Словом, драка закончилась, еще даже не начавшись, и я не смог скрыть гордости, заметив восторг, промелькнувший в глазах леди Мирдат, прятавшейся в сумраке тихого вечера.
Но времени на разговоры у нас не осталось. На свист уже мчались три огромных, приученных к кабаньей охоте собаки. Дева едва успела отозвать этих чудищ от меня, а потом уже мне пришлось спасать распростертых на земле людей, иначе псы могли растерзать их в клочья. Тут послышались крики, вокруг замерцали огни фонарей в руках прибежавшей с дубинками челяди. Не зная, как отнестись ко мне, они — как и псы — сперва растерялись, но, услышав мое имя, посмотрели на меня иными глазами и стали проявлять всяческое уважение.
Заметив, что бандиты приходят в себя, слуги спросили меня, как следует поступить с ними… Я уладил дело, наделив слуг некоторым количеством серебра, и весьма крепкое воздаяние они воздали мерзавцам, чьи крики еще долгое время доносились до наших ушей после того, как мы направились к дому.
Кузина проводила меня к своему опекуну. Сэр Альфред Джарвис, мой старый знакомый и приятель, был человеком немолодым и достопочтенным.
Не смущаясь моим присутствием, но, соблюдая мудрую меру в словах, Дева похвалила меня, и старик опекун поблагодарил меня самым любезным образом и пригласил не забывать его дом.
Так я остался у них на весь вечер и отобедал, а после мы с леди Мирдат опять вышли в окружавшие дом земли, и она проявила ко мне больше дружелюбия, чем любая из знакомых мне женщин… мне казалось, что мы были знакомы всегда.
Чувство это гнездилось в сердце моем. Получалось, что каждый из нас знал все манеры и обороты речи другого. То и дело с непременным восторгом мы обнаруживали нечто общее между нами, — но без удивления, столь естественными сказывались наши открытия.
Весь тот милый вечер леди Мирдат с удовольствием вспоминала о том, как легко я расправился с тремя мерзавцами. Она спросила меня, действительно ли я настолько силен, и со смехом, столь естественным для юной гордости, вдруг прикоснулась к моей руке, чтобы самой ощутить мою силу. И, ощутив могучие мышцы, тут же опустила ладонь с легким вздохом удивления. А потом примолкла и как бы задумалась, но более не отходила от меня.
Но если леди Мирдат восхищалась моей силой, то я удивлялся и восторгался ее красой, которую лишь усугубили отблески свечей за вечерней трапезой. Но грядущие дни сулили мне новые восторги, и было мне радостно видеть ее веселье перед ликами Тайны Вечера, Величия Ночи и Ликованья Зари.
И вот однажды навсегда памятным мне вечером, когда мы бродили по саду, она начала было — почти не задумавшись — говорить, что нам выпала воистину волшебная ночь, и осеклась, опасаясь, что я не пойму ее. Однако, обратившись к знакомым краям душевных восторгов, я ответил ей — ровно и невозмутимо — что такими ночами из земли встают Башни Мечтаний, и сами кости мои говорят, что в эту ночь можно найти Могилу Великана или дерево, на коре которого нарисован огромный лик или… тут я остановился на месте, потому что она впилась в мою руку трепещущими пальцами. Однако когда я спросил, что тревожит ее, леди Мирдат еле слышным голосом попросила меня продолжать. Еще ничего не понимая, я сказал, что намеревался описать ей Лунный Сад, мою страну грез.
Когда я поведал о нем, леди Мирдат чуть вскрикнула, тем самым заставив меня повернуться лицом к себе, и принялась расспрашивать. Я отвечал откровенно, поняв, что и она знает о Саде. И Мирдат тоже предположить не могла, что кто-либо кроме ее самой знает об этих милых краях мечты и фантазии.
«Воистину это чудо, истинное чудо!» — повторяла она снова и снова, уже не удивляясь тому, что ощутила потребность заговорить со мной в тот вечер возле дороги. Хотя, конечно, и прежде знала о нашем родстве, нередко видела меня верхом и интересовалась мной, быть может, даже чуточку досадуя из-за того, что я так мало интересовался ею.