Нас потихоньку предупреждают, слегка пугают, помаленьку поучают, уверенно смешат развлекают, короче, изо всех сил.
Плотный такой томина нескучных, да еще и приличных текстов чего еще надо человеку на случай паузы в житейском распорядке? Скажем, для поездки в электричке на дачу и обратно самое то.
Сентябрь 2005
Два безусловно благополучных финала. Три весьма сомнительных. В пяти случаях исход сюжета вообще летальный.
Причем, разумеется, непредсказуемый. Столь же убедительно непредсказуемый, как и все остальные. Поскольку едва ли не главным видовым признаком фантастики остается увлекательность. Каковы бы ни были предлагаемые обстоятельства, они скручиваются в узел, которого не распутаешь, не разрубив.
Но зато наивная вера, что с течением исторического времени прирастает сила Добра что мироздание, вращаясь, как бы приближается к центру своего смысла, и что этот смысл человечен Такой веры мы больше не видим почти ни у кого.
Ее использует как формальную условность литературная попса: чтобы, значит, подсахаринивать свои безразмерные, межпланетного масштаба, в золоченых переплетах, ужастики.
А «Полдень» коллекционирует не поверите прозу сортом повыше. В которой тайна спрятана поглубже.
В которой переключение реальностей не простая перестановка дат с переменой декораций.
В которой происходит черт знает что. Иногда только черт и знает. И мы встречаемся с ним, с отцом лжи, лицом к лицу. Довольно заурядный, оказывается, субъект. И организации, контролируемые им, почти не отличаются от других учреждений.
А их всемогущество достигается беспощадной эксплуатацией человеческих слабостей, особенно самой главной: человеку неизвестна цель его жизни, он вынужден ее выдумывать, причем снова и снова, но многим недостает воображения.
Ведь осознавать цель своего существования совершенно то же самое, что сочинять фантастику.
И если таланта нет или он изменил человек перестает быть автором (ну или соавтором) своей жизни. Он впадает в равнодушное отчаяние. Которого не чувствует только видит, что все окружающее как бы обесцветилось и потемнело. И враждебные вихри веют над его головой, дезорганизуя связь между прошлым, настоящим и будущим то есть контур судьбы.
А это и значит, что прежняя вселенная для такого человека кончилась. И, сам того не замечая, он оказывается в реальности другого уровня. Где с ним случаются вещи странные, даже более чем. Поскольку в этом сумраке, в отсутствие иллюзий, моральный императив сопротивляется инстинктам буквально на ощупь. Инстинкты же, обнаглев, под видом идей овладевают массами, чтобы создать цивилизации, в которых человек с моральным императивом обречен на гибель.
Такая вот загадочная, серьезная проза собрана в этой книжке журнала. Проза приключений, разочарований, катастроф. Проза тревоги. Проза угрозы.
Проза гипотез, испытываемых на прочность жизнью и смертью.
Апрель 2006
Сюжет образуется ожиданием развязки. В сущности, он не что иное, как след тормозного пути.
Развязка бывает мотивирована двумя способами: либо как последствие какой-либо причины, либо как расплата за какую-то вину. Но чаще и так, и этак: оба механизма включаются роковой ошибкой.
Нарушением правил. Умышленным или неумышленным. Правил общепризнанных или же негласных, и даже вовсе не известных.
Правила не любят, чтобы их нарушали. Отвечают поворотом событий. С ускорением.
Так проза изображает судьбу. Придавая ей видимость смысла.
Предлагаемый пакет произведений словесности представляет собой коллекцию миров, похожих друг на друга (и на так называемый наш) только тем, что в них действует отчетливо узнаваемая человеческая воля. Сопротивляясь, как правило, воле нечеловеческой. Космосу, истории, государству, порядку вещей. Либо, наоборот, уступая.
Неравенство сил очевидно.
История, например, может сделать с человеком все что угодно.
Скажем, заставить его родиться в Средние века после ядерной войны. Или в каком-нибудь супергосударстве, устроенном как номенклатурный муравейник-распределитель. Короче, загнать в такой тупик, в котором ни прожить с толком, ни умереть с честью не получится.
Как и раньше у многих не получалось, и до сих пор не получается.
История отбирает у человека личный сюжет.
Регулярно сжигает фигуры вместе с доской и вся игра.
Но литература уверяет: даже в потерянной позиции хороший ход предпочтительней плохого.
Это и есть сюжет: воля персонажа реализуется последовательностью целесообразных поступков. Целесообразных хотя бы настолько, чтобы развязка выглядела не случайной.
Ожидаемой, но неожиданной.
Вот такая проза в этом номере. Занимательная, потому что умная. Увлекательная, потому что великодушная.
Бои, приключения, превращения. Погони, выстрелы, удары. Тайны. Чудеса.
Главное из которых что в самых невероятных обстоятельствах люди способны жалеть людей.
Но это не особенно утешает. Не дает расслабиться. Поплавать в утопии. Повести, рассказы и даже статьи этого номера проникнуты разочарованием и предчувствием близкой опасности.
Возможно, это оттого, что сюжеты идут на высоких скоростях.
Но ничего, прорвемся. Согласно законам повествовательной техники, действие происходит в прошедшем прошлом, в прошедшем настоящем, в прошедшем будущем. Позволительно надеяться в прошедшем мимо.
Октябрь 2006
Действие происходит главным образом на Земле.
Но также в Раю. Также и в аду.
Для каждого, кто читает «Полдень» (а почти ничего другого и читать нельзя), очевидно: фантастика становится литературой о самом важном.
О реальности, которая далеко не исчерпывается бесконечной совокупностью материальных объектов.
О том, согласовано или нет поведение человека с устройством Вселенной.
В конечном счете о том, насколько мы смертны.
Нобелевская премия по физике за 2006 год присуждена людям, доказавшим неоднородность реликтового излучения. Попросту что прошлое не погибает, никуда не девается, только переходит на другую волну. И от космических событий, случившихся, например, 13 миллиардов лет тому назад, идет сигнал, который в принципе поддается расшифровке. Слабый сигнал скажем, равный излучению абсолютно черного тела при температуре чуть выше абсолютного нуля. Но внятный. Содержащий информацию про последовательность и связь этих событий.
Это почти метафора. На большой глубине на большой высоте в мироздании обнаруживаются такие вещи, которые странно похожи на то, что думает человек о самом себе и о своей судьбе. На то, что сказано в очень старых и совершенно не научных книгах.
А впрочем, и в некоторых научных. В «Критике практического разума». Эту цитату из Канта все пересказывают, никто не приводит насчет звездного неба и морального закона:
«Первый взгляд на бесчисленное множество миров как бы уничтожает мое значение как животной твари, которая снова должна отдать планете (только точке во вселенной) ту материю, из которой она возникла, после того как эта материя короткое время неизвестно каким образом была наделена жизненной силой. Второй, напротив, бесконечно возвышает мою ценность как мыслящего существа, через мою личность, в которой моральный закон открывает мне жизнь, независимую от животной природы и даже от всего чувственно воспринимаемого мира, по крайней мере поскольку это можно видеть из целесообразного назначения моего существования через этот закон, которое не ограничено условиями и границами этой жизни».
Тут, если угодно, дана вся теория так называемой фантастической литературы. В организм человека встроен уникальный аппарат, позволяющий отличать дурное от хорошего. Встроен вроде бы непонятно зачем: ведь в природе нет ничего, что требовало бы такой оценки.