Со своего места мисс Амелия даже не могла в полной мере разглядеть трубу для выхлопа она уходила куда-то вверх, к потолку.
Как она будет работать здесь? тихо спросила мисс Амелия. Ведь когда мы приведем ее в движение, разве не задымит она все вокруг? Как я себе это представляю
Ха, я задал ему тот же вопрос! хохотнул мистер Черч. Потому мы и разработали специальную раздвижную крышу. Пока Габриэль здесь работает, крыша защищает паровую машину от дождя и ветра. Но, когда наступить день открытия, я просто потяну за рычаг
Мистер Черч отошел к стене и потянул за незаметный черный рычаг.
Крыша медленно разъехалась в разные стороны, подставляя паровую машину солнечным лучам.
Произойдет магия. Видите? довольно усмехнулся мистер Черч в пышные усы.
Мисс Амелия восторженно разглядывала паровую машину. В свете солнечных лучей механизм, казалось, обрел еще большую торжественность.
Вам нравится? тихо спросил Габриэль Мирт.
Он стоял, спрятав руки в карманы сюртука и, казалось, отчетливо нервничал. Мисс Амелия улыбнулась ему как можно ласковей.
Габриэль, нежно сказала она. Мой отец был бы так благодарен вам
Из дневника Габриэля Мирта
Лунденбурх, август, 18** год
целые дни мои проходят в ангаре, который превратится позже в один из основных выставочных павильонов. Он прекрасен. Над его конструкцией мы с Анатолем думали так долго, что, казалось, ничего уже не получится.
Но вот же ангар с раздвижной крышей и стеной, полностью уходящей в боковые створки. Рельсы пойдут от самого центра павильона на север, туда, где расположен дворец Цикламенов. Пока все идет по плану. И это тревожит меня уж не слишком ли гладко все складывается?
Амелия сравнила мою паровую машину со зверем совершенным, плавным, напрягшимся в ожидании прыжка. Признаться честно, какие-то подобные сравнения приходят и мне на ум, когда я смотрю на нее. Смотрю и поражаюсь величию, которое создал. Может ли человек стать творцом настолько?
Однако все-таки это бездушный механизм, а не скульптура или живописное полотно. Цель существования паровой машины не удивлять и восхищать, и не заставлять задумываться о бренности всего сущего и восхищаться моментом. У нее есть практическое применение. Я намерен охватить путами железных дорог все Бриттские острова. Пусть создатели маленьких паровых двигателей в угольных шахтах это начали я же продолжу. Не пишу закончу, специально, чтобы не сглазить самого себя. Ведь я не устаю напоминать себе, что это всего лишь начало пути.
Но я рад, что сразу показал Амелии свое чудо.
Амелия Вот уж где настоящие чудеса. Меня самого забавляет вопрос: почему я выбрал ее? Потому что она женщина? О нет, я даже не рассматривал женщин на роль водителя паровой машины. Признаться честно, к своему стыду, мне и в голову не приходило, что женщины также могут быть заинтересованы в тяжелой работе, как и мужчины. Потому что она дочь Эконита? Как я сказал ей прямо, я не знал об этом. Но Я беседовал с Амелией в самом конце, и она показалась мне такой настоящей. Единственной, кто пришел, потому что ее увлекла идея, а не деньги. Как она потом призналась, содержание у нее есть.
Меня удивило и то, что она явилась без какого-либо сопровождения. Неужели ей настолько не дорога репутация? Но она растолковала мне, что женщина не собственность мужчины или няньки, и что она, наследница и глава пусть небольшого, но дома, вправе сама распоряжаться собственной жизнью. Все это я узнал потом, а до того меня впечатлила ее невозможная смелость и сияние глаз.
Она впечатлила меня, и я не стесняюсь писать об этом, но говорить об этом вслух не хочу, пусть сокровенное останется у сердца
Глава 5
Улей контрабандистов
То место рядом с портом, под мостом, где всегда дурно пахнет человеческим телом и разложением, называлось Улей. Отчего? Ортанс никогда не пытался понять. Клички и прозвища прилипают к маргинальным местам так же крепко, как и к их обитателям.
Ботинки скользили по грязи, идти было тяжело, местами неприятно, потому что грязь эта состояла из навоза и испражнений больше, чем любая другая улица Лунденбурха.
Что бы ни случилось не лезьте в драку, негромко сказал Ортанс. Помните, что вы ранены. Вы со мной только как наблюдатель.
Позволю себе не согласиться с вами, так же тихо отозвался Цзиянь. Когда я готов и предупрежден, я могу за себя постоять.
Опять вы за старое, закатил глаза Ортанс. Друг мой, никак не хочу больше спорить об этом. Вы пошли со мной? Ваше право. Но позвольте мне диктовать свои условия. Эти места мне знакомы. И эти люди. И, поверьте, я предпочел бы до конца жизни не водить подобных знакомств.
Юй Цзиянь кивнул, соглашаясь.
Кого мы ищем? решил он сменить тему.
Кое-кого по имени Шершень, ответил Ортанс. Тот еще пройдоха, зато может и снег летом достать. И у него точно есть выходы на ханьцев, торгующих из-под полы.
Но почему? В смысле, у Хань налаженные торговые связи. Контрабанду прикрыли еще при моем Еще когда я был на родине.
Это вам сказали, что ее прикрыли, вздохнул Ортанс. Вы иногда кажетесь не по годам мудрым, а иногда настолько же наивным. Контрабанда процветает тем больше, чем симльнее монополия на торговлю сжимает свои тиски. Человек всегда ищет где выгоднее. Или где быстрее как мы с вами. Разве мы не за этим пришли?
Когда я жил в Хань, я боролся с преступностью, помолчав, сказал Цзиянь. А теперь, выходит, сам становлюсь на путь беззакония?
Ну Ортанс почесал бороду. Выходит, что так! Но вы не волнуйтесь, мой друг. Как я уже сказал, вся плата с меня.
Я все равно рядом. И мы все делим надвое.
Когда Юй Цзиянь волновался, ханьский акцент в его речи становился заметнее.
Я бы предпочел
Он не договорил, оборвал сам себя и осекся, прислушиваясь к чему-то за спиной.
Мы не одни, проговорил он.
Ортанс резко развернулся, выкидывая вперед руку с небольшим револьвером. Такие были в ходу у торговцев и моряков: небольшие, легко прятавшиеся в подкладке сюртука или за голенищем сапога. Ортанс давно понял, что простым механиком с его связями и интересами ему не быть.
Кто здесь?..
Когда спускаешься в маргинальные слои города, стоит быть готовым ко всему. И разговаривать уметь на их языке. Темные закоулки Лунденбурха были подобны Холмам фаэ: тоже легко заблудиться и потеряться, и самого себя забыть на добрую сотню лет.
Меньше всего Ортанс хотел бы угодить в Холмы или расстаться с жизнью в грязных переулках, пропахших тухлым мясом, потом и испражнениями. Особенно когда рядом с ним был неугомонный Юй Цзиянь, свалившийся на него как снег на голову.
* * *
Ортанс вряд ли мог бы сказать, сколько Цзияню лет. Знал только самое основное он прибыл из Хань (был ли он беженцем или приезд его был обусловлен дипломатическими причинами, он также не знал), уже больше трех лет снимал одну и ту же квартиру на Ризен-стрит и регулярно попадал в неприятности. Выправка и манеры выдавали в нем дипломата из тех, кто так настойчиво учил лунденбурхский язык, чтобы говорить на нем спокойно и свободно с представителями Бриттских островов в Хань. Между странами соблюдался условный нейтралитет, но душа ханьцев потемки. Не зря же ходили слухи, что принц Джеймс не погиб во время Призыва Просвещения, а отправился именно в Хань, где успешно скрылся от преследования новых властей.
Как-то Цзиянь обронил, что не желает учиться драться потому, что убежден во вреде насилия.
Насилие лишь множит насилие, убежденно говорил он, разливая по маленьким чашкам прозрачный зеленый чай.
Одной дипломатией не добиться нужного результата, качал головой Ортанс.
Посмотрим, посмотрим только и улыбался Цзиянь.
Ортанс знал, что Цзиянь должен был активно действовать в то время, когда Блюбеллы пытались превратить Хань в свою колонию и приложить руку к тому, чтобы идея оказалась совершенно провальной. Сложно представить, каким был бы мир, расширь Бриттские острова свое влияние не только на Инд Сингху, но и на Хань.