Однажды я очутился в одном забытом древнем городе. После бродяжничества по его кривым улицам, перемежающимся грязными базарами, я уткнулся носом в ворота монастыря. Ворота были ржавые и скрипучие, они давно не могли задержать никаких врагов, тем более меня, молодого и любопытного.
Монастырь переживал не лучшие времена.
Облупившиеся стены старинных храмов покосились и были кем-то из неизвестных доброжелателей подперты деревянными контрфорсами. Видимо, эти же доброжелатели сняли колокола с колокольни. Большое углубление в ее щербатой стене, предназначенное для часов, сиротливо пустовало. На многих дверях висели колоссальные замки и чугунные цепи, некоторые тропинки заросли по щиколотку. Впрочем, моя щиколотка была рада мягким, но настойчивым прикосновениям местных трав. Между храмами бродили унылые коровы.
Как выяснилось из случайного посещения одного из зданий, территория бывшего монастыря была ареной ожесточенных битв между музеем и церковной организацией. Последняя в ту пору еще не была всесильна, как сегодня (по крайней мере, патриарх и его свита еще не гоняли на танкоподобных автомобилях по Соловкам и не пытались прибрать к рукам исаакиевские соборы), поэтому поединок велся с переменным успехом.
Я забрался на огромную башню и оттуда долго глядел на бескрайние поля и леса. Простор, как противоядие от всех треволнений, заполнил все уголки моего настроения. Чего греха таить? – я даже внеочередным образом помолился и поблагодарил Бога за предоставленные духовные удовольствия. Как говорится, наполнился временем и пространством.
Затем (видимо, в качестве бонуса от небесных сил) мне удалось посетить пару выставок и пару храмов. После долгого пребывания в тени одного из них я собрался с вещами на выход. Путь мой лежал через старую полевую кухню, оставленную здесь ретировавшейся воинской частью (один из печальных фактов истории монастыря – долгий роман с отечественными вооруженными силами). Конструкция сего плода коллективной формы хозяйствования меня весьма заинтересовала, и я решил ознакомиться с ней ближе, может, даже сфотографировать для будущих внуков. Я преспокойно обошел кругом этот мобильный антиквариат, с умилением глянул на буквы «СССР» и бесконечные номера, старательно выбитые кем-то на прямоугольной табличке и, подчиняясь инстинкту самосохранения, оглянулся на кривое здание, притаившееся за моей спиной. А оттуда, уже секунды две-три, на меня неслась опасность. В этот раз она приняла вид высокого сухощавого человека, одетого в черное. Он глядел пронзительным взором и махал руками. Последнее означало, как выяснилось очень скоро, запретительные жесты.
– Нет, нет, нельзя фотографировать! – наконец, донеслось до меня недоброе шипение.
Я, не чуя подвоха, простодушно брякнул:
– Почему?
В ответ на мою поразительную неосведомленность монах торжественно провозгласил:
– Она – действующая!!
Готовый было сорваться с моих губ вопрос: «И что?», застыл, как Антарктида. Пламя старообрядческих костров, списки запрещенных книг, разгром Александрийской библиотеки, крестовые походы и прочие грехи христианства вдруг встали «пред моим изумленным взором». Отчаянно захотелось жить. И жить на свободе. И сохранить здоровье.
Примечания
1
Ревизские сказки – государственные документы, в которых перечислялись пол, возраст, семейное положение и профессия людей.
2
Рифейская гряда – Уральский хребет.
3
Стилос – инструмент для письма.