– Послушайте, милочка, – вмешалась Екатерина Андреевна, – право, не стоит так горячиться. Этим вы Митеньке никак не поможете.
– Вы знаете Митю? – резко обернувшись, спросила Заболоцкая. – Вы кто?
– Я его не знаю. Вы сами только что произнесли его имя. Кстати, а как его полное имя?
– Дмитрий Федорович Морозов.
– Отлично!
– Что значит «отлично»? Вы свидетель?
– Нет, увы, я даже не свидетель. Но я могу вам помочь.
– Каким образом?
– Давайте присядем.
– С какой это стати?
– Поверьте моему большому жизненному опыту, – доверительным тоном произнесла Екатерина Андреевна. – Еще Публилий Сир сказал, что разгневавшийся всегда считает, что может больше, чем может.
– Кто такой Публилий Сир?
– Древнегреческий поэт.
– Но… я только хочу справедливости, – понизив голос, сказала Заболоцкая и опустилась на стул.
– Очень хорошо, – ответила Екатерина Андреевна, усаживаясь рядом. – Только гнев не уживается со справедливостью, как ястреб с голубем.
– Это тоже… Публилий?
– Нет, это Болеслав Прус, – ответила Екатерина Андреевна, незаметно кивнув Чайкину, который поспешил скрыться в кабинете. – Польский писатель девятнадцатого века, – пояснила она в ответ на скривившуюся в вопросительной гримасе физиономию Заболоцкой.
Некоторое время сидели молча.
– Вас как зовут? – прервала молчание Екатерина Андреевна.
– Лена.
– Очень приятно! Екатерина Андреевна.
– И мне.
– Вы сказали, что вы его невеста.
– Да, – неохотно ответила Заболоцкая. – Бывшая. Мы с Митей встречались три года и уже собирались пожениться, пока не появилась эта…
– Значит, вы на нее были очень рассержены?
– Еще бы! Свалилась как снег на голову со своим пуделем.
– Пуделем?
– Ну да! Митя, он же ветеринар. Мы с ним в лечебнице познакомились. У меня тогда кошка была, старенькая, совсем больная. В общем, я попросила ее усыпить… Когда все произошло, я не выдержала и расплакалась. Почувствовала себя такой одинокой… А Митя меня пожалел. Ну и…
– А почему расстались?
Заболоцкая пожала плечами.
– Я считаю, что это было ошибкой. И это была не моя инициатива.
– Может, ему чего-то не хватало?
– Всего ему хватало. Все у нас было хорошо, пока… Он словно с цепи сорвался. Бросил все и ушел. К ней. Я думала, с ума сойду. Два месяца не могла прийти в себя. Только-только начала понемногу успокаиваться, а тут… Иду по парку, вижу его. А вокруг все шепчут: убил, убил. Да не мог он этого сделать, он же доктор! Хотя и ветеринар.
– Да, непохоже, – проговорила в задумчивости Екатерина Андреевна. – А вы кем работаете?
– Я? – Заболоцкая махнула рукой. – Пытаюсь внести вклад в возрождение отечественной науки. А вы?
– О! Я свой вклад уже внесла.
– А… что вы здесь…
– По семейным делам. Здесь работает мой племянник. Внучатый.
– Это тот молодой человек, с которым вы беседовали?
–Да.
– Он ведь занимается делом Мити?
– Ну, насколько я понимаю, никакого дела еще нет…
– Как же я за него волнуюсь! – воскликнула Заболоцкая. – Ведь они запросто могут осудить невинного человека.
– Милочка, я вряд ли открою вам что-то новое, но человека осуждает суд. Полицейские просто ищут доказательства.
– Ну да, знаю я. Они любые доказательства найдут…
– Нет, нет, вы ошибаетесь, уверяю вас. А по телевизору, на который вы, вероятно, готовы сослаться, не всегда показывают вещи такими, какими они есть на самом деле. Особенно в кино. Поверьте мне, это честные, благородные люди, – сказала Екатерина Андреевна, кивая на кабинет Завадского.
– Если они такие благородные, почему они даже не дали мне поговорить с Митей?
– Всему свое время.
– А я не хочу ждать! Не могу! Мне нужно сейчас с ним поговорить, выяснить, что случилось. Может, ему моя помощь нужна?
Заболоцкая смолкла и потупилась. Глаза ее заблестели, она прикусила нижнюю губу.
– Знаете что? – сказала Екатерина Андреевна, вставая. – Я постараюсь вам помочь. – Она улыбнулась, увидев, как засияло надеждой лицо Заболоцкой. – Обещать ничего не буду, ибо начальник моего племянника – сущий деспот, но во всяком случае попытаюсь.
Она решительно подошла к кабинету и распахнула дверь.
– И почему я не удивлен? – воскликнул Завадский.
– Теть Кать! – зловеще прошептал Чайкин, подскочив к ней.
– Мне надо с вами поговорить, – заявила Екатерина Андреевна.
Мгновение Завадский смотрел на нее прямо в упор, словно прикидывая, пристрелить ли эту старуху прямо сейчас или отложить удовольствие на после обеда.
– Спасибо. Можете быть свободны, – обратился он к свидетелям, которые с интересом разглядывали Екатерину Андреевну. – Чайкин, проводи товарищей.
Пожилая пара поднялась и, оглядываясь, направилась к двери.
– До свидания! – нарочито ласково произнес Завадский и зачем-то эксцентрично, по-чаплински, помахал рукой, когда свидетели, уже стоя в дверях, снова оглянулись.
Чайкин вышел вслед за ними. В комнате остались Екатерина Андреевна, Завадский и Морозов.
– Ну, и о чем вы хотели поговорить? – с трудом сдерживая негодование, процедил сквозь зубы Завадский.
– О нем. – Екатерина Андреевна кивнула на Морозова.
– Простите? – Завадский сунул в рот сигарету.
– Попрошу вас не курить в помещении! И почему вы до сих пор не предложили даме сесть?
– А вы так торопитесь сесть?
– Только не надо меня подкалывать вашими ментовскими штучками! – неожиданно выдала Екатерина Андреевна.
Завадский, опешив, зажевал сигарету и, почувствовав на языке горечь табака, принялся яростно отплевываться.
– Ну, знаете ли… – только и произнес он.
Таких жаргонизмов от интеллигентной старушки-переводчицы, бывшего сотрудника МИДа и еще неизвестно чего, Завадский никак не ожидал. Даже Морозов будто встрепенулся и с любопытством уставился на Екатерину Андреевну.
– Присаживайтесь, – взяв себя в руки, прохрипел Завадский. – Слушаю вас.
– Так-то лучше. Благодарю. – Екатерина Андреевна опустилась на краешек стула. – Прежде всего, я полагаю, что обвинения, выдвинутые против Дмитрия Федоровича, поспешны и не обоснованы…
– Вы его знаете?
– Не имею чести. Но в коридоре сидит его девушка, по имени Елена, и я считаю, что вы обязаны позволить им поговорить. В особенности если вы намерены задержать его до утра.
– Вообще-то у нас есть сорок восемь часов.
– Тем более.
– Сан Саныч! – сказал Чайкин, заглядывая в кабинет. – Тут…
– Я знаю, – фыркнул Завадский. – Ну, хорошо. – Он повернулся к Екатерине Андреевне.
Ему вдруг пришло в голову, что, может, старуха, права, и Морозов, размякнув от свидания с этой девицей, кем бы она ни была, даст-таки признательные показания.
– Пригласи, – сказал он Чайкину. – Морозов, у вас будет ровно пять минут. И… общаться будете в нашем присутствии.
– Митя! – вскричала Заболоцкая, бросаясь к Морозову. – Митя, что они с тобой сделали?
– Да ничего…
– Ты ранен? Тебе больно?
– Нет, уже нет. Так…
– Говори скорее, что произошло? А то про тебя уже такое судачат! Я чуть с ума не сошла.
– Я… не знаю.
– Как же так, Митя? Все говорят о каком-то взрыве.
Завадский с Чайкиным, отойдя в сторону, с любопытством наблюдали за этой сценой. Екатерина Андреевна тоже не спускала глаз со странной парочки.
Ее все время мучил один вопрос и, не выдержав, она наконец спросила:
– Скажите, Лена, а что вы делали в парке?
– Я? – Заболоцкая обернулась и секунду смотрела на Екатерину Андреевну с недоумением. – Гуляла.
– Сколько с тобой живу, столько не могу понять: почему мы всегда завтракаем в комнате, а чай вечером пьем на кухне? – сказал Чайкин.
– Вот в этом твоя проблема, Андрюша, – ответила Екатерина Андреевна, подавая ему перламутровую чашку с дымящимся крепким чаем. – Ты никогда не задаешь интересующие тебя вопросы вовремя. А это одна из важнейших черт настоящего сыщика.
– Я не сыщик, я полицейский.
– Хороший полицейский должен быть сыщиком.
– Ой, ладно, теть Кать, я уже это слышал. Ты так и не ответила на мой вопрос.
– Про вечерний чай?
– Ну да.
Екатерина Андреевна пожала плечами.
– Привычка.
– Что значит «привычка»?
– Привычка – это сила, которая не дает миру разлететься на тысячу мелких осколков, – процитировала Екатерина Андреевна.