Ну вот это так. Это пожалуй!.. кивнул ему Николай Иванович. Всемирной лакейской нации, поставляющей также и швейцаров и гувернеров на весь свет. Это еще почище американца. Нехорошо, брат, нехорошо. Швейцарская нация, коли уж пошла в услужение ко всей Европе, то должна себя держать учтиво с гостями. Иль не фо па комса, как давеча.
Метрдотель слушал и не понимал, что ему говорят. С поданного ему супругами золотого он сдал сдачи и насыпал на тарелку множество мелочи.
Что ж, давать ему на чай за его невежество или не давать? обратился Николай Иванович к жене. По-настоящему не следует давать. Вишь, рожа-то у него!
Да рожа-то у него не злобная, откликнулась супруга. А мы действительно немножко и сами виноваты, что, не спросясь брода, сунулись в воду Может быть, у них и в самом деле порядки, чтобы не пускать, если в поезде такая цивилизация, что он бежит с рестораном.
Ну, я лам. Русский человек зла не помнит, решил Николай Иванович и, протянув метрдотелю две полуфранковые монеты, прибавил: Вот тебе, швейцарская морда, на чай. Только на будущее время держи себя с русскими в аккурате.
Метрдотель поклонился и поблагодарил.
Зачем же ты ругаешься-то, Николай? заметила мужу Глафира Семеновна. Нехорошо.
Ведь он все равно ничего не понимает. А мне за свои деньги отчего же не поругать? был ответ.
Тут русские есть в столовой. Они могут услышать и осудить.
Часу в четвертом поезд остановился на какой-то станции на три минуты, и можно было перейти из вагона-ресторана в купе. Супруги опрометью бросились из него занимать свои места. Когда они достигли своего купе, то увидели, что у них в купе сидит пассажир с подстриженной а-ля Генрих IV бородкой, весь обложенный французскими газетами. Пассажир оказался французом. Читая газету, он курил и, когда Глафира Семеновна вошла в купе, обратился к ней с вопросом на французском языке, не потревожит ли ее его курение.
Если вам неприятен табачный дым, то я сейчас брошу сигару, прибавил он.
Она поморщилась, но разрешила ему курить.
Николай Иванович тотчас же воскликнул:
Вот видишь, видишь! Француз сейчас скажется. У него совсем другое обращение. У них все на учтивости. Разве может он быть таким невежей, как давешняя швейцарская морда, заставлявшая нас стоять на тормозе! Me комплиман, монсье Вив ли Франс Ну рюсс ткнул он себя пальцем в грудь и поклонился французу.
Француз тоже приподнял свою дорожную испанскую фуражку.
Зачем ты это? С какой стати расшаркиваться! сказала мужу Глафира Семеновна.
Ничего, матушка. Маслом кашу не испортишь. А ему за учтивость учтивость.
Поезд продолжал стоять. Вошел кондуктор, попросил билеты и, увидав, что супруги едут в Биарриц, сообщил, что в Бордо им надо пересаживаться в другой вагон. Фраза «шанже ля вуатюр» была хорошо известна Николаю Ивановичу, и он воскликнул:
Коман шанже ля вуатюр? А нам сказали, что ту директ Коман?
Коман шанже? Сет вагон е пур Биарриц возмутилась в свою очередь Глафира Семеновна.
Нет, мадам, в Бордо в шесть часов вечера вы должны переменить поезд, опять сказал ей кондуктор по-французски, поклонился и исчез из купе.
Боже мой! Это опять пересаживаться! Как я не терплю этой пересадки! вырвалось у Глафиры Семеновны.
6
В шесть часов вечера были в Бордо. Поезд вошел под роскошный, но плохо освещенный навес из стекла и железа. Пассажирам, едущим в Биарриц, пришлось пересаживаться в другой вагон. Супруги Ивановы всполошились. Явился носильщик в синей блузе. Глафира Семеновна сама сняла с сетки свои картонки со шляпами.
Ты как хочешь, а эти две картонки я не могу поручить носильщику, говорила она мужу. Неси ты сам
Николай Иванович сделал недовольное лицо.
Но это же, душечка начал было он.
Неси, неси. Вот эта шляпка стоит восемьдесят три франка. Больше четырех золотых я за нее заплатила в Париже. А носильщик потащит ее как-нибудь боком и что из нее будет! Неси
И муж очутился с двумя картонками в руках.
Биарриц Вагон авек коридор, же ву при скомандовала Глафира Семеновна носильщику и торопила его.
Будьте покойны, мадам Времени много вам. Здесь вы будете сорок минут стоять, отвечал ей старичок носильщик и поплелся как черепаха.
Поезд в Биарриц был уже готов, но стоял на противоположной стороне вокзала, на другом пути. Это был поезд Южной дороги. В нем уже сидели пассажиры.
Вагон авек коридор, авек туалет, напоминала носильщику Глафира Семеновна, но в поезде не было ни одного вагона с коридором. Все вагоны были старого французского образца с купе, у которых двери отворялись с двух сторон. Варвары! сказала она. Вот вам и французы! Вот вам и цивилизованная нация, а не может понять, что вагоны без уборной быть не могут.
Пришлось садиться в тесноватое купе, где уже сидела пожилая дама, горбоносая, в усах и с маленькой мохнатой собачонкой в руках. Собачонка ворчала и лаяла на супругов, когда они садились.
Приятное соседство, нечего сказать ворчала Глафира Семеновна и крикнула на мужа: Тише ты с картонками-то! Ведь в них не репа.
Николай Иванович промолчал и стал располагаться у окошка. Через минуту он взглянул на часы и проговорил:
Полчаса еще нам здесь в Бордо стоять. Бордо Такой счастливый случай, что мы в знаменитом винном городе Бордо Пойду-ка я в буфет да захвачу с собой бутылочку настоящего бордоского вина.
Сиди! Пьяница! Только и думает о вине! огрызнулась на него супруга.
Она была раздражена, что в поезде нет вагона с коридором, и продолжала:
Нет, в деле удобств для публики в вагонах мы, русские, куда опередили французов! У нас в первом классе, куда бы ты ни ехал, так тебе везде уборная, отличный умывальник, зеркало и все, что угодно.
Зато здесь рестораны в поездах попробовал заметить супруг.
Тебе только бы одни рестораны. Вот ненасытная-то утроба Пить, пить и пить. Как ты не лопнешь, я удивляюсь!
Николай Иванович пожал плечами и, показав глазами на усатую соседку, тихо пробормотал:
Душечка, удержись хоть при посторонних-то! Неловко.
Все равно эта собачница ничего не понимает.
Однако она может по тону догадаться, что ты ругаешься.
Не учите меня! Болван!
Муж умолк, но через пять минут посмотрел на часы и сказал со вздохом:
Однако здесь мы могли бы отлично пообедать в ресторане. Бог знает, когда еще потом поезд остановится, а теперь уже седьмой час.
Вот прорва-то! воскликнула супруга. Да неужели ты есть еще хочешь? Ведь ты в три часа только позавтракал. Ведь тебе для чего ресторан нужен? Только для того, чтобы винища налопаться.
Не ради винища Что мне винище? А я гляжу вперед. Теперь есть не хочется, так в девять-то часов вечера как захочется! А поезд летит как птица, и остановки нет.
Не умрешь от голоду. Вот гарсон булки с ветчиной продает, кивнула Глафира Семеновна в открытое окно на протягивающего свой лоток буфетного мальчика. Купи и запасись.
Да, надо будет взять что-нибудь, сказал Николай Иванович, выглянул в окошко и купил четыре маленькие булочки с ветчиной и сыром.
Куда ты такую уйму булок взял? опять крикнула ему супруга.
Я и для тебя, душечка, одну штучку
Не стану я есть. У меня не два желудка. Это только ты ненасытный. Впрочем, у него виноград есть. Купи мне у него винограду тарелочку и бутылку содовой воды.
Вот тебе виноград, вот тебе содовая вода.
Глафира Семеновна стала утихать.
Там у него, кажется, груши есть? Возьми мне штуки три груш.
Куплены и груши.
Прихвати еще коробочку шоколаду. У него шоколад есть.
Куплен и шоколад. Глафира Семеновна обложилась купленным десертом и принялась уписывать виноград. Николай Иванович с аппетитом ел булку с ветчиной. Поезд тронулся. Собачонка на руках у усатой дамы залаяла. Дама дернула ее за ухо. Собака завизжала.
Хороший покой нам будет в дороге от этой собаки, проговорила Глафира Семеновна. То лает, то визжит, подлая. Ведь этак она, пожалуй, соснуть не даст. Да и хозяйка-то собачья своими усами и носом испугать может, если на нее взглянешь спросонья. Совсем ведьма.