Я немного поплакала, а потом встала и подошла к зеркалу. Всё верно. Даже в школьной форме я была больше похожа на молодые папины фотки, чем на девочку. Крепкая фигура, волевое лицо, глаза-буравчики. И подруги меня ненавидят и боятся так же, как мама – отца.
Я открыла платяной шкаф – человека-невидимки там уже не было. Достала самое красивое платье, распустила волосы. Вот так я уже вполне себе девушка. Похожая скорее на маму, а мама-то у меня – красавица. Кстати, под платьем нарисовалась и вполне достойная грудь, Кате на зависть.
Осталось только найти какое-нибудь хобби – тогда со мной всем будет интересно. Вот Юлечка, например, увлекается биологией, все говорят, что она будущий учёный. Уже в который раз ассоциативно вспомнив о человеке-невидимке, я решила, что буду писательницей. Мысль была удачной ещё и тем, что не влекла за собой никаких расходов – не нужно клянчить у мамы деньги на электронный микроскоп или ещё какие-нибудь курсы. Я была уже настолько взрослой, чтобы понимать, что такое семейный бюджет.
Ну да, и конечно же, парень, парень! В тот миг это казалось мне самым сложным. Но здесь, в «…Аллеях», я уже не сомневалась, что его нашла.
***
Вот только до его отъезда, оказывается, осталось совсем чуть-чуть. Так что над моей личной жизнью нависла реальная угроза. Мы рисковали так и не успеть выяснить отношения.
Если бы не мама! Такое чувство, что она ни на минуту не может оставить без своего общества… – о, ладно бы меня! Это было бы не так обидно. Петю! Прошло уже три дня, а мы по-прежнему всюду ходили вместе («неразлучная троица» – Марья Генриховна), и, что самое противное, им всегда было о чём поговорить.
Два мудрых человека. Два страдальца, потрёпанных жизнью, но не сломленных, о нет, не сломленных. Они нашли друг друга.
Я начинала не на шутку ревновать. Даже тогда, в свои четырнадцать, я уже понимала, что тайны сексуального влечения безграничны и не до конца изучены, и какие-то там тридцать лет разницы и несколько смешливых морщинок – не гарантия. Особенно если речь идёт о такой женщине, как моя мама.
В таких делах всегда лучше перестраховаться. Права я или не права, на всякий случай я решила смотреть за ней как следует – и никуда не отпускать одну.
А с мамой и впрямь происходило что-то удивительное. Она как будто переключилась. Похоже, она впервые нашла что-то настолько интересное, что заставило её начисто забыть о сексе для здоровья и вообще отношениях с мужчинами. И, в общем-то, тот факт, что она предпочла всему этому бесконечные разговоры с Петей, меня не удивлял.
Гораздо больше удивлял, а, точнее, возмущал меня сам Петя. К чему эти бессмысленные таскания по дубовым аллеям? Он что, не видит, что я с ума по нему схожу?!..
От злости и обиды я опустилась ниже некуда – под большим секретом дала ему прочесть «Рассказы о Семёне Семёныче». (Тетрадка с ними до сих пор лежала на дне моего чемодана в знак того, что я, как-никак, писательница.)
Как ни смешно, это сработало. Нет, не то что бы Петя пал к моим ногам или приполз весь в слезах, сражённый талантом. Но в целом отозвался о моём творчестве позитивно. – Ты знаешь, ничего, – сказал он с удивлением, возвращая мне рукопись. – Я боялся, честно говоря… Я думал, там такое… девчачье…
Я поняла, что он думал. Что там всякое про любовь, комиксы про девушку, в которую влюбляются все мужчины, что-нибудь такое. Может быть, даже любовные признания в его адрес. Или стихи.
Это было оскорбительно и пошло. Наверное, это был первый случай, когда я разозлилась на него и даже хуже – он упал в моих глазах. Ещё вчера я бы не поверила в такую возможность.
Но факт есть факт – с тех пор в наших отношениях произошёл качественный скачок. Я наконец-то перестала быть бесплатным приложением, на которое в пылу интеллектуального спора даже не реагируют – или, в лучшем случае, держат на подхвате для Марьи Генриховны. Теперь я встала с ними на равных, на правах творческой личности – и мне даже дозволялось оппонировать в разговорах на самые животрепещущие темы. Такие, например, как: «Может ли женщина быть намного старше своего мужчины?» или «Развод: хорошо это или плохо?»
Вот что значит – иметь правильное хобби, с удивлением думала я. Может быть, подсуетиться, пока не поздно, да и написать ещё что-нибудь?..
И всё-таки меня не отпускала мысль, что все мои проблемы – оттого, что нам с ним никак не удаётся остаться наедине. Я изо всех сил искала повод, но он не находился. Нужен был какой-то счастливый случай.
***
И я его дождалась.
Видимо, небо услышало мои молитвы, а, может, всё объясняется гораздо прозаичнее и мама просто перегрелась на солнце. Конечно, если до остервенения загорать на прудах с Петей, то и не такое может случиться.
Соседи по столу не на шутку разволновались, увидев, что я пришла на завтрак одна. Я их успокоила: мы с мамой уже посетили здравпункт, врач выдал ей два-три нехитрых снадобья и прописал постельный режим. Я даже успела сбегать в библиотеку и притащить оттуда подшивку «Нового Мира» за прошлый и текущий год – там было несколько запрещённых при советской власти романов, которые мама давно хотела прочесть, да всё никак не доходили руки за более интересными занятиями.
Петя вздумал было строить из себя рыцаря и с энтузиазмом предложил «всем вместе навестить Елену Алексеевну». Я сухо заметила, что мама плохо себя чувствует. Что, в общем-то, было правдой.
Неожиданно меня поддержала Марья Генриховна – как раз когда я соображала, как ей ответить, если она мне возразит. Не стоит этого делать, сказала она. Леночка – женщина, ей хочется всегда быть на высоте. Зачем ставить её в неловкое положение. Погуляйте вот лучше с Тонечкой, сходите куда-нибудь. Молодое тянется к молодому.
Мудрая, мудрая Марья Генриховна!..
Впоследствии я узнала, что в тот день она воспользовалась случаем и сама навестила «Леночку» в её одиноком номере. Ей давно не терпелось остаться с ней наедине и дать несколько материнских советов, которые, как она считала, могли стать маме полезными. Забегая вперёд, скажу, что так оно и вышло.
Но тогда я всего этого ещё не знала, а просто очень обрадовалась, когда Петя ответил доброй старушке, что её воля – закон.
Обычно после завтрака мы все вместе шли на пруды. Если была хорошая погода – загорали, в пасмурный день просто гуляли вокруг. А то брали лодку и катались часами; иногда мне удавалось упросить Петра дать погрести. Там была одна редкая лодка – белая с красным крестом, «спасательская», среди десятка одинаковых красных и голубых. При большом наплыве желающих её пускали в дело, и хоть у неё были очень тяжёлые вёсла и плохая остойчивость, получить эту лодку считалось у отдыхающих офигенно добрым знаком.
Но сегодня случилось кое-что получше. Уже когда мы встали из-за стола, я услышала снаружи слабое погромыхивание, а пока шли через холл, оно сделалось гораздо сильнее. Не успели мы открыть входную дверь, как ливануло вовсю, и Петру, который, собственно, в этом корпусе и жил, ничего не оставалось, как пригласить нас в номер переждать грозу.
Я не сомневалась, что Марья Генриховна с радостью согласится, но тут случилось нечто удивительное – такое, что ещё больше усилило бы моё уважение к ней, если б только это было возможно. Не дав Пете договорить и почти оттолкнув нас, она выскочила на залитую дождём террасу, по которой уже стучал и с треском раскатывался крупный ледяной горох. Ему-то старушка, одетая по июльской жаре в лёгкий сарафан, и подставляла теперь то лицо, то грудь, то обнажённую холку, досадливо отмахиваясь в ответ на наши испуганные крики.
– Естественный криомассаж! – ликующе кричала она. – Идите, идите, не ждите меня!..
В тёплом, уютном холле Петя повторил своё приглашение – уже не так уверенно. – Ты не бойся, я приставать не буду, – смущённо сказал он. Я подумала, что это мы ещё посмотрим.