем, судя по тому, что в шерсти Малыша были пятна коричневых оттенков, его прабабка имела романтические отношения с персиковым пуделем.
Отец Малыша, как и положено, был старше матери, ему было уже четыре года, когда их познакомили. У папаши были даже медали с выставок.
Хозяева пуделихи устроили ей что-то вроде домика, но собака решила рожать под кроватью: затащила туда подстилку, стянула пару полотенец и устроила себе логово.
Малыш был первым щенком у матери.
Первым во всех смыслах: и первый в помёте, и первый вообще.
Природа заботится о своих детях: она разрешила молодой собаке в первый раз родить, чтобы не напрягаться, только троих. Потом – пожалуйста, можно и шестерых на свет произвести и выкормить, а поначалу и тройни достаточно.
Все первые четырнадцать дней жизни Малыш только ел и спал, спал и ел. Да ещё грелся у тёплого живота матери. А что ему ещё оставалось делать? Глаза то были закрыты. Зато когда они открылись, вот тут-то он и дал волю своим набирающим силу мускулам: перемещался в округе двух метров от мамаши.
На тот же четырнадцатый день оказалось, что их у матери осталось двое: братик, который вышел последним, куда-то исчез.
Это обстоятельство не особенно волновало Малыша. Впрочем, нет, волновало: молока то стало доставаться больше.
Да и хозяева внимательно следили за здоровьем новорожденных: кормили пять-шесть раз в день.
Молоко – обязательно.
В блюдечко.
А ещё – что-то белое и густое, чуть кисловатое.
«Творожок со сметанкой».
Так называлась еда.
Очень вкусно.
И ещё очень вкусное. Похоже на творог. Но только тёмное.
В начале это «вкусное» приносили откуда-то куском, потом куда-то засовывали на кухонном столе, потом что-то шумело.
Очень интересно было сидеть, вместе с сестричкой, задрав голову, и ловить запахи, которые неслись с кухонного стола. Щенок любил сидел на сидалищных буграх, широко раскинув задние лапы и вытянув хвостик.
Потом этот тёмный творог выставляли в мисках для щенков: к тому времени у каждого щенка была своя миска. Маленькая, но своя.
Малыш съедал свою долю быстрее сестры и тут же норовил забраться в сестричкину плошку: что она так долго возится!
Отталкивал сестру, но той на помощь приходили хозяйка: брала двумя пальцами наглеца за шкирку и относили от чужой еды.
Но щенок не унимался: снова рвался к еде. Его снова относили, и так было до тех пор, пока миска сестры не опустошалась.
Тогда Малыш засыпал спокойным сытым сном.
До следующей еды.
Впрочем, что это мы всё «Малыш» да «Малыш».
Ведь в то время он и не был «Малышом».
Его звали просто: «Мальчик».
Вот так – Мальчик и – всё…
Будущий Малыш очень обижался: какой он мальчик? Он – пёс! Пёс – и всё тут. Никаких «мальчиков».
Хорошо, не пёс, пёсик.
Но не мальчик же!
***
Когда брату с сестрой исполнилось два месяца, их посадили в сумку и куда-то понесли.
Это был первый настоящий выход в свет.
Пёсик то и дело норовил высунуться из сумки и посмотреть что это там такое вокруг.
Скоро они оказались в каком-то странном месте.
С тревожными запахами.
Щенка взяли какие-то мягкие, но чужие и холодные руки и уложили на твёрдый холодный стол.
Потом та же рука погладила правое бедро и сделала так больно, как ещё никогда щенку больно не было: острая боль поразила лапу пёсика.
Но рука жестоко просчиталась!
Такие дела наказываются.
Жестоко наказываются.
И немедленно!
Щенок вмиг согнулся в кольцо и цапнул руку, приносящую боль, так сильно, как только мог.
Цапнул острыми, словно иглы, молочными клыками.
Да и резцами зацепил!
Руки только тут поняли, что зря не завязали мордашку щенку.
Они исправили свою ошибку и снова сделали пёсику больно.
Тот терпел. Скулил, но терпел.
Теперь он ни за что не пойдёт к этим злющим рукам!
***
Впрочем, через неделю появились опять новые руки.
Как только Мальчик почувствовал новых незнакомцев, он зарычал, грозно, как только мог, обнажил зубки и приготовился к обороне.
Но новые руки были мягкими и тёплыми и только гладили и не делали больно. Даже накормили вкусными кусочками из какого-то пакетика. А потом тоже посадили в сумку и куда-то повезли. Теперь уже без сестры и без матери.
Маленький пудель понял: больше он не увидит ни мамы, ни сестрички.
Никогда.
На новом месте было не хуже, чем дома.
Правда, скучновато: не с кем играть.
Разве что мягкие мячики и твёрдые шарики.
Но они быстро надоедали.
Зато новая хозяйка не жалела времени на пёсика.
Она садила щенка на колени, гладила и всё говорила: «Чарли, Чарли, Чарли…»
Так будущий «Малыш» понял: его новое имя «Чарли».
Ну, что ж… «Чарли» – так «Чарли». «Чарли» всё-таки лучше, чем просто «Мальчик».
Хозяйка и Чарли много гуляли во дворе дома. Пока Чарли бегал за голубями и пытался гонять кошек, хозяйка сидела на скамейке вместе с такими же тётками и говорила, говорила, говорила.
И то и дело кричала: «Чарли! Далеко не уходи!.. Чарли! Куда!.. Чарли! Нельзя!»
Последняя фраза кричалась особенно часто.
В конце концов, хозяйка стала выводить Чарли на поводке. Чарли это страшно не нравилось. Стоило хозяйке начать надевать на шею Чарли ошейник, как он яростно сопротивлялся, широко раскрывал пасть и ожесточённо грыз ошейник маленькими и острыми зубами.
Однажды во дворе появился другой щенок. И, хотя имя у него было похожее – «Чаппи», но он был совсем другой породы. И пострижен смешно: весь голый, только на мордочке, лапах и хвосте оставлена шерсть. И, главное, он всё время ходил с бантиком на голове. Странно: пёс и с бантиком. Как девчонка!
Так проходили дни за днями короткого российского лета: еда (нисколько не хуже, чем на первом месте, а, порою, и лучше: свежая рыбка, сырое мясо кусочками – объедение), прогулка, сон, снова еда, снова прогулка и снова сон.
Особенно Чарли нравилось ночью. Как только хозяйка ложилась в постель, он тут же запрыгивал на кровать (Чарли очень ловко прыгал), забирался под одеяло и вытягивался, прижимаясь голым животом, вдоль спины хозяйки.
Было очень тепло, уютно и безопасно.
Из еды больше всего Чарли любил кашу на косточках. «На косточках» – это только так называлось. На самом деле там было много мяса. Хозяйка прятала косточки на самом дне миски, под кашей, но Чарли был не глупым псом: он, перво-наперво, доставал косточки со дна, клал их рядом с миской, съедал кашу и только потом приступал к самым лакомым кусочкам.
Как-то хозяйка попыталась положить косточку снова в миску, но тут же пожалела.
Зубки у Чарли были, конечно, уже не молочные, не такие острые, но он так укусил хозяйку за палец, что та закричала.
Будешь знать!
Подумаешь – линолеум испачкал!
Эка важность!
Положила косточку псу – забудь про неё. Это теперь косточка Чарли и только Чарли.
***
Однажды, из-за этой самой каши, хозяйка и Чарли чуть ни погибли.
Дело было так.
Чарли только-только исполнилось полгода.
Хозяйка поставила отваривать косточки для Чарли, а сама прилегла отдохнуть. Она и раньше много раз делала так, а тут – заснула.
Чарли лежал тут же на диване, в ногах хозяйки. Чарли не спал – он знал, что сон хозяйки надо охранять. Чарли с наслаждением слушал запахи, которые доносились из кухни. Вдруг на кухне что-то сильно зашипело.