Домашними бы средствами, что ли али подмешать к вину чего
Не поможет, Анна Спиридоновна Я уж это доподлинно знаю Чего хотите подмешивайте еще пуще яриться будет. Буры подмешивали, и то не берет. У него уж препорция два ведра И пока этих двух ведер он не выпьет, ничего с ним не поделаете
Ай-ай-ай! со вздохом прошептала вдова.
Платонида Сергеевна продолжала:
Теперь, главное, его одного оставлять не нужно, а то ему в одиночестве сейчас мелькание начнется: либо жуки, либо мыши Нужно вот за Христофором Романычем послать. Пусть его попьет с ним недельку. Чиновник тут у нас такой поблизости есть, добавила она в пояснение, из отставных, из прогорелых. Уж очень он для пьяного-то человека хорош: от безобразия удержать, укротить, позабавить на все мастер. Он и пить будет, а ума никогда не пропьет. У него завсегда благоразумие в голове, потому вино это самое в него все равно что в прорву
Так пошлите, родная, а то что же Семену Семенычу одному томиться!
Беспременно пошлю. Пусть у нас погостит недельку. Он не корыстен. Ему ежели красненькую прожертвовать, так с него и довольно Я бы и сейчас послала, да он днем-то синиц на Волковом поле ловит.
Вечером кухарка Турковых была послана за Христофором Романычем. Христофор Романыч тотчас же явился и вступил в должность сиделки и собутыльника при Семене Семеныче.
Уж измысли, голубчик, что-нибудь новенькое, позабавь его упрашивала чиновника Платонида Сергеевна.
Ах, господи! Будьте покойны Мы запойных-то как свои пять пальцев знаем! Неужто нам в первый раз? говорил тот и измышлял забавы
Забавы эти заключались в следующем: то Христофор Романыч ловил в кухне тараканов и, наклеив им на спину вырезанных из бумаги солдатиков, выбрасывал их за окошко, то рисовал на бумаге какую-то харю, надписывал над ней «дурак» и, запечатав в конверт с пятью печатями, выбрасывал также за окошко на улицу и тому подобное. Вся суть забавы заключалась в том, что около еле ползущих от бремени тараканов останавливался дивующийся народ, а конверт схватывал какой-нибудь прохожий, быстро его распечатывал и, сделав кислую мину, бросал от себя. Семен Семеныч в это время стоял, притаившись у окна, и хохотал. После каждой забавы следовала выпивка. Пили простую очищенную водку, но называли ее настойкой по имени того предмета, который был опущен в графин. В выборе предмета, то есть настоя, не стеснялись. В графин с водкой опускалась то ружейная пуля, то гвоздь, то медный грош, то пуговица от брюк, и тогда водка называлась «нулевкою», «гвоздевкою», «грошевкою» и т. п.
А ну-ка, выпьем пуговичной-то, говорил Христофор Романыч. Пуговичная хороша: она желудок застегивает.
Посуду, из которой пилось, также разнообразили. То пили из крышки от самовара, то из помадной банки, то хлебали с ложки.
А ну-ка, звезданем теперь из лампадки! восклицал Христофор Романыч.
И Семену Семенычу было весело.
Так веселился он два дня, но на третий забавы эти надоели ему, и он опять загрустил.
Господи, говорил он, обливаясь пьяными слезами, мы теперь здесь пьянствуем, а бедный мой старший молодец, Амфилох Степанов, сидит в лавке и, может, не пивши, не евши!
Ну, ублаготворишь его после чем-нибудь! утешал Христофор Романыч. Неужели уж за хозяина какую ни на есть недельку и поработать трудно? Подари ему ужо свой старый сюртук вот он и будет доволен Стой! воскликнул он. Мы ужо вечером поднесем ему этот сюртук при грамоте, торжественно и в присутствии всех молодцов. Давай писать грамоту!
Вали! отвечал Семен Семеныч, отер слезы, встал с места и покачнулся. Пиши уж, кстати, что я жертвую ему и плисовую жилетку с травками.
Забава была найдена; начали писать грамоту. Турков сидел около Христофора Романыча и следил за каждым движением его пера, хотя, в сущности, ничего не видел. Наконец Христофор Романыч кончил и прочел вслух:
«Амфилох Степанов! Тяжкие труды твои на пользу нашу и лавки нашей во время запития нашего побуждают нас письменно благодарить тебя сею грамотою. Но, не довольствуясь одною благодарностью, движимые чувством признательности, жертвуем тебе черный сюртук с плеча нашего, а также и плисовую жилетку с травками, кои при сем препровождаем и повелеваем носить по праздникам. Семен Семенов Турков».
Друг! воскликнул Турков и от полноты чувств обнял Христофора Романыча.
Следовала выпивка. На сей раз пили из чайной чашки.
Вечером, когда молодцы пришли из лавки, их позвали в гостиную. Недоумевая зачем, они вошли и встали у стены.
Господа сотрудники, обратился к ним Христофор Романыч, хозяин ваш призвал вас сюда затем, чтобы в присутствии вас выразить свою истинную признательность за труды старшему из вас, Амфилоху Степанову! Признательность сия изображена на бумаге и скреплена его собственною подписью с приложением лавочной печати. Амфилох Степанов, выходи!
Из шеренги молодцов выдвинулся Амфилох Степанов. Христофор Романыч начал читать грамоту. Около него со слезами на глазах стоял Турков. В руках его были сюртук и жилетка с травками. Когда чтение было кончено и бумага вручена Амфилоху Степанову, Турков окончательно зарыдал и упал ему в ноги.
Прими, прими, голубчик! шептал он.
Старший приказчик бросился подымать его.
Много вам благодарны, Семен Семеныч, говорил он, но зачем же унижение? Унижение паче гордости.
Не встану, пока не облечешься в дарованные тебе ризы! кричал Турков и валялся по полу.
Облекусь, встаньте только.
Амфилох Степанов сбросил с себя халат и надел жилет и сюртук. Турков поднялся с пола. В это время один из стоящих у стены молодцов, не могши удержаться от смеха, фыркнул. Туркову показалось это оскорбительным.
Ты чего смеешься, свиное рыло? закричал он и ринулся на молодца с кулаками.
Христофор Романыч схватил его поперек тела.
Семен Семеныч, опомнись! При таком параде, можно сказать, торжестве и вдруг драться! сказал он. Ай-ай-ай! Где же это видано?
Пусти, пусти! рвался от него Турков. Нешто он смеет над своим хозяином, над своим начальством смеяться? Какую он имеет праву?
Стой, стой, голубчик! удерживал его Христофор Романыч. Мы лучше его миром Это первая вина Сделаем ему строгое внушение. Напишем первое предостережение. Хочешь, напишем?
Турков остановился.
Какое предостережение? спросил он.
А вот, что газетам пишут. Принимая во внимание, что в поведении вашем заключается явное неуважение к хозяину, объявляем ну, и так далее. Хочешь предостережение?
Не хочу я предостережения! Вот ему предостережение! Турков поднял кулак.
Ну так вот что Счастливая мысль! воскликнул Христофор Романыч. По крайности и позабавимся. Завтра вечером позовем мы опять всех молодцов и будем его судить судом с присяжными заседателями. Молодцы будут присяжные, ты прокурор, а я защитник.
Турков осклабился:
Важная штука! Только зачем же завтра? Валяй сейчас!
А предварительное-то следствие? Я ему ужо предварительное следствие закачу. Да к тому же теперь и поздно. Ежели завтра присяжные найдут его виновным, то ты приговоришь его к тюремному заключению и лишишь права три дня пить за ужином водку. Тогда мы его возьмем и посадим часа на два в чулан под лестницу. Ну, так до завтра, а теперь выпьем. Да нужно и им поднести? Христофор Романыч кивнул на молодцов.
Валяй! Только из чего же пить будем? Нужно бы как-нибудь позабавнее. Из рюмки не пьется.
Христофор Романыч задумался.
Вот из чего, проговорил он, помолчав, так как это будет круговая, то принесем сковороду, нальем на нее водки и будем пить со сковороды, передавая друг другу.
Принесли сковороду, и компания начала пить круговую со сковороды.
Задуманному на завтра Христофором Романычем суду не пришлось состояться. Ночью с Турковым сделалась белая горячка. Появились мыши, птицы, по комнате летали жуки, ползали раки, а на носу у Туркова целый сонм чертей начал плясать вприсядку.