У него был способ успокоиться, у него был маленький островок уверенности в захлестнувшем мир потоке диктаторской самовольности, смешанной с крайней степенью помешательства, нужно было только залезть рукой в нагрудный карман… Но вместо этого Йоханайн лишь провёл влажной ладонью по ткани кармана, проверяя хранящийся там гарант собственной уверенности. Всё было на своих местах.
Борясь с собственными трусливыми демонами, пытаясь не обращать внимания на истязания Гершеля, Грабис неуловимо возвращался к стоящей возле стула фигуре. По сравнению с замершим по стойке смирно солдатом она представляла другую крайность. Маленького, щуплого человечка распирало от желания, он ежесекундно вздрагивал, оттягивал самый краешек рукава, смотрел на часы и несколько мгновений наблюдал за движением стрелки, потом это ему надоедало, и он принимался теребить пуговицы своего весьма скромного пиджака, который никак не вязался с его самомнением. Однако в нём не чувствовалось ни грамма напряжения, словно главной причиной его мучения было ожидание, а не та идея, заставившая Президентов соседних государств бросить свои дела и принять его предложение.
Клаус Филипп Мария Шенк граф фон Штауффенберг Рансхофен – диктатор из грязи, как его называли противники, естественно только за спиной и только в кругу надёжных лиц. Ходили слухи, что его предки были то ли лесничими, то ли браконьерами, сейчас уже невозможно было определить, потому как историки упрямо именуют его Белым Предводителем и расписывают его происхождение в самые благородные тона. Выскочка, сумевший воспользоваться суетой вокруг упавшего правительства и быстро перекроивший страну по собственному замыслу. Моральный дегенерат, обладающий ядерным оружием и выставляющий его на всеобщее обозрение, сующий его под нос ближайшим соседям. Сующим демонстративно и с наслаждением.
В его облике не было абсолютно ничего агрессивного, лишь брови он держал вечно нахмуренными, как будто затаил обиду на весь мир и пытался на нём отыграться, лишь маленькие кулачки постоянно были стиснутыми, а голос срывался, когда он произносил свои пламенные речи, написанные другими людьми.
Вплотную прилизанные к черепу волосы он зачёсывал на левую сторону, воротничок носил настолько тугой, что, скорее всего, мучился натёртой шеей, отчего она становилась красной и шелушилась. Сразу под воротником, плотно охватывающим шею, находился малюсенький узелочек галстука, завязанный с педантичной дотошностью… Во всём его образе царила антипатия, с ним не хотелось иметь ничего общего. Да с ним и в одной комнате находиться было противно – очень скоро становилось душно.
Грабис не представлял, как Гершель относится к Рансхофену, но его самого трясло от излишней манерности. На какое-то время он даже забыл про собственный страх, про судьбу нескольких тысяч человек, больше всего ему хотелось вскочить с места и вдарить по бесхарактерной, жидкой, вялой морде этого напыщенного скота. Лучше было пустить себе пулю в лоб, чем наблюдать за тем, как этот противный тип одними лишь кончиками пальцев оттягивает рукав и вглядывается в часы. Подобный жест более подходил женщинам, а потому был совершенно неуместным в подземном бункере. Не хватало ещё, чтобы он слюнявил перед этим пальцы. Но для этого Рансхофен был слишком чистоплотным созданием. Поразительно, что тело, обременённое таким извращённым мозгом, совершенно не переносило грязи.
Йоханайну Грабису и самому хотелось посмотреть на часы, но он заставлял себя терпеть, не хватало ещё поддаться тику Рансхофена. Ну нет, до такого он не опустится, он будет сидеть на месте и терпеливо дожидаться последнего участника их партии. Благо, когда начнётся игра, ему будет совершенно не до манерности двинутого диктатора, там его внимание всецело сосредоточится на картах и на том, что успел рассказать ему Фарханг.
Он попытался сосредоточиться на словах своего учителя, хотя это было очень громким словом для заключённого шулера, но зуд под левой подмышкой заставил его отвлечься. Он попробовал украдкой почесаться о спинку стула и понял, что во время этой операции как бы случайно задирал рукав, под которым прятались часы. Проклятье!
Неизвестно, сколько по времени продолжалось бы его мучение, если бы вдруг не послышался отдалённый шум, за которым последовал тяжёлый толчок, после чего массивная дверь, расположенная прямо напротив Йоханайна пришла в движение и исторгла из своих недр четвёртого Президента.
"Твою мать, – пронеслось в голове у Грабиса. – Неужели я в момент появления выглядел так же?" Воспользовавшись тем, что на него никто не смотрел, он всё-таки почесал подмышку и бегло пробежался по себе взглядом.
Пятый мужчина выглядел неопрятно, если не сказать вызывающе. Вполне возможно, что при виде подобной неопрятности по лицу герра Рансхофена пробежала дрожь неудовольствия, но почти сразу же её сменила слащавая улыбка, с которой он любил выставлять на показ свои ракеты. Приветствуя последнего гостя, он и не собирался обращать внимания на вспухшие синяки под воспалёнными глазами; на щетину, неаккуратно оставленную под левой ноздрёй; на три расстёгнутых пуговицы на рубашке.
– Дон Ромуло, ваш стул уже готов! Мы только вас и дожидаемся! Задержались в дороге или собирались с силами? – Неприкрытый сарказм мог послужить завязкой конфликта, но Джабар Ромуло оставил его совершенно без внимания. Он повалился на своё место, далеко вперёд вытянул ноги, испачкав при этом туфли Грабису, опёр локти на столешницу и лицом уткнулся в ладони. Своих коллег он удостоил только беглым взглядом, в котором Грабис успел прочитать отчаяние загнанного зверя. Ромуло походил на быка, уже измотанного матадором и ожидающего решающего удара шпагой.
Ромуло провёл руками по лицу, заскрипев оставшейся щетиной, Грабис незаметно постарался втянуть в себя воздух – запаха алкоголя он не ощутил. Гершель наконец перестал массировать свои пальцы, вместо этого сцепил их перед собой, но так и не оторвал глаз от полированной столешницы. Раснсхофен двумя пальцами провёл по своему отутюженному воротнику, сильнее прежнего подтянул узел галстука.
– Мне очень лестно, что вы откликнулись на моё приглашение и собрались в этом месте. – Говоря он немного раскачивался взад-вперёд и по очереди пытался заглянуть в глаза своих собеседников. Со стороны Ромуло послышался смешок, напоминающий стон, Рансхофен на него не отреагировал. – Мне лестно, что вы – мои ближайшие соседи – ответили мне согласием и разделяете мою позиции в вопросах переговоров. Мне лестно, что вы понимаете бессмысленность дальнейшего нагнетания обстановки между нашими державами и готовы одним действием решить все наши проблемы раз и навсегда. Прямо как в сказках. Мне лестно, что вам хватило мужества, и уже поэтому я считаю вас достойными противниками, с которыми нужно и должно считаться.
"Как будто у нас был выбор! Как будто ты нам его оставил!" – желание превратить слащавое личико в кровавую отбивную достигло апогея, Грабису пришлось сжать ладонью ножку стула.
–… одним махом. – Продолжал герр Штауффенберг Рансхофен свой монолог. – Я не хуже вас представляю, что сегодня поставлено на карту. – Тут он сделал небольшую паузу, слово осмысливая собственные слова, и усмехнулся. – Прошу прощения за получившийся каламбур… Я остановился на том, что поставлено на карту. Я знаю, что поставлено, а потому уверяю вас, что с моей стороны не будет обмана, и от вас я ожидаю такого же. Не так ли, пан Грабис? – Вопрос застал его врасплох, Рансхофен знал про маленькую кобуру на лодыжке, и от этого Йоханайн почувствовал себя голым и совершенно беззащитным. Пальцы машинально потянулись к левой голени, но он вовремя себя отдёрнул. – Никакого обмана. Одна партия, четыре Президента и пятьдесят две карты. И на всех нас одно небо!