Еще бы. Проделать за один день путь в тысячу лет и оказаться в далеком прошлом! Должно быть, эти камни пропитаны кровью жертв, а по ступеням тянулись вереницы свирепых идолопоклонников в ярких мантиях и уборах из перьев. Вот здесь, именно здесь, ждал жрец, подняв высоко над головой свой тяжелый кремневый нож.
– Храмы… – начал Уитчер, но поперхнулся от прилива чувств и был вынужден начать сызнова: – Храмы красили в багровый цвет. В древности, когда майя жили здесь. Вы только представьте себе: громадный красный храм возносится к небу среди джунглей! Его было видно за много миль.
– Сказка! – выдохнул Фелдспэн.
– Да, не худо, – согласился Кэрби, стараясь выглядеть слегка мужиковатым рядом с этими утонченными ценителями. Он должен был иметь менее почтенный вид, чем они, но в то же время производить немного зловещее впечатление. Ему вполне подходила и нравилась эта роль. Вырываешь человека из привычного окружения, напеваешь ему свою песенку, разыгрываешь спектакль театра теней, и, если ты достаточно хорошо проделал все это, человек верит тебе. И тогда ты заключаешь сделку.
– Когда мы могли бы начать? – спросил Уитчер.
– Придется выждать несколько дней, – ответил Кэрби. – Со стороны побережья почва еще не просохла, бульдозер не пройдет. А дорог тут нет.
Фелдспэн огляделся. На его физиономии появилось печальное выражение.
– Какая жалость, – проговорил он.
– Я вас понимаю, – сказал Кэрби. Он знал, в чем дело: ему уже приходилось помогать случайным покупателям в борьбе с муками совести. – Мы стоим не просто на сокровищах, не просто на золоте, нефрите и ценных резных изделиях. Под ногами у нас – наследие целого народа.
– Истинная правда, – ответил Фелдспэн (Уитчер тоже явно оробел). – Вы очень хорошо сказали, мистер Гэлуэй.
Отчего же нет? У него большой опыт.
– Я испытываю те же чувства, что и вы, – проговорил Кэрби, – и сожалею, что у нас нет другого способа справиться с этой задачей. Будь у меня деньги… Слушайте, ребята, по‑моему, мы уже достаточно близко знаем друг друга, и я могу говорить начистоту.
Уитчер и Фелдспэн вздрогнули и насторожились, приготовившись в зависимости от обстоятельств развеселиться, посочувствовать, выразить негодование или просто проявить мужскую солидарность. Кэрби обвел взглядом свои джунгли и продолжал:
– Месяц назад я сказал вам, что работаю пилотом, вожу грузы. Так оно и есть, но владельцу личного самолета нечасто везет с работой в этих местах. Во всяком случае, с легальной работой. Так вот, чаще всего я вожу на борту моего самолета марихуану.
– Я это подозревал, – кивнув, сказал Уитчер.
– У вас в кабине стоит… легкий запашок, – добавил Фелдспэн.
– Я бы не занимался этим, кабы не нужда, – объяснил Кэрби. – У меня много расходов. Закладная на землю (тут он врал), взносы за самолет (тут тоже), то да се. Только это и заставляет меня возить зелье. И только по этой причине я решился продать древности майя, – заявил он и, словно защищаясь, добавил: – Я обращался к правительству, но меня и слушать не хотят. Никто не платит мне за охрану этих вещей.
– Что верно, то верно, – сказал Уитчер.
– Вот почему я так обрадовался, встретив вас, ребята. Я знаю, что вы честные парни и имеете хорошие связи с истинными ценителями искусства майя.
– О, воистину! – вскричал Фелдспэн, зардевшись от удовольствия. Еще бы: его считают честным человеком, да еще со связями.
– Ведь правда, мы не разрушители? – спросил Кэрби.
– Разумеется, нет! – согласился Уитчер.