Нельзя. Если бы можно было, я бы спросил.
Ну если нельзя спросить прямо, всегда есть другой способ узнать это. Нечто похожее на жалость к мальчику промелькнуло во взгляде девушки.
Я этого способа не знаю. Он взглянул ей прямо в глаза, но тут же отвел взгляд и добавил: Но хотел бы узнать.
Гувернантка выдохнула воздух вверх, через губу, ее челка поднялась, словно от порыва ветра, и тотчас же опустилась на лоб, но промолчала. Затем не спеша проверила его школьные принадлежности, сложенные на завтра в ранец, и звонко защелкнула замок.
Значит, я наткнулась на настоящие скелеты в шкафу?
Это вопрос мне? Я не понимаю Эжен действительно не понимал, о чем она говорит.
Да это поговорка. Только она не французская. Ты ее не знаешь.
Эжену показалось, что девушка просто хочет сменить тему. Что ж, другого он и не ожидал.
Есть один очень простой способ узнать фамилию твоего отца, знаешь ли. Она вдруг улыбнулась озорно. Надо просто посмотреть документ о твоем рождении.
Да-а?
Такая простая мысль не приходила ему в голову.
Кабинет деда запирался на ключ. Не было никакой возможности проникнуть туда. А то, что свидетельство о его рождении хранилось там, Эжен не сомневался.
Он несколько раз подходил к двери и ждал, что дед выйдет куда-нибудь ненадолго. Дед выходил, не замечая его в коридоре, но в этот момент Эжен впадал в ступор. Ноги его наливались свинцом, сердце бешено колотилось, на лбу выступала испарина.
Мальчик не мог сделать ни шага в сторону кабинета.
Кто-то легонько толкнул его в спину. Эжен резко повернулся.
Гувернантка стояла прямо перед ним.
Мадемуазель
Так ты никогда не решишься! В конце концов тебя обнаружит здесь кто-нибудь кроме меня!
Вы неправильно поняли, мадемуазель!
Это прозвучало жалко. Ему стало противно из-за вынужденных оправданий перед этой почти прислугой. Он разозлился. Вскинул голову:
У вас нет других дел?..
Ты мне указываешь мое место? Девушка отшатнулась от удивления. Я хотела тебе помочь!
Вы, мадемуазель, думали меня подразнить! Эжен сделал шаг в ее сторону. Что вы себе вообразили что мы с вами друзья?! Вы забываетесь! Вся злость на самого себя, на свою нерешительность, на то, что его застали в такой невыгодной позиции, всё его смущение сейчас преобразовалось в желание доказать свое превосходство, продемонстрировать явное преимущество.
Мальчику так яростно захотелось унижения девушки, так физически захотелось увидеть его, что он задрожал всем телом.
Я вынужден напомнить о вашем положении в доме моего деда, а значит, и в моем доме. Здесь я хозяин маркиз Эжен де Сен-Рош! А вы лишь
Закончить ему не удалось. В коридоре раздался звук звонкой пощечины. Лицо словно обожгло. Эжен еще выше вскинул подбородок. Гувернантка ударила с другой руки. Ее ладони взмывали вверх по очереди. Боли он уже не чувствовал: щеки онемели.
Он смотрел девушке прямо в глаза. И ему нравилось то, что он видел. Там было куда меньше уверенности, чем в ее руках. Там был страх.
Довольно! голос деда раздался неожиданно. Пройдите в кабинет! дед обращался к гувернантке. Эжен, тебе нужна помощь?..
Мальчик отрицательно мотнул головой. Знал бы дед, как ему хорошо Так хорошо, что его ноги дрожали от приятной слабости, накатившей на него. Подступавшая к нему сладостная дремота была похожа на ту, что охватывала его всякий раз, когда он, лежа в постели, поглаживал свое тело.
Но тогда он обычно чувствовал еще стыд, понимая, что совершает нечто запретное. Сейчас ощущения стыда не было.
Эжен доплелся до своей комнаты, упал на постель и сразу уснул.
Проснулся он под вечер. За ужином дед с бабкой по обыкновению молчали.
Могу я узнать? решился Эжен.
Дед перевел на него взгляд, до сих пор блуждающий по картинам, висящим в столовой, пошевелил деснами, пережевывая пищу, затем вынул из-за ворота сорочки салфетку, промокнул совершенно сухие губы и медленно положил салфетку на стол.
Разумеется. Девушка уволена. Она не затруднила себя оправданиями
Пряно запахло цветами, стоящими в вазах, впрочем, как и всегда вечером.
Эжен был совершенно доволен. Нет, его цель узнать о своем отце не изменилась. Но только дураки слепо стремятся к цели, не замечая ничего вокруг. Он не спешит.
Впервые ему было комфортно с дедом и бабушкой.
Пребывание матери в больнице затянулось на долгий срок.
Это было странное заведение: посещения там не разрешались. Острая вначале тоска по маме притупилась, уступив место новым открытиям в жизни Эжена.
Он открывал самого себя удивляясь тому, что раскрывалось в нем, тому, чего он не мог и ожидать, что волновало его и даже пугало, но неизменно манило к продолжению этого процесса. У него начал ломаться голос, и новые нотки нравились ему. Он стал говорить чуть медленнее, чтобы не дать сорваться приятному мужскому тембру на детские, визгливые (как ему теперь казалось) нотки.
Приближался день рождения Эжена. Двадцатого апреля ему исполнялось тринадцать лет.
Глава VIII
Мадемуазель
Осенним прохладным вечером редким прохожим улицы Рю де Ришелье встретился молодой человек лет шестнадцати-семнадцати, одетый в легкое драповое пальто с приподнятым по погоде воротником, строгие брюки и элегантные туфли из мягкой кожи.
На шее юноши было повязано шелковое кашне, ровно на полтона светлее пальто. Перчатки, тоже под цвет шарфа, безупречно облегали узкие кисти рук. Стрижка, которая, надо отметить, очень ему шла, была тоже будто бы на полтона консервативнее остромодных тенденций. Длина волос не переходила грань приличий, цвет их был, скорее всего, натуральным платиновый блондин с медовым оттенком. Волосы были не прямыми и не вьющимися такие называют «послушными». Они прекрасно смотрятся в любой форме стрижки, ложась покорными завитками.
Редкие прохожие Рю де Ришелье, которая сама по себе расположена в одном из респектабельных кварталов Парижа, были в основном жителями солидных коттеджей и особняков, выстроенных на этой улице. Они с одобрением смотрели на идущего по улице юношу, грустно вспоминая собственных отпрысков подросткового возраста, которые отдавали предпочтение гардеробу люмпенов[1], выражая таким образом свой протест.
К подъезду одного из домов подъехала машина. Вынырнувший из нее шофер обошел автомобиль, намереваясь открыть дверь со стороны пассажиров. Молодой человек вынужденно остановился.
Из двери авто показалась ножка в черном чулке, за ней появилась дама элегантного возраста. Возраст элегантности границ не имеет, однако одну из его ступеней, числом шестьдесят, она миновала, вероятно, уже лет несколько назад.
Дама пристально поглядела на молодого человека, который дожидался, когда отъедет машина, преградившая ему путь. На ее ухоженном лице (впрочем, с несколько бóльшим слоем косметики, чем требовалось) появилась сухая, презрительная улыбка. За этой гримасой спряталась досада на возраст, восхищение видом юноши и упрек, обращенный к небесам, которые так непоправимо и несправедливо поспешили отобрать у нее годы и красоту.
Молодой человек, для которого в его шестнадцать, учитывая жизненную ситуацию, что сопутствовала ему с самого рождения, давно уже не были тайной мимические подтверждения тайных мыслей, улыбнулся и отвесил поклон легко, совсем не опереточно.
Мадемуазель произнес он приятным низким голосом, пропуская даму к подъезду.
Ему были хорошо знакомы женские причуды. Всё, что было им прочтено на лице дамы ранее, позволяло предположить, что будь у нее муж, дети и даже внуки, и тогда она не станет оборачиваться, чтобы поправить: «мадам!» Она примет его обращение как комплимент, и это доставит ей маленькое удовольствие.