Ваня, останавливает меня, я очень стараюсь, чтобы мы жили нормально. Я занимаюсь салоном, потому что это твой подарок. Я налаживаю отношения с твоей дочерью, потому что для тебя это важно. Было важно теперь уж и не знаю. Я вожусь с этим ребенком Артёмом. Я очень стараюсь тебя понимать. Может, ты тоже постараешься хоть немного ради нашей семьи? Будешь почаще ее частью.
С этим ребенком Грызет в шею эта формулировка.
Я постараюсь, говорю и не верю себе. Потому что мой мир сейчас немного в другом месте. Потому что быть здесь мне не дает ощущение, что я все просрал, что не справился. И мне надо знать, что больше такого не повторится. И что что я правда ничего не мог сделать. Я люблю тебя, малыш. Скоро вернусь.
Не жду больше, подхватываю куртку в коридоре, делаю уже шаг в сторону выхода. Потом поворачиваюсь и целую ее, уже одетую и стоящую в нескольких шагах, в лоб.
Правда, сегодня постараюсь поскорее.
Я буду тебя ждать, проговаривает сдавленно, преодолевая слезный спазм. Мы будем.
Выхожу за порог и спешу туда, где я хоть что-то контролирую.
Глава 2. Ника
Дверь за ним захлопывается, и я вздрагиваю, как от звука выстрела. Вжимаю голову в плечи, обнимаю их руками и ежусь, словно в квартире вдруг наступил арктический холод.
Я делаю то, что должна, чтобы сохранить то, что от нас осталось, то что утекает сквозь мои пальцы, рассеивается, исчезает.
Беру металлический тазик для замешивания теста и губку для мытья посуды и стопорюсь у стола. Смотрю на кровь. Его кровь. Ее пятна уже подсыхают на блестящей столешнице, она темными сгустками собирается на лезвие ножа. Мне жаль ее смывать это часть его, а Вани мне безумно мало. Безумно мало нас.
Я бы оставила все так, если бы мы были одни. Если бы мы были одни Было бы тогда все по-другому? Не так больно. Не так холодно.
Я смываю кровь, наблюдаю, как прозрачная вода становится мутно-красной и все думаю, почему Ваня так поступил. Зачем принес мне Артёма и так пытался заставить меня поверить, что этот темненький, голубоглазый малыш наш сынок.
Я знаю причину. Знаю, да. Он хотел, чтобы хотя бы мне не было больно. И когда я это поняла, не смогла ему возразить, не смогла преумножить его боль.
Я люблю Тёмика, но каждый раз, когда я вдыхаю его чуждый мне запах, вспоминаю аромат своего малыша, которого у меня забрали. И вновь голову разрывают вопросы, ответы на которые я, наверное, никогда не узнаю. Холодно ли ему? Больно ли? Кормят ли моего малыша? А если это все уже не важно, похоронили ли его по-человечески? И если да, то где его могила, на которой я могла бы поплакать?
Я ставлю миску с кровавой водой и ножом в раковину, убираю перевязочные материалы в аптечку, натыкаюсь взглядом на маленькую тубу с сильным снотворным. Если всего одна таблетка вырубает даже меня, уже год умирающую от тотальной бессонницы, то десяти штук хватит, чтобы унять боль навсегда.
Я достаю каменную ступку для специй, она такая тяжелая, что подрагивает рука. Сыплю туда таблетки. Не считаю, просто высыпаю все, словно это сладкая паприка, с которой нельзя переборщить. Размалываю все в порошок, который тут же растворяют мои слезы. Пальцем перекладываю снотворное в новой форме в крошечную кофейную чашечку, подливаю немного воды и разбалтываю лекарство до белесоватой мути.
Вот и все. Нужно только пойти в нашу спальню, плотно зашторить окна, лечь, сделать всего один глоток, прижаться щекой к подушке и вдохнуть запах моего Ванечки. Последний раз вдохнуть.
Ма-ма! звонкий детский голос за спиной, заставляет меня вздрогнуть и судорожно всхлипнуть.
Оборачиваюсь. Тёмик стоит и смотрит на меня, засунув палец в рот. Маленький, ни в чем не виноватый чужой ребенок, которого мне пришлось выкормить своим молоком, чтобы Ваня видел, что я поверила в его благую ложь.
Что-то у меня в голове громко щелкает. Как он без меня? И что будет с Ванечкой, если я сейчас эгоистично смалодушничаю?
Я врубаю воду, выливаю снотворное и содержимое миски, наскоро вытираю руки и бросаюсь к ребенку. Подхватываю его на руки, прижимаю к себе и вдыхаю не тот запах. И опять в груди тяжесть, болезненная, мешающая сердцу биться.
Вы рано вернулись, говорю я нашей няне Валентине. Он капризничал?
Он просился к маме, Вероника Владимировна, улыбается она немного виновато.
Ребенок обнимает меня своими невесомыми ручонками, и сейчас мне почти невозможно это терпеть. Мне так стыдно перед своим малышом, когда я притворяюсь матерью этому. Мне стыдно его любить. Стыдно искать в нем замену нашему сыну.
У меня страшно болит голова, чеканю я, с трудом выталкивая слова из спазмированного горла. Покормите Артёма и уложите на дневной сон, хорошо?
Я передаю ей ребенка, который начинает куксить личико и хныкать, ловлю на себе недоуменный, почти осуждающий взгляд, который Валентина тут же отводит.
Я закрываюсь в спальне, снимаю халат, чуть сжимаю соски, пытаясь вернуть себе его прикосновения. Прохожусь пальцами по внутренней стороне бедер, ощутив под подушечками следы его засохшей тонкой пленочкой спермы. Я стараюсь запомнить каждую нашу секунду вместе, сохранить каждый отголосок нас прежних. Но это удается мне все хуже. Мне так плохо без него.
Я хватаю телефон, зажимаю кнопку записи аудиосообщения и подношу динамик ближе к губам:
Ты мне нужен. Очень нужен, Вань. Мне плохо. Приезжай, пожалуйста, домой. Сейчас.
Замолкаю, громко всхлипываю. Не снимая пальца с кнопки, смахиваю сообщение влево. Нельзя. Не смей, Ника.
Когда мы только познакомились, когда начали жить вместе, я не понимала, что такое любовь. Я делала ему больно. А теперь я уверена, что любить это беречь.
Сейчас я позвоню, позову, и он приедет. Точно. Но тогда я облегчу свое состояние за счет него. Я так не хочу.
Он думает, я не замечаю. Но я вижу, что его рука начинает трястись еще сильнее, когда я позволяю себе расплескивать свою боль. Я физически чувствую затянувшиеся паузы между фразами, которые он подбирает все тщательнее, лишь бы меня не расстраивать.
Я запускаю телефон в стену. Он глухо бьется об нее и падает на ворсистый ковер. Я обнимаю Ванину подушку, сворачиваюсь комочком и закрываю глаза. Просто даю себе немного времени. Успокоюсь, встану и пойду играть с ребенком. Буду и дальше делать вид, что счастлива и все нормально. Ради него.
Глава 3. Ника
Малыш, поцелуи ложатся на мои ключицы.
Я судорожно вздыхаю, пытаюсь уцепиться за это бредовое видение, но внезапно обхватываю руками его шею, открываю глаза и вижу Ванечку над собой, рефлекторно улыбаюсь.
Ты правда здесь, бормочу сонно.
Иди ко мне, любимая, притягивает меня ближе, на нем куртка даже не разделся.
Что-то случилось? вдруг доходит до меня, и сон окончательно рассеивается. Где Артём?
Все хорошо, он спит, целует мою шею, скользит холодными после улицы ладонями по моим ребрам, запускает пальцы между мной и кроватью, притягивая все ближе. Просто я так соскучился.
И я по тебе, шепчу, касаясь его холодных губ. Боже, как же я хотела, чтобы ты вернулся.
Я вернулся, Ника, отвечает на поцелуй так горячо, словно и не было всего того чужого между нами. Вернулся, выдыхает в мои губы.
Я очень хочу, попросить его не уходить больше, не бросать меня, нас, но молчу, чтобы не портить этот волшебный, нереальный момент. Приподнимаюсь, стаскиваю с его плеч куртку, стараюсь не смотреть на забинтованную руку и вообще не думать.
Чуть не разбился, пока к тебе ехал, покрывает поцелуями мою грудь, обводит языком сосок. Устал так. Свожу с ума и тебя, и себя. Не хочу так больше.
Я тоже не хочу так, дрожащими пальцами нащупываю край его футболки, хватаюсь за него и тяну вверх хочу почувствовать его тело: чтобы кожа к коже. И как раньше не хочу. Давай просто жить, как мы и хотели. Когда ты дома, когда есть сон, выходные и нормальный секс.