Певчий Гад. Роман-идиот. Сага о Великом - Киктенко Вячеслав Вячеславович

Певчий Гад

Роман-идиот. Сага о Великом

Вячеслав Киктенко

© Вячеслав Киктенко, 2020

ISBN 978-5-0051-4579-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вторая часть романа «НЕАНДЕРТАЛЕЦ»:

Часть первая. Три короба.

***

Много звёзд, солнц, а ещё больше лун сменилось, пробежало по моей размеренной, расчисленной на дни и ночи жизни, пока не грянули времена.

Когда занырнул…

Не своею волею занырнул, но по большой печали вошёл в чужой, не слишком уютным оказавшийся запредел. После нескольких тяжелейших операций, когда вытаскивали с того света, вызволяли подвешеного на ниточке между мирами, переменился не один только образ жизни, весь мирообраз. Приоткрылось нечто, прежде смещённое в темноту.

Вдруг, словно вспыхнув на резком свету, это нечто проступило рельефно, осязаемо. Что это было, осознал не сразу. Но всматривался пристально, всё внимательнее вглядывался в это нечто, пока, наконец, очень медленно, постепенно не стал проступать всё более явный, вполне реальный и, как оказалось, хорошо знакомый образ.

Вот так он и всплыл из глубин – образ Великого. Образ сильно затёртый временем, размеренной, правильной жизнью.

Может, вытащили меня из областей междумирья неправильно, кривовато, как порою родовспомогательница вынуждена вытаскивать «неправильное дитё» из чрева —

не тем местом? Не знаю. Прежние сны ушли в день, дневная жизнь переместилась в ночь. Долгие сонные дни и бессонные ночи, проведённые в лазарете, незаметно перешли вместе со мною в мой дом…

Я сделался сновидческим свидетелем дневной жизни и, одновременно, расхитителем ночи. Спал днём. Бодрствуя же, иногда записывал невольно похищенное…

***

Я стал водолазом, ловцом диких снов,

Я стал земноводным в долинах проточных,

Ночным разрушителем денных основ,

Дневным соглядатаем знаний полночных,

Фигур запредела…

Фигура запредела

Самой крупной фигурой запредела оказался… идиот. В самом классическом, эллинском смысле идиот – частный человек, вне партий. И даже, как выяснилось, вне сословий. Просто человек. Идиот. Вроде бы никто, ни то, ни сё. А выяснилось, по прошествии времени, по воспоминаниям современников, по собиранию архива – и то, и сё. Вот об одном из таких, Великих Идиотов, сложилась Сага. Из моих записей, из его «архива». Так его и станем величать – Великий. Просто Великий.

***

…оказалось со временем: здесь, на земле, в крохотном сегменте мироздания таинственными и непредсказуемыми оставались одни только чудаки, блаженные, юродивые. Остальные – прозрачневели, становились всё более опрозрачены смыслами, Рацио, Цифрой. Чудаки жили Словом. Старым, как мир, пахучим, как осенняя яблоня, Словом…

***

Не обломки даже, обломочки остались от жизни Великого. Велик он был всем – неординарностью идей, дикостию поступков. Даже неизбывной глупостью. Но и таинственнной мудростью, не всем сходу видимой. Обнаруживали её – с изумлением для самих же себя! – только с годами… и то лишь более-менее знавшие его, кое-что понимавшие в жизни.

В чём феноменальность Великого? Ну, об этом вся книга. Не назову имени-отчества-фамилии, которые у него, конечно же, были.

Возрос в образцовой советской семье: отец геолог, мать соцработник, старшая сестра, благополучно женатая, училка…

И все они не просто не любили Великого. Как бы это выразиться?.. Не любили, как, возможно, не любят неординарную и потому мало понятную частичку в атоме. Ну, вроде нейтрино. Чужой он был, всем чужой. Дикий, непонятный, Великий…

Но – к делу.

***

Однажды, воодушевлённый некоторыми успехами в стихосложения, поздний уже Великий, в подражание знаменитым изваял Оду. Себе самому. Назвал «Певчий гад».

Вот так и озаглавим обломки. Всю эту Сагу так и озаглавим:

Певчий Гад

«Я в лавровой опочивальне

Хочу на лаврах почивать,

Обрыдло в спальне-ночевальне

Как всяко быдло ночевать.

Я представляю: вот кровать,

Увитая роскошным лавром,

На ней двум-трём пригожим лярвам

Вольготно будет мне давать

Сопеть в обнимку с ними рядом,

И просыпаться, и любить

Всегда самим собою быть,

А не каким-то певчим гадом.

Я заслужил! Я не охально

Такую требую кровать,

Я жить хочу опочивально!

Хочу на лаврах почивать!

Мне надоело воровать,

Из воздуха стяжая славу,

Я славой отравил державу,

И лавра сладкую отраву,

Герой и буй, хочу впивать!»

***

Красивый пожар был

Впиваюсь в прошлое, вспоминаю – а с чего, собственно, началось? Жил обычный мальчик, жил себе, сопел, сопли мотал на кулак, и вдруг…

А начиналось так.

Впервые нажрался Великий в школе. В первом классе. Первого сентября. Отметил обязаловку всеобуча по-взрослому. Наслышан был: доброму делу «дорожку промочить» надо. Промочил…

Купил на украденные у папашки копейки «огнетушитель» вермута, и…

выжрал до донышка. В одиночку. Хорошо ещё, жрал на детской площадке. Иначе не дополз бы до дома и не получил от папашки звездюлей. Таких звездюлей, что хватило на всю оставшуюся жизнь. А заодно и на долгую ненависть к родителю. А ещё и к школе. А ещё и к родимому дому. Вспоминая, скорбел:

«Будем всякой хернёй заниматься,

Будем падать и вновь подниматься,

Будем, будем…

А после не будем.

Это – людям, друзья,

Это – людям…»

***

Избитый «папулей», изобиженный, ушёл из дома. Ушёл недалеко, но умненько – на уютный чердак родимой трёхэтажки. Пожил там пригожими сентябьскими деньками, а их выпало ровно семь, комфортно. Ночевал на бесхозной ветоши.

С раннего утра, со своей верхотуры, из слухового окошечка начинал хитрую разведработу – выслеживал час, когда родня расходилась, спускался с чердака и проникал в собственную квартиру через окно на кухне. Благо, первый этаж, пожарная лесенка… какие проблемы? Запасами из холодильника и кормился…

***

Кормила в первую очередь природная смётка, изворотливость, хитрость, вороватость. Всё можно обмануть, везде извернуться, всё обойти.

Только не природу. А природа не одной лишь весной да летним теплом балует, – лютым холодом потчует, снегом-льдом попытывает, зимы снежные напускает… а даже и осенью подмораживает.

Именно они, первые заморозки, а не природная вороватость вынудили прихватить из дома вместе с очередной порцией съестного деньжат для винца. Для сугрева.

Винцо винцом, но и огонька захотелось… как не понять. Распалил, гад, костерок на деревянном чердаке, испёк картошку, клюкнул бормотушки, заснул. Сон был безоблачен…

Но – до поры. Клубы едко смердящих облаков плотно стояли над головой очнувшегося Великого и, кажется, говорили: «Выбирай. Пора. Вставай. Или усни навеки. Теперь или никогда…».

***

«…приходил какой-то жолтый,

Он шугал его: «Пошёл ты!..»,

Только жолтый уходил,

Фиолетовый будил…»

(Из воспоминаний о детских сновиденьях Великого)

***

Великий выбрал – проснулся. И увидел: чердак тлеет, струйки дыма расползаются уже не только от очага, но и от ветхих деревянных перекрытий…

Кинулся тушить костерок – топтал, кашлял, задыхался. Сухие балки вот-вот вспыхнут, а тогда… не только дом, сам-друг сгорит, пропадёт к чёртовой матери.

И не оставит о себе Эпоса…

***

Пришлось спуститься вниз, сдаться взрослым. А в итоге…

В итоге на целых два годочка попал в зону для малолетних преступников. За поджог многоквартирного дома.

Это первая страница жизни, от которой в памяти навсегда остался едкий осадок, а в груди хронический кашель и навсегда надтреснутый хриплый голос «а-ля Высоцкий». Впрочем, причина хрипоты крылась ещё и в более раннем детстве. Но не всё сразу…

***

«Дом горел. Прибыл отряд.

С похмелья отряд строг.

«Никто не уйдёт. Все сгорят!» —

Красивый пожарник рек.

Добил бычок. Сказал вашу мать.

Пламень был чист. Бел.

Чёрный брандспойт. Жёлтая медь…

Красивый пожар был…»