Насадный сразу же заподозрил, что гость пришел вовсе не за этим, и
насторожился, то есть стал холодным и непроницаемым. В прежние времена он
с удовольствием показывал свой минерало-петрографический музей, давно уже
выплеснувшийся из кабинета и растекшийся по всей квартире: увесистые камни
были повсюду - на полу передней, в коридорах, на кухне и в спальне, а что
полегче - в застекленных самодельных шкафах. Рядом с камнями, а то и
вперемешку с ними, лежали книги, брошюры, папки с бумагами и рукописи;
лежали в связках и россыпью, поскольку тоже давно не умещались на полках,
так что ходить по квартире можно было лишь по узким вытоптанным по паркету
тропинкам.
В этих же завалах, между двойными стенками шкафов с образцами и книгами,
тщательно оберегаемые от мышей, хранились запасы круп, муки, сахара,
спичек и соли - своеобразный мобзапас. Святослав Людвигович пополнял его
чуть ли не еженедельно, покупая лишний пакет, банку, упаковку продуктов,
подлежащих длительному хранению, прятал и скоро забывал куда, ибо в
следующий раз, подыскивая место для очередного пакета, вдруг обнаруживал
старую закладку. Быстрее всего портилась мука - заводился червь или жучок,
однако академик ничего не выбрасывал, аккуратно просеивал, слегка
подсаливал мелкой солью и снова прятал. Он понимал, что это болезненная
привычка, мания, но ничего не мог поделать с собой, поскольку блокада к
старости давала знать о себе.
И когда ему предлагали покинуть Питер, в первую очередь он с ужасом и
жалостью смотрел на свои покрытые толстым слоем пыли сокровища и наперед
знал, что не оставит обжитого гнезда, какими бы заманчивыми ни были
предложения. После визита представителя компании "Де Бирс" он вообще
перестал впускать кого-либо в дом: отключил звонок, а когда стучали - не
подходил к двери и телефоном пользовался не чаще, чем уличным автоматом.
Он никому не мешал, хотя превратил квартиру в камнерезку: оборудование
Насадный установил в просторной ванной комнате, покрыв пол и стены толстым
слоем войлока и звукоизоляционной плиты. Если входил в эту мастерскую, то
и сам отключался от мира, не внимая ни звонкам, ни стукам.
Этот назойливый, надоедливый стук он услышал, поскольку находился на
кухне. Привычно игнорируя его, Святослав Людвигович сварил кашу и вынес
кастрюлю на балкон, чтоб поскорее остыла. И тут увидел пару: молодого
рослого человека в кепке и кожаном пальто, и с ним - молодую женщину в
старомодном плаще-накидке. Они терпеливо гуляли у подъезда, как двое
влюбленных, но изредка поглядывали на окна квартиры академика. Конец
сентября был дождливым, сумрачным и парень продрог, ссутулился и курил, не
вынимая сигарету изо рта, но его подруга словно не замечала холода. По
виду это был типичный аспирант или соискатель, написавший наконец-то
кандидатскую к тридцати пяти и теперь пришедший в сопровождении жены
заполучить рецензию академика. Таких за последнее время побывало с
десяток, и Насадный всем отказал, ссылаясь на то, что мнение опального
академика не поможет, а напротив, повредит. Некоторые уходили с
благодарностью за такое откровенное предупреждение, некоторые с тоской в
глазах...
Стучали наверняка они, и хотя за расстоянием было не разглядеть лица,
Насадному показалось, что этот парень уже приходил однажды. Академик
задержался на балконе, выждал, пока пара войдет в подъезд. Через полминуты
- время, чтобы подняться к двери его квартиры - стук возобновился.
Насадный пообедал, вымыл посуду и сел в кабинете за работу - парень, на
сей раз с кейсом в руке, все стучал, методично, через короткие промежутки.
Обычно терпения у посетителей хватало на четверть часа, не более, чаще
всего уходили, оставшись неизвестными, или бросали записку в почтовый
ящик.