Аня Оленичева, понимая, что раздражает мать, делала это с каким-то сладострастием, неожиданным для нее самой. Не сказать, что мстила за папу она обоим своим родителям с удовольствием бы навешала кренделей, но результаты глупого кейса с недоплаченными алиментами не давали девочке покоя. Неправильно все это. Предки нормально общались после развода, папа приходил на ее дни рождения, возил по спортивным секциям и кружкам, мотался по больницам, каждые выходные и праздники проводил с дочкой. И что вдруг случилось? За что она его? Неужели так накосячил?
Аня насупилась. Неотвеченные вопросы часто вгоняют в ступор в самые неподходящие моменты.
Ну, чего застыла? Мне помочь надеть?
Аня, не размыкая надутых губ, натянула на себя куртку, медленно застегнула молнию и принялась столь же неторопливо всовывать ноги в ботинки, игнорируя обувную ложку. Она чувствовала, что мама близка к ядерному взрыву, но ничего не могла с собой поделать. Дети такие дети
Вопреки ожиданиям, Ирина Ермилова не разразилась гневной тирадой. Со вздохом опустила руки.
Ань
Да?
Ты чем-то расстроена?
Девочка замерла. Второй ботинок остался ждать своей очереди.
Это хуже Хиросимы
Ирина протянула к ней руку, хотела погладить по волосам, но Анна отстранилась. Спустя мгновение пожалела об этом, но было поздно.
Теперь стало больно маме. Она прислонилась к двери и стала смотреть в потолок. Верный признак подбирающихся слез.
Блин, это черт знает что! Это какое-то неизлечимое детское проклятие: хочешь угодить обоим, потому что обоих любишь, но предки постоянно выкидывают такие фортеля, что хочется собрать рюкзак, сесть на электричку и укатить в Простоквашино. А вы тут донашивайте свои вечерние платья сколько душе угодно!
Слезы не пошли, мама справилась. Вдохнула-выдохнула и снова была в форме.
Ладно, Анют, вечером обсудим если захочешь. А сейчас ускорься, пожалуйста.
Для заключения перемирия Ирина выставила кулачок. Аня стукнула по нему своим, улыбнувшись сдержанно, но искренне. На данном этапе этого было достаточно.
Второй ботинок девочка надела быстро и без проволочек. Закинула за спину рюкзак, выпрямилась.
Ну, пошли, что ли.
На лестничной площадке столкнулись с соседкой, пенсионеркой Владой Иннокентьевной Полищук. Аня всегда удивлялась ее имени. Никак не монтировалась с такой звучной красотой эта худощавая тетка в поношенном китайском пуховике, с серым платком на голове и с выражением лица человека, видевшего живьем Кутузова. Вот ей бы «Галина Петровна» подошла, как математичке в школе, или какая-нибудь «Евдокия».
Доброе утро! сказала воспитанная Аня.
Привет, красавица! отозвалась Влада Иннокентьевна, спускаясь по лестнице. Ирине она просто молча кивнула. В школу идешь?
Туда. А вы чего не на лифте?
Старовата я для лифта, деточка. Двигаться надо больше, а то в деревянного истукана превращусь. Это вы, молодые, ленитесь, а мне теперь любой движ в радость.
Ирина нажала кнопку вызова. Лифт угрюмо пошел с шестнадцатого этажа на их седьмой.
Вы чего, опять поругались? шепотом спросила Аня у мамы.
Ирина пожала плечами. Точно поцапались. Тетя Влада обладала непростым характером как, впрочем, и мать Анны, а двух женщин с непростым характером может объединить в союз разве что мужчина, достойный казней египетских. Такого под рукой не оказалось: своего мужа Полищук схоронила три года назад, а Ирина Ермилова считала, что ее бывший еще не совсем потерян для общества.
Двери лифта раздвинулись. Аня убедилась, что кабина на месте, и шагнула внутрь. Так ее учил зануда-папа: отрываться от телефона на сложных тротуарах, вообще убирать его в карман при переходе улицы и всегда делать паузу, прежде чем войти в лифт. Мама никогда не следовала этим правилам, и когда-нибудь она, увлекшись перепиской в мессенджере, точно шагнет в пустую шахту
Тьфу, что за мысли! Не дай бог!
08:35. Эфир
Пришло «время офигительных историй». Так Саша называл утреннее шоу, где он и Юля развлекали слушателей обсуждением новостей минувшего дня. Ребята заняли свои места у микрофонов, нацепили наушники. Зажглась красная лампа прямого эфира. Саша Олень, не утруждая себя приветствиями, сразу взял быка за рога:
Женское тело музыкальный инструмент. А мы знаем, что музыкальных инструментов много и все они разные. Как, впрочем, и музыканты. Кто-то балдеет от электрогитар и наяривает со своей любимой, как Курт Кобейн на альбоме In Utero. Кто-то двинут на ударных, от маракасов до бочки, и упоенно молотит с утра до вечера свои «четыре четверти», нервируя соседей. Третьему по душе духовые: флейты, тромбоны, контрабасы. Тут вообще простор от траурного марша Шопена до лютневой музыки семнадцатого века. А иному и арфа хороша: плим-плим-плим-плим, я не ревную тебя Я не утверждаю, что «Нирвана» чем-то хуже Моцарта. Вовсе нет. Просто ведь и настроение бывает разное. Все аккорды хороши. На каком инструменте вы будете играть, такую музыку и услышите. Думаю, это самая короткая и лучшая лекция о сексе из тех, что вы слышали. Доброе утро, Челябинск. С вами Юля Казанцева
И Саша Оленичев! подхватила Юлька, едва совладав с оцепенением. Кхм, что это сейчас было, друг мой? Не выспался?
Уж тебе ли не знать, краса России, уж тебе ли не знать Начало девятого на наших студийных часах, снега сегодня не предвидится, легкий морозец. Дышится с трудом, как и всегда, потому мне, наверно, и захотелось порадовать вас с утра чем-нибудь красивым.
Красиво, ничего не скажешь, буркнула Юля.
Ужели нет, душа моя?
Да ничего
За стеклом в кабинке звукорежиссера появилась массивная фигура Стаса Корешкова. Саша не смог сходу определить, был ли он недоволен спичем о музыкальных инструментах, но на всякий случай приосанился, прочистил горло и заговорил нейтральным тоном, лишенным всяческой сексуальности:
Так, давайте к нашим городским делам. Думские депутаты в очередной раз озаботились разливайками в многоквартирных домах. Предлагается, в частности, либо как-то ограничить их деятельность, чтобы не наливали откровенным забулдыгам, которых потом до утра не разгонишь, либо закрыть эти ночные оазисы совсем Знаешь, Юль, я уже не впервые задаюсь вопросом: где наши депутаты сами отовариваются после одиннадцати вечера и до восьми утра, если у них загорится? Ну вот куда податься душе мятежной, когда все допито и доедено, а супермаркеты уже или еще закрыты? М?
Для тебя, Саш, я так понимаю, насущный вопрос?
Саша на пару секунд завис. Юля показала ему язык. К счастью, в студии не было веб-камеры, поэтому во время прямого эфира ведущие могли себе позволить строить какие угодно рожи и показывать любые жесты. Стас неоднократно предлагал наладить видеотрансляцию в Интернете, но Юля и Саня стояли намертво. «А если я захочу зад почесать? возмущался Оленичев. Мне из кадра выходить?»
Так пока и кривлялись. Впрочем, сегодня Юля была не в настроении, поэтому Саша решил не напирать.
Для меня не особо насущная проблема, но для многих людей важно иметь возможность заглянуть в магазин посреди ночи. Итак, друзья, звоните и высказывайтесь. Телефон прямого эфира
Полчаса пролетели незаметно. Завершив битву со злом в виде ночных магазинов (слушатели-мужчины встали грудью на защиту разливаек, а женщины, как обычно, предлагали поднять вопрос о возрождении матриархата), Саша бросил наушники на стол и полез в карман за сигаретами.
Возьми меня с собой, сказала Юля.
Уверена? Сколько ты не курила?
Полгода.
Может, не стоит?
Юля махнула рукой. О вреде курения она думала в последнюю очередь, ее физическому здоровью угрожало кое-что похуже.
На выходе из эфирки их встретил Стас. Низкорослый Саша медленно прошел взглядом от брючного ремня Босса до его подбородка. В глаза смотреть не хотелось.