И он совершенно прав - целой
куче людей и у нас, и на Востоке больше всего на свете хотелось
добраться до него, чтобы отомстить за ошибку 1972 года. Отомстить за
ужасные радиоактивные осадки, ставшие последствием взрыва на орбите
ядерного заряда, который, как предполагалось, никому повредить был не
должен. Во всяком случае, так гласили расчеты Блутгельда.
- А вы хотите, чтобы я знал, кто вы на самом деле? - Спросил доктор
Стокстилл. - Или предпочитаете оставаться просто «мистером Три»?
Решайте сами, лично мне все равно.
- Давайте просто продолжим, - проскрежетал мистер Три.
- Согласен. - Доктор Стокстилл уселся поудобнее, что-то чиркнул в
блокноте. - Итак, рассказывайте.
- Как, по-вашему, означает ли что-то неспособность сесть в самый
обычный автобус - ну, где уже сидит дюжина совершенно незнакомых вам
людей, понимаете? - Напряженно спросил мистер Три.
- Возможно, - отозвался доктор Стокстилл.
- Мне кажется, что все они пялятся на меня.
- А тому есть какая-то причина?
- Конечно, - ответил мистер Три. - Мое изуродованное лицо.
Доктор Стокстилл незаметно окинул взглядом пациента. Перед ним сидел
человек средних лет, довольно плотного телосложения, темноволосый, на
необычайно бледных скулах темнела трехдневная щетина. Под глазами
виднелись круги, свидетельствующие об усталости и постоянном душевном
напряжении, а во взгляде сквозило отчаяние. Знаменитый физик был явно
не в духе, шевелюра требовала стрижки, а лицо выражало глубокую
внутреннюю тревогу… но никакого «уродства» не было и в помине. Если не
считать напряжения, это было самое обычное лицо, и вряд ли кто-нибудь
обратил на него внимание.
- Вы заметили пятна? - Хрипло спросил мистер Три. Он указала на свои
щеки и на нижнюю челюсть. - Эти отвратительные метки, отличающие меня
от остальных людей?
- Да нет, - отозвался Стокстилл, воспользовавшись возможностью
вставить хоть слово.
- А ведь они есть, - сказал мистер Три. - Естественно, их не видно,
они там, под кожей. Тем не менее, люди замечают их и глазеют на меня.
Я не могу проехаться на автобусе, сходить в ресторан или в театр. Я не
могу послушать сан-францисскую оперу, посмотреть балет, не могу даже
сходить в ночной клуб послушать одного из этих нынешних фолк-певцов.
Даже если бы я зашел туда, мне почти сразу же пришлось бы уйти,
поскольку все начинают пялиться на меня и перешептываться.
- И что они говорят?
Мистер Три промолчал.
- Как вы сами утверждаете, - продолжал доктор Стокстилл, вы - человек
всемирно известный. Разве это не естественно, что люди начинают
перешептываться, видя, как в зале появляется знаменитость? По-моему,
это совершенно нормальная реакция. Да, конечно, вы сами упомянули о
своей работе… о связанным с ней враждебным отношением окружающих,
включая и самые унизительные замечания. Но, с другой стороны, любая
известная личность…
- Дело не в этом, - перебил его мистер Три. - К такому мне не
привыкать. Я частенько пишу статьи и появляюсь на телеэкране, поэтому
давно привык не обращать внимания. Но то, о чем я говорю, касается
моей личной жизни. Моих самых сокровенных мыслей. - Он в упор взглянул
на Стокстилла, и продолжал: - Они читают мои мысли, и рассказывают мне
же о моей личной жизни, причем в мельчайших подробностях. Они попросту
ковыряются у в моем мозгу.
Paranoia sensitive , прикинул Стокстилл, хотя, конечно, требуется
более тщательное обследование… например, тесты Роршаха. Скорее всего,
это тяжелый случай шизофрении, возможно финальная стадия давно тлеющей
болезни. Или…
- Некоторые люди лучше видят пятна у меня на лице и могут читать мои
мысли более отчетливо, нежели другие, - сказал мистер Три.