Сколько бы ушло на подобное в девятнадцатом веке?
Раздаётся писк, и металлическая дверь грузно открывается мне навстречу.
Я пропускаю семейную пару, внутренне готовлюсь и захожу в холодистый полумрак подъезда, в зассанный лифт.
Двери закрываются, я запускаю «Крипоту» Валентина. На экранчике мобильного возникают 192 лайка, куча сообщений в духе "ну и жуть" и забитый класс общаги в нашей гимназии.
Изображение тусклое: царят чёрный, серый, бордовый. Из окон льётся бледное сияние и очерчивает сгорбленную тень, которая тяжело дышит. Видео никак не фокусируется, и я не понимаю, мужчина это или женщина.
Шорох.
Стон.
Человек выгибается как на дыбе, и по моей спине стекает ледяной ручеёк пота.
Диана.
Она открывает рот, будто плачет, но на записи не слышно ни звука. Взгляд Дианы пуст, неподвижен, рот открывается и открывается в диком оскале, как если бы челюсти рвались на части. Тень Дианы содрогается от сухих рыданий. Мои уши закладывает, кровь приливает к голове, и я напоминаю себе, что смотрю любительскую запись, снятую на телефоне.
Это на видео мне явилась Диана.
Это на видео она беззвучно, исступлённо плачет в приступе лунатизма.
Бр-р-р.
Лифт с грохотом выпускает меня на лестничную площадку. Горько пахнет сигаретами, постукивает открытая форточка. В жёлтом свете «сороковатки» я минуты три громыхаю ключами, пока дверь не поддаётся.
Спасибо, что не поменял замки!
Тишина в ответ.
Прохлада.
Из моей комнаты янтарным потоком течёт солнечный ручей: зажигает искрами пыльный воздух, очерчивает дрожащие тени на полу. Я с удовольствием прыгаю кроссовками по тряпке, закрываю дверь и кидаю ключи на тумбочку.
И особенное спасибо за то, что не появляешься дома!
Рюкзак получает под зад и улетает к софе. На вешалку баскетбольными трёхочковыми летят шапка, перчатки и шарф.
Оп-ля.
Мой взгляд упирается в розовую записку на зеркале короткое и ёмкое «Извинись». Ниже прилепилась зелёная бумажка, в центре которой нарисовали весёлую лягуху. Лягуха говорит: «Ква-а, какие грязные ботинки». Бумажка ничего не говорит. Она давно побледнела и свернулась по бокам, но у меня не поднялись руки её содрать. Да, когда-то Диана рисовала такие записочки, когда-то давным-давно, в позапрошлой жизни.
Я без удовольствия вспоминаю о просьбе Вероники Игоревны. С шумом втягиваю носом воздух и снимаю кроссовки. Топаю на кухню.
Просьба идёт следом.
Всхрапывает светло-бежевый холодильник, и металлическая дрожь проходит по его корпусу. За девственно чистыми окнами вспархивает на бельевой верёвке батина рубашка. Солнце просвечивает сквозь белую ткань масляным шаром и согревает моё лицо.
Я дёргаю створку и впускаю в форточку колокольный звон к вечерней службе. Следом проникает вкусная свежесть: соскальзывает на пол, покусывает щиколотки.
Весна.
Мои пальцы задевают берестяной магнит «Мурманск» на холодильнике и стискивают ручку. Резиновый уплотнитель на дверце чавкает, лицо обдаёт инеем. На стол, словно киты на берег, выбрасываются пакет майонеза, буханка чёрного и шмат конской колбасы. Я щёлкаю кнопкой чайника и носом, как дельфин, тычу в телефон снимаю блокировку.
Нет новых лайков? М-м нет. Смиритесь, Артур Александрович, по числу отметок «Лѣпота» вам никогда не победить ни снохождение Дианы, ни голую жопу Симоновой.
Я обрезаю корочку с куска бородинского и одновременно прокручиваю новости в ленте. Мелькают чёрно-белые фото пирамид, выпуск «6 кадров» в постах Коваля. Сообщение о первом туркменском спутнике.
Вы никогда не задумывались, что в эпоху интернета самое страшное не знать, какую новость выбрать? Вот ты крутишь и крутишь эту рулетку, пока не находишь любопытственный пост, а потом ловишь себя на предчувствии, что найдёшь лучше. И палец снова елозит по тачскрину как загипнотизированный, как если бы физически не мог остановиться.
Мем о «Кровавой свадьбе», кодекс чести русского офицера. Новый выпуск подкаста Валентина. Лавандовые поля Франции.
Я резко прокручиваю назад. К центру экрана спускается фигура отца Николая: усталая, сутулая будто её тянет к земле грузный серебряный крест. Мой палец повисает над стрелочкой воспроизведения, качается в задумчивости влево-вправо и давит в экран.
Пиктограмма загрузки крутится раза три, будто балерина (вид сверху), и дед Валентина безмолвно открывает-закрывает рот. Я соображаю, что не включил звук, и втапливаю кнопку громкости в бочину мобильного.
года наша община выпускает ежемесячную газету «Доброе слово» тиражом в тысячу экземпляров, зычным, басовитым голосом рассказывает отец Николай. Камера укрупняет его бороду, перевитую нитями седины, и у меня само собой возникает в голове слово благостность. С две тысячи четвёртого года на частоте девяносто девять и два мегагерца работает наше круглосуточное православное радио «Глас светлый». Тридцать два ребёнка из Детского дома номер шестнадцать участвуют в нашем образовательном эксперименте по снижению преступности среди воспитанников детдомов.
Бывают ссоры с детдомовцами? Камера показывает неестественно прямую Олесю. Ярко-зелёный свитер приятно обтягивает девичьи формы и словно бы очерчивает их, отделяя от фона: бледной иконы в серебряном окладе и книжных шкафов.
Запах майонеза напоминает мне о бутерброде, и, доводя пищевую конструкцию до ума, я в который раз удивляюсь магическому обаянию отца Николая: он будто обволакивает?
Или дело в свитере Олеси?
Не без этого, с улыбкой отвечает отец Николай и мизинцем поправляет чёрные роговые очки. Кто-то весьма настороженно относится к православным ценностям, кто-то, бывает, вовсе придерживается иной религии.
Я наконец кусаю бутер, и жирноватый, с уксусом аромат майонеза растекается по языку. А вместе с ним дегтярный привкус махана.
Долбаная конина. Батя жрёт её как чипсы, а мне всякий раз представляется, будто я человечину ем.
Как вы решаете эти ссоры? Всегда ли сохраняете, ну, спокойствие?
Отец Николай складывает руки на внушительном животе.
Нет, Олеся. К сожалению нет. Хотя я и прикладываю все усилия, чтобы одержать победу над сиюминутными эмоциями, мне есть, за что себя винить.
Но вы ещё, как бы, думаете про воскресную школу?
Олеся, думаем, конечно, отвечает отец Николай, и в верхнюю часть кадра влезает меховая ветрозащита.
О господи!
Коваль!
Тебе только и нужно, что ровно держать микрофон.
Мы уже посещаем уроки в гимназии имени Усиевича, продолжает отец Николай, не замечая мохнатого зверя над собой, и кадетском училище номер пять. Читаем бесплатные лекции, проводим обсуждения. Приглашаются все желающие, в том числе взрослые. Я очень, надеюсь, что мы завершим строительство собственного учебного заведения для детей с ограниченными возможностями к сожалению, пока мы лишились должной поддержки.
Меховое пугало наконец исчезает за верхним краем кадра.
Олеся кивает и сверяется с записочками. Пальцы её дрожат. От волнения? Словно это «Вечерний Ургант», а не выпуск доморощенного подкаста.
И всё же Три Ко сняли интервью. Без меня. Да, я никогда не выказывал интереса к их «каналу», скорее, пренебрежение или лёгкое презрение как взрослый смотрит на рисунки первоклашек, но отлично бы чувствовал себя там, в кадре. Задавал бы вопросы на месте Олеси, вертел бы камерой «яблофона» не хуже Валентина или хотя бы держал чёртов микрофон так, чтобы он не влезал в кадр.
Кислая смесь зависти и разочарования плавит мне желудок, и я бросаю ей на съедение ещё один ломоть конской колбасы.
Жри!
И всё это Олеся наконец выуживает нужный вопрос, вы делаете на свечки и пожертвования?