Не в интернат, поправила Настя. Я поступила в училище и жила в общаге. Потом в восемнадцать переехала к себе домой, в нашу общую когда-то квартиру. Правда, не надолго.
А сестра что?
Ничего. Мы с ней больше никогда не общались.
Почему?
Она не проявила ко мне интереса. А я зачем стала бы ей навязываться? Я со всем справилась сама.
Ну опустил глаза Игорь и постучал по тетради ручкой, как видите, не вполне, если теперь мы разговариваем с вами в кабинете психиатрической клиники.
Да. Настя тоже опустила глаза, поёжилась и стала потирать руки, громко хрустя суставами. Потому что я винила себя за смерть мамы. Не могла себе простить.
Почему вы так решили?
Тогда, в машине, мы очень сильно с ней поругались. Я закатила самую настоящую истерику. Мама успокаивала меня, отвлеклась от дороги поэтому и случилось то, что случилось. А потом Настя замолчала и смотрела уже как бы сквозь Игоря, словно позабыв о том, где она и кто сидит перед ней.
Настя, негромко произнёс Игорь. Давайте продолжим разговор завтра.
Девушка молча встала и вышла из кабинета, не проронив на прощание ни слова.
Нужно было что-то делать со всей этой ситуацией. Люба сказала, что если дело так и пойдёт дальше, то либо её пациентку мифическую маму переведут в другое отделение, либо саму Настю. Общение их только провоцировало недуги и могло перерасти во что-нибудь неуправляемое. Другие пациенты тоже стали проявлять нездоровый интерес к этому делу.
Но Игорю не давало покоя то совпадение, что Любина пациентка ровно четыре года назад попала в клинику после того, как вышла из долгой комы, причиной которой стала автомобильная авария. Бывают ли в жизни такие совпадения? Знала ли Настя об истории этой женщины? Вряд ли. Та и сама ни о чём не помнила. Но их разговоры могли спровоцировать женщину на какие-то проблески в памяти. Не исключено. Игоря всё больше и больше захватывала эта история. Он начинал верить Насте, он начинал думать, что такое вполне возможно. И, что само страшное, ему хотелось помочь девушке, и он почти решил во всём разобраться. На таком решении он и поймал себя, когда вдруг очнулся и увидел и себя, и всю свою прошлую жизнь в совершенно ином свете. Очнулся после следующего их разговора с Настей, когда он спросил её, каким образом она может отличить свои галлюцинации от реальности.
Я понимаю, сказала девушка, что больна. Я знаю, что такое шизофрения. Но это не тот случай, доктор.
Почему вы в этом уверены?
Доктор, Настя улыбнулась, как вы думаете, у животных бывают психические расстройства?
Науке пока не известно, ответил Игорь. Зачем вы об этом спросили?
Вот вчера, спокойно сказала Настя, я разговаривала в палате с лошадью.
С лошадью?
Да. Рыжая такая. И глаза очень умные. Мы с ней долго беседовали, почти до самого утра.
И что же лошадь?
Она не-на-сто-я-щая, по слогам продекламировала Настя. И это я понимаю. Ведь лошади не могут разговаривать, как люди.
А вас только это смутило?
Этого достаточно.
А то, что лошадь оказалась в палате это вас не навело ни на какие подозрения?
Вот я и спрашиваю поэтому, пожала плечами девушка, могут ли животные страдать психическими заболеваниями. Я же не знаю, есть у них звериные психушки или же они содержатся где-то по соседству в других палатах.
Понятно, заключил что-то для себя Игорь. А мама, значит, настоящая?
Именно так. Настя нахмурилась и снова замкнулась.
Тогда-то Игорь и вспомнил о лекции и уже на следующий день поспешил в академию, чтобы оказаться в первых рядах и получить потом возможность остановить профессора и наедине спросить у него совета, как поступить в том случае, если мания больного начинает завладевать рассудком врача.
Профессор уже заканчивал. Игорь не услышал и половины того, о чём тот вещал с кафедры в течение часа.
И возвращаясь к нашим гусям весело произнёс тот. Здесь интереснее было бы изучить не реакцию птиц, а последствия неудачного штурма для самих галлов, я имею в виду, в психическом плане. Полагаю, что немногие из вас знакомы с таким понятием как анатидаефобия.
В зале раздался смех. Наверное, кто-то всё-таки знал, что это такое.
Да-да, продолжил профессор. Это когда человеку кажется, что его повсюду преследует утка, пристально за ним наблюдая. Представляете, у скольких галлов после того события мог возникнуть этот синдром? Жаль, что у нас нет машины времени, материальчик-то куда более интересный, чем гуси.
Профессор закончил, и все слушатели стали расходиться, гремя партами и смеясь. Лекция, видимо, получилась весьма забавной. И только Игорю совсем не было радостно. Он продолжал сидеть, пристально наблюдая за учёным и пытаясь застать тот нужный момент, когда можно будет обратиться к нему за советом. Но чем больше Игорь настраивался на разговор, тем меньше оставалось у него желания это сделать. Когда вышел из аудитории последний человек и они с профессором остались одни, тот, наконец, обратил на Игоря внимание. Достав из толстого портфеля бутерброд, он откусил от него большой кусок, прищурился слегка и спросил:
Вы, молодой человек, хотели что-то спросить?
Игорь посмотрел на его жующую челюсть и окончательно передумал.
Нет, сказал он, простите. Просто задумался.
Он встал и тоже вышел из зала, чувствуя спиной, как удивлённо смотрит на него профессор Кондратьев.
***
Все чувства Игоря смялись, а мысли разбежались по закоулкам, так что невозможно стало их собрать, чтобы рассмотреть ближе. Да пожалуй, лучше было бы и вовсе к ним не приглядываться, потому что ни одной приятной скорее всего и не нашлось бы. И не только приятной, но хотя бы более-менее вразумительной. Всё нутро его походило на промокашку, которой захотели осушить море. И только от одного образа, то и дело вспыхивающего у него в голове, сердце начинало то замирать, то биться неестественно быстро. И этим образом была Настя неотступно всплывала прямо перед глазами, смотрела чёрными, пронзительными глазами, которые на бледном как мел лице выглядели чем-то инородным, совсем из другой вселенной. Что там говорил профессор? Что-то про уток. Анатидаефобия. С ним сейчас происходило что-то подобное, только вместо утки была Настя. Вглядываясь в толпы прохожих, Игорь непременно замечал её тоненькую фигуру. А стоило ему посмотреть в витрину какого-нибудь кафе или магазинчика, то тут же в ней начинали отражаться эти пронзительные глаза. Наверное, за такую болезненную красоту в средние века и сжигали на кострах ведьм. Ведьма! От этого слова Игорь весь содрогнулся. Ему сделалось жарко. Он потрогал ладонью лоб тот был влажным от пота, хотя конец мая выдался довольно прохладным. По всему телу блуждал жар. Заболел? Или просто сдали нервишки? Домой! Нужно быстрее попасть домой. Зашторить окна, закрыть двери и спрятаться под одеяло, чтобы ничего больше не видеть.
Ускорив шаг, до дома он добрался за десять минут. И сразу стало спокойней. Особенно умиротворили его книги толстые, с потрёпанными корешками, застывшие в каких-то истинах, которые уже никто не сможет переиначить. До встречи с Настей он и сам был похож на эти тома́ Фрейд, Юнг, Адлер Почти на все вопросы у них имелись ответы. И Игорь, спроси его хоть посреди ночи, наизусть знал каждый абзац этих текстов. И вполне мог ответить на то, что с ним происходило все последние дни. Но не мог ничего поделать со своими чувствами. Они-то развивались совсем по другим законам, для которых любая истина и любой диагноз это пустой звук.
Игорь достал из бара бутылку коньяка, хранившуюся ещё с прошлого года подарок брата, заскочившего на пару часов и оставившего после себя пустоту в душе Игоря, как это всегда случалось и раньше, когда они жили в одном городе. Брат был успешным адвокатом, семейным человеком, образцом социальной адаптации и профессионального роста. Он много рассказывал о себе и почти никогда не интересовался делами Игоря, а если и делал вид, что выслушивает его истории, то получалось это у него так, будто он вот-вот собирается встать из-за стола и сказать, что ему хочется в туалет.