Чт-о-о-о? от удивления я роняю вилку, наклоняюсь и сталкиваюсь лбом с Арсеном Николаевичем. Вы так шутите?
Я вполне серьёзен.
Мы с вами знакомы всего неделю, а вы с такими предложениями. Если не шутите, значит, развлекаетесь. Хотите посмотреть на мою реакцию?
Мы знакомы уже ц-е-е-е-лую неделю, мягко тянет он, и от этого голоса вибрация идет по моему телу, даже зубы начинают стучать от страха. А для любви с первого взгляда нужно одно мгновение.
Соглашайся, Лиза, вдруг поддерживает его мама. Есть предложения, от которых не отказываются.
Дорогие товарищи взрослые! я вскакиваю с места. У вас все в порядке с головами? Или крыша поехала? Господин Тавади! Немедленно покиньте мой дом!
Ай-ай-ай, дорогая Лиза, в голосе гостя по-прежнему звучит усмешка, но его глаза теперь кажутся чёрными дырами, в которых взрываются сверхновые. Зачем ты так?
Мне стыдно за тебя! начинает плакать мама.
Гость поднимается и идёт к выходу. Я понимаю, что безнадежно испортила вечер, мамино настроение, прогнала с ее лица улыбку и опять заставила погрузиться в уныние, но ничего не могу с собой поделать, упрямый характер у меня в отца. Со мной нельзя нахрапом, сразу ставлю перед собой барьер.
Я распахиваю дверь и жду, пока гость попрощается с мамой. Уже на лестничной клетке он поворачивается ко мне и тихо говорит:
Все равно ты будешь моей.
В низком голосе столько силы и уверенности, что я невольно отшатываюсь. Черный взгляд буравит меня насквозь, и где-то глубоко в душе рождается паника.
Не шутите так! испуганно оглядываюсь, вдруг мама услышит.
Это ты, девочка, играешь с огнём, он поворачивается, задевает ладонью перила и брезгливо ее встряхивает: на деревянную перекладину кто-то налепил жвачку. Как у вас грязно!
Вот и не приходите больше! вскрикиваю я и тихо добавляю: Пожалуйста.
В пустую кухню возвращаюсь, содрогаясь от тряски. Меня колотит так, словно я сутки провела на морозе. Эта перепалка с Тавади не приносит удовлетворения, появляется ощущение, что мы с мамой балансируем на канате. Сую руки под горячую воду и замираю, наслаждаясь покоем и только тут замечаю, что в квартире тихо.
Где мама? Оглядываюсь: на столе нетронутый ужин. Мама постаралась, она всегда была хорошей хозяйкой. Что ж, не пропадать же еде! Сую в рот канапе с сырным салатом, украшенном красной икрой, и замираю от восторга: все, как я люблю, в меру соли, соуса, хлеба.
Иду к родительской спальне, дергаю ручку двери: заперто.
Мама, открой, пойдем ужинать. Ну, его, Тавади! Нам и вдвоем хорошо.
Прислушиваюсь ни звука. Начинаю стучать костяшками пальцев, как папа всегда делал.
Уходи, Лиза, глухо отвечает мама. И ты меня предала.
Ма-ма! О чем ты говоришь? Ты сама себя слышишь? Выходи, пожалуйста, надо поговорить.
Оставь меня одну.
Я убираюсь в кухне, но каждые пять минут бегаю к спальне и уговариваю маму открыть дверь. В конце концов, от отчаяния плачу навзрыд. Но она непреклонна. Сначала односложно, но отвечает, потом наступает тишина. Спать уйти не могу. Чувство тревоги бьется в сердце, не даёт мне покоя.
Мама, я приготовила твой любимый чай.
Прислушиваюсь: тишина, лишь мерный стук капающей где-то воды. Только потекшего крана не хватает для полного счастья! Проверяю ванную, туалет, кухню везде сухо, нет даже признаков влаги. Опять бегу к маминой двери звук становится сильнее.
Но что может капать в спальне? Ужас адреналином растекается в голове.
Ма-ма! Ма-ма!
Тишина.
Я пытаюсь открыть дверь. Разбегаюсь и бью ее плечом, как показывают в фильмах, и тут же вою и кручусь волчком от боли. Несусь к соседям, звоню, стучу в дверь, пока не открывают.
Что, Лиза?
Там мама. Заперлась. Надо разбить дверь.
Задыхаюсь от истерики, которая душит меня, но сосед не медлит, хватает топор и бежит к нам. Несколько ударов, и сломанная створка распахивается. Мама лежит на кровати, закрыв глаза. Радом на тумбочке опрокинувшийся стакан, под ним лужа воды. Она и капает на пол. На ковре разбросаны таблетки. Кажется, что весь ворс покрыт ими.
Лиза, вызывай скорую.
Что?
Скорую вызывай, быстро!
Сосед бьет маму по щекам, потом тащит ее в ванную и моет лицо холодной водой. Но она напоминает сломанную игрушку: руки и ноги болтаются, волосы падают на лицо.
А-а-а! крик сам рвется из груди.
Он просто разрывает меня на части. Сосед выталкивает меня за лестничную клетку:
Жди скорую на улице.
Он зовёт жену, та всплескивает ладонями и бросается к маме. Я пытаюсь вернуться в квартиру, но дверь захлопывают перед носом.
Глава 5
Я смотрю тупо на дверь и никак не могу понять, почему меня выставили из собственной квартиры.
«Скорая! щелкает в голове. Надо встретить скорую». Через две ступеньки бегу вниз, забываю, что быстрее на лифте. Вылетаю, задыхаясь, на крыльцо: бело-красная машина уже поворачивает к дому. Машу, как безумная руками:
Сюда, сюда!
Лиза, что случилось?
Сквозь пелену слез вижу водителя Тавади.
Мама, ей плохо, отвечаю и бегу в подъезд.
Помощь нужна? несётся вслед, но мне уже не до него.
Маму привозят в ту же больницу, что и отца неделю назад.
Вы молодцы, говорит доктор приемного покоя, вовремя сориентировались. Ещё минут пятнадцать промедления, и хоронить пришлось бы и второго родителя.
Спасибо, спасибо, я бросаюсь к врачу, готова целовать ему руки. Откуда берётся такое желание, даже не знаю.
Ну, что вы, что вы! Лучше дайте автограф.
Что? от растерянности я даже перестаю плакать.
Вы же Елизавета Селезнёва, телеведущая, да?
А только и выдавливаю из себя. Надо же, один раз вышла в эфир, и уже узнали! Н-на чем писать?
Доктор протягивает мне блокнот, я неловко царапаю несколько слов благодарности и ставлю кривую подпись.
Мама до утра будет спать. Не тревожьте ее.
А мне можно рядом?
Да, конечно. В вип-палате есть диван для родственников.
Вип-палата? Но я не заказывала
Это я заказал, поворачиваюсь: сзади стоит Тавади, а за его спиной маячит помощник. Ощущение безысходности наваливается всей тяжестью. И правда, от этого человека не спрятаться, не скрыться.
С-спасибо.
Лиза, пойдём, я тебя провожу.
С-спасибо.
На негнущихся ногах я иду к палате, слезы капают с подбородка, и опять их так много, что хоть ведро подставляй. Неожиданно чья-то рука обнимает меня за плечи, шею обжигает горячее дыхание с ароматом ментола.
Поплачь, моя девочка, поплачь
Голос Тавади такой нежный, такой проникновенный, что я срываюсь: утыкаюсь лбом ему в грудь и просто бьюсь в истерике. Большая, мягкая ладонь гладит меня по волосам, а я вижу перед глазами папу, и сердце захлебывается от боли.
Заснуть ночью я так и не могу. Тяжелые мысли, как гири, ворочаются в голове. Что делать? Как поступить? Неужели мама спланировала самоубийство заранее, потому и решила пристроить меня в руки Тавади? Или, наоборот, она наглоталась таблеток от отчаяния и моего грубого отказа? Так ничего не придумав, забываюсь под утро тяжелым сном.
* * *
Перед глазами появляется огромный дом, утопающий в цветах и зелени. Ее так много, что она покрывает все стены, спускается волнами на землю, ползёт по каменным дорожкам. Слуги в униформе снуют по своим делам, из кухни доносятся соблазнительные ароматы.
Я медленно спускаюсь по парадной лестнице. На мне шелковый пеньюар, надетый поверх длинной ночной рубашки на тонких бретелях. Полы халатика крыльями раскрываются за спиной. Кажется, ещё шаг, и я вспорхну, как бабочка, и потеряюсь в зелени плюща. Каблучки домашних туфель стучат по ступенькам. Ко мне под ноги бросается крохотная собачонка. Я подхватываю ее на руки, целую в нос, счастье переполняет меня до краев, хочется делиться им с каждым существом.
Дорогая
Поднимаю голову: Арсен стоит внизу лестницы и смотрит на меня. Его чёрные глаза зовут, манят, притягивают взгляд.