С вами, тятенька, хоть на край света!
Коли так жги!
Они сели в карету. Отец наклонился к сыну и прошептал:
Главное дело: матери ни слова! Ни гугу!.. Понял?
Тятенька, за кого вы меня принимаете? чуть не со слезами на глазах спросил сын. Гроб! Могила!
Он ударил себя в грудь и от полноты чувств бросился отцу на шею.
Долго еще отец и сын путались по трактирам, напоили извозчика, угощали разный встречный люд, разбили несколько стекол, и только один Бог ведает, как не попали в часть.
На другой день, поутру, часу в седьмом, Аграфена Астафьевна, вся в слезах, стояла над спящим на постели сыном и толкала его в бока.
Он отмахивался от нее кулаками, но не просыпался.
Петрунька! Очнись же!.. Господи, что же это такое! Куда ты дел отца?
Она схватила его за голову и подняла над постелью. Сын вскочил на ноги, постоял несколько времени, как полоумный, и снова рухнулся на постель.
Утрись мокреньким полотенчиком да ответь, голубчик!
Она обмочила полотенце и начала ему тереть лицо. Сын сел на кровати и мало-помалу начал приходить в себя.
Куда ты отца-то дел, безобразник? Где отец-то? приставала она к нему.
Какой отец?
Твой отец, пьяная рожа, твой! Где он?
Как где? Дома.
Где же дома, коли я всю ночь прождала, и он не являлся. Говори, мерзавец! В полицию он попал, что ли? Коли в полицию, так ведь выручать надо! Ах, пьяницы! Ах, бездельники!
Как? Разве тятеньки нет дома? спросил сын.
Господи! И он еще спрашивает! Где наугощались? Говори! Где? Неужто у невесты?!
У невесты не были.
Так где же были-то?
Запутались, отвечал сын, покачиваясь, ходил по комнате и что-то соображал. Странное дело, проговорил он. Кажись, на обратном пути вместе с ним ехали. Куда это он мог деваться? И ума не приложу.
Боже милостивый, до чего человек допиться может! Отца родного и вдруг неизвестно где потерять! всплеснула руками Аграфена Астафьевна, заплакала и упала в кресло.
Маменька, успокойтесь! Тятенька не булавка: найдутся. Дайте только сообразить, уговаривал ее сын.
Не успокоюсь я, покуда не узнаю, где он! продолжала она. Где он? Где?
Надо полагать, они в карете остались.
Как в карете?
Очень просто: на обратном пути ехали мы оба пьяные, и они это, значит, спали. Я вышел из кареты, а про них-то и забыл. Их извозчик, должно быть, и отвез на каретный двор, потому тятенька и извозчика споили. Успокойтесь, они теперича всенепременно в карете на каретном дворе. Я их сейчас приведу.
Сын схватил шляпу и побежал на извозчичий двор, с которого была нанята карета.
Петрушка не ошибся: отец был, действительно, на дворе. Он уже проснулся, вылез из кареты и переругивался с извозчиками. Те стояли вокруг него и хохотали во все горло. Слышались слова:
Ай да купец! Нечего сказать, хорош себе ночлег выбрал!
Сын робко подошел к нему.
Я за вами, тятенька. Домой пожалуйте сказал он.
Увидев сына, отец сжал кулаки и прошептал:
Что ты со мной сделал, шут ты эдакой? Зачем не разбудил?
Виноват, тятенька! Ведь я с вами же запутался. Хмелен был.
Мать знает?
Они-то меня и послали вас искать.
Смотри, Петрушка, об арфянках ни слова!
Тятенька, да нешто я не чувствую?
Отец и сын стали уходить с извозчичьего двора.
Купец, а купец! За ночлег с вашей милости следует! кричали им вслед извозчики.
Пров Семеныч не отругивался и шел, понуря голову.
Ах вы, безобразники пьяные! встретила их Аграфена Астафьевна. Посмотрите-ка вы на свои рожи-то!.. Ведь словно овес молотили на них. Мать Пресвятая! И с кем же пьянствовал? С кем запутался? С сыном родным. Где это видано? Где это слыхано? Вот те и смотрины! Вот те и богатейшая невеста! Хороши батюшка с сынком! Ну, не говорила ли я, что смотрины без матери не могут быть? Чувствовало мое сердце, чувствовало!
Ну, полно, брось! проговорил вместо ответа Пров Семеныч. Поди-ка лучше в кухню, очисть селедку да достань водочки на похмелье, а то голова смерть болит.
Аграфена Астафьевна махнула рукой и отправилась в кухню.
Визит доктора
Современный эскиз
Семейство Назара Ивановича Коромыслова, содержателя извозчичьих карет и постоялого двора в Ямской, питало, обыкновенно, крайнее недоверие к докторам и было убеждено, что «они морят». Все члены семейства Коромыслова отличались крепким телосложением и такою физическою силой, которой бы позавидовал иной акробат. Так, старший женатый сын без особенного усилия крестился двухпудовою гирею; сам глава семейства, Назар Иванович, легко переставлял карету с места на место, взявшись руками за ее задние колеса; а младшие ребятишки во время игры высоко-высоко запускали в воздух черепки и камни. Желудки их также способны были переваривать долото, не говоря уже о двух фунтах красной смородины, съеденной на ночь. Болезней Коромысловы не знали, и ежели случалось кому слегка занемогать «нутром», ломотой или ознобом, то лечились баней, водкой с солью и перцем, салом и богоявленской водой. Правда, мать семейства, Аграфена Степановна, считавшаяся «сырой женщиной», частенько хворала какой-то особенной болезнью «притягиванием к земле», но болезнь эта после двенадцатичасового сна и полдюжины чашек настоя бузины или малины тотчас же проходила. Слухи о холере и количество покойников, ежедневно десятками провозимых мимо их дома на близлежащее Волковское кладбище, не смущали их жизни. «Пришла смерть и помер», рассуждали они обыкновенно. Но когда, в один прекрасный день, их собственного работника Селифонта на их глазах и без видимой причины скрючило в течение каких-нибудь пяти часов, а другой работник, отправленный по распоряжению полиции в больницу, умер на дороге, семейство призадумалось. Чаще и чаще стали повторяться слова «а ведь холера-то валит», «щиплет», «накаливает» и т. п. На окошке появилась четвертная бутыль водки со стручковым перцем, в сенях расставились горшки с дегтем и развесились луковицы чесноку; число покойников, провозимых мимо дома на кладбище, тщательно считалось и было известно каждому члену семейства, и наконец, в доме появилась полицейская газета, специально выписанная для узнавания числа заболевших холерою. То и дело слышалось в доме: «К седьмому числу больных холерою состояло выздоровело умерло затем осталось» а после этого следовал возглас вроде: «Господи, какую силу народу валит!» или: «Однако крючит!» и т. п.
В один из этих дней Назар Иваныч Коромыслов возвратился с извозчичьей биржи домой обедать, крайне сосредоточенный сам в себе. Выпив рюмку водки и тыкая вилкой в соленый огурец, он произнес:
Главное дело, теперь насчет пищи соблюдать себя следует! Чтоб пища эта самая завсегда в свежести Сегодня, вон, Николая Данилыча скрючило и свояченицу сводить начинает. Я на берегу овес покупал, так сказывают, что в пищу эту самую что-то подсыпают, так надо отворотное зелье от этой самой подсыпки иметь.
Скажи на милость, вот ироды-то! воскликнула Аграфена Степановна.
Тоже и насчет вони, потому вонь пущают; а от вони-то она и родится.
Безбожники!
Так вонь эту задушать следует, чтоб не пахло.
Как же ее, тятенька, задушить? Уж вонь все вонь спросил старший сын.
Опять-таки снадобье есть отвечал отец. У докторов спросить надо! Он съел щи, икнул, отер пальцы рук о голову и, обратясь к жене, продолжал: Даве, после закупки овса, были мы в трактире, там с нами был доктор Федора Ивановича Бубырева знакомый
О господи! всплеснула руками Аграфена Степановна.
Чего «о господи!»? передразнил ее муж. Хороший человек Мы с ним и чайку, и водочки выпили. «Я, говорит, больше простыми средствами» Из простых он фельдшеров, а свое дело туго знает, потому час целый нам о разных болезнях и о том, что у человека внутри есть, рассказывал.
Ах, страсти какие! Ну?
Ну, вот его-то я и позвал к себе. Сегодня вечером приедет к нам, осмотрит нас, лекарства на всякий случай даст. Что за радость без помощи-то погибать? Ведь не собаки Народу вон то и дело на кладбище подваливает.