- Как это понимать? - поинтересовался Вырвиглаз. - Вы ведь, Алексей, мне сами рассказывали, что в блатной среде "стучать" не принято. Что, "перекрасились" уже? Извините за грубое слово.
- Ничуть не бывало. - Лёха совсем не обиделся. - Просто этот хрен старый, Моисей Абрамыч то бишь, рассказал мне по секрету, что, мол, Корявых-то не на кичу обратно отправили, а шлёпнули в тот же день. И вид у Абрамыча при этом был - довольный до невозможности, как у обезьяны цирковой, обожравшейся ворованными огурцами.
- Тогда прошу принять мои извинения! - тут же проникся Вырвиглаз. - Это меняет дело. Тогда - так ему и надо! Пусть сам в этой шкуре побывает, может, и поумнеет. Если выживет, конечно…
"Всё, больше не могу, - подумалось Нику. - Надо к спальне двигать, иначе прямо здесь усну"…
Дальше дни закружились - один за другим, в порядке плановом. Занятий, правда, меньше стало: стрельба, рукопашный бой, из языков только немецкий остался, вместо психологии - взрывное дело, дополнительно - основы шифрования (и дешифрования, соответственно). Все вместе только до обеда занимались, потом уже специализация начиналась. Вырвиглаз в библиотеке заседал, Сизый с Токаревым в тире или в спортивном зале занимались дополнительно, Бочкин и вовсе исчезал в неизвестном направлении, а Ник с Ротмистром сосредоточились на буровом станке.
Сперва полторы недели собирали его - вдумчиво, предназначение и устройство каждого механизма стараясь понять, потом к реальным испытаниям стали готовиться.
Удивительно, но ту свою жизнь Ник почти и не вспоминал. Чего там вспоминать? Суматоха, вечная гонка: то за деньгами, то от кредиторов. И с женой в последние годы совсем не ладилось, как говорится, страстная любовь и бизнес активный - вещи совершенно несовместимые.
Вот дочка только часто снилась. Славная такая девчушка - добрая, ласковая, кудряшки светлые. Ручонки свои тянет: "Папа, папа, почему ты не приходишь?"
Тоска, хоть на стенку лезь!
А в остальном ему тут даже больше нравилось: делом занят серьёзным, товарищи хорошие рядом - таких там и не было вовсе, так - сплошные жулики и карьеристы…
Занятным пареньком Матвей оказался: с одной стороны - шпана обычная, бестолковая, а с другой - романтик законченный. Мог часами рассказывать о путешественниках знаменитых, о своём желании объехать весь мир вдоль и поперёк, о каком-то там ветре странствий и тому подобных глупостях.
А ещё было у него какое-то трепетное отношение к временам гусарским, к события Отечественной Войны 1812 года. Всякие байки и анекдоты о гусарах травил безостановочно, вечерами, отобрав у Ника гитару, романсы пел душещипательные - с надрывом, в том числе и собственного сочинения.
Как-то Ник поинтересовался у Ротмистра происхождением его прозвища, действительно для тех времён небезопасного - на раз-два в контрреволюции могли обвинить.
- Да случайно всё получилось. - Матвей усмехнулся. - В самом начале первого курса дело было. Первая лекция называлась - "введение в специальность". Борис Борисович, заведующий кафедрой, её читал. По-нашему - "Бур Бурыч". Ну вот, забрался он на трибуну и грузит, мол: "Если совсем коротко, то буровики - это гусары нашего славного Горного Института. Вот так - и ни больше, и ни меньше. И в плане - вина, да и в плане дам - также. Кстати, а какие правила гусары соблюдают неукоснительно и скрупулезно? Кто ответит?" Я тут же руку вверх поднял. Встаю и отвечаю: "Ваш вопрос, уважаемый Борис Борисович, прост до невозможности. И ответ на него давно, ещё со времён Дениса Давыдова, известен широким массам. Во-первых, это "гусар гусару - брат". Во-вторых, "сам пропадай, а товарища - выручай". В-третьих, "гусара триппером не испугать". В-четвёртых…" Ну, короче, ещё пару сентенций славных выдал. Удивился Бур Бурыч, ну, и представиться меня попросил. Я и выдал: "Матвей Кусков, в душе - гусарский ротмистр". Вот с тех пор оно и пошло, все стали меня "Ротмистром" называть! А что? По мне, так весьма достойная кликуха!
Ник, в свою очередь, Матвею рассказал свою историю.
Самое удивительное, что тот в неё поверил - сразу и безоговорочно.
- Ух, ты! - вздохнул завистливо. - Надо же, как оно в жизни бывает! Везёт же некоторым. Мне бы в тот коридор, а оттуда - сразу к Денису Давыдову, в жизнь гусарскую: битвы, дуэли, балы!
Мальчишка, одно слово.
Владимир Ильич Вырвиглаз, заслуженный доктор и профессор, также проявил себя как человек неординарный, мечтательный и трепетный - в глубине души. В редкие минуты общих вечерних посиделок, когда слово ему предоставлялось, рассказывал душещипательные бесконечные истории - о любви, сентиментальной и нежной. Такой вот Рыцарь - Верной, но Несчастной Любви.
Время шло. Приближалась весна.
- Скоро уже поедем, - обещал Курчавый и загадочно добавлял: - Полетим, вернее, товарищи! Эх, полетим!
У Ника с Ротмистром всё уже было готово: станок полностью изучен и освоен, метров сто уже набурили - в самом дальнем конце двора.
Ещё на металлическом заводе Ник наделал буровых коронок: пятьдесят штук, в полном комплекте - с расширителями и кернорвательными кольцами.
Не простых коронок, алмазных! Курчавый лично в Москву выезжал за алмазами, получал в ГОХРАНе. Потом рассказывал, как о тех коронках лично товарищу Сталину доклад делал. Может, и правда, хотя и приврать мог запросто - для поднятия боевого духа коллектива.
Два месяца Ник безвылазно на заводе провёл, ночевал прямо в цеху. А что сделаешь? Только когда Ник лично участие в работе принимал - получалось всё. Стоило отъехать, оставив чертежи и инструкции, тут же всё в тартарары летело, сплошной брак пёр.
Видимо, не хотело то время секреты свои этому времени отдавать, то же самое, как с разными песенками и анекдотами.
Однажды ночью, когда Ник у печи плавильной готовые коронки освобождал от графитовых форм, показалось, что наблюдает за ним кто-то. Пристально так, старательно. Резко обернулся: действительно два жёлтых огонька сверкнули за стеллажом и погасли тут же. Волчьи те глаза были, Ник в этом был совершенно уверен. Хотя откуда взяться волкам - в заводском цеху?
Ротмистр тогда тоже хотел с Ником на завод поехать, да Вырвиглаз не пустил. Плотно Матвея в оборот взял, заставил непосредственно геологией заниматься, мол, для этого в "Азимут" и привлекли. Сутками они теперь вдвоём в библиотеке безвылазно сидели, обложившись картами геологическими. Только и слышно было: "Палеозой, мезозой, габро-диабазы, сопутствующие породы…"
В середине марта капель с крыш вовсю зазвенела. Так хорошо вокруг стало, воздух - амброзия весенняя. На рыбалку захотелось - хоть немного отдохнуть, развеяться чуть-чуть.
Подошёл Ник к Курчавому с просьбой, а тот и разрешил неожиданно, видимо, в качестве поощрения за достигнутые успехи.
- Ладно, - проворчал себе в усы. - Сходи, вспомни свою юность, вот и Матвея Ивановича с собой возьми. Совсем замучил его Вырвиглаз, пусть подышит юноша свежим воздухом. В его возрасте это очень полезно.
Показалось, или он действительно небольшое ударение на слове "свою" сделал?
Намекал на что-то?
Епифанцев доставил из ближайшей деревни два ящика рыбацких, самодельный коловорот, удочки, прочие снасти, палатку, банку червей - для наживки.
Решили не медлить. Лёд на Ладоге ещё надёжным был, но стоит на недельку-другую припоздниться - и искупаться в ледяной воде запросто можно.
Ник решил к Зеленцам идти. Зеленцы - это острова в двадцати километрах от берега, во время войны через них Дорога Жизни проходила. В смысле - ещё будет проходить.
Можно было, конечно, и к Кариджскому маяку сбегать, тоже место почётное. Часа четыре до него по торосам добираться, но окуни там ловятся - по килограмму и более, да и щуки крупные попадаются иногда. Но под Зеленцами гораздо лучше, плотвы отборной там можно надрать - сколько унести сможешь.
Как только за окнами начало сереть - тронулись в путь. Экипировались знатно: валенки, свитера верблюжьей шерсти, полушубки специальные - с карманами во всех местах. В левый верхний внутренний карман ракетница сигнальная помещалась, в правый - браунинг, в левый нижний - нож метательный, бельгийский.
Приказ Курчавого, ничего не попишешь, бережёного - Бог бережёт!
Лёгкий морозец, хрустящий снежок под подошвами валенок, в небе - одинокие редкие звёздочки.
Ник достал компас, наметил курс - на одну из них, совсем крохотную.
Шагалось на удивление легко, под ногами монолитом лежал прочный наст.
Заметно посветлело, прямо по курсу взошло неяркое белёсое солнышко. Но ненадолго - неожиданно опустилась туманная дымка.
Через четыре часа Ник решил остановиться, всё равно в таком тумане островов не найти, и компас не поможет.
Быстро поставили крохотную палатку, зажгли две маленькие свечи, предварительно размещённые в пустые стеклянные банки.
- Гениальное изобретение, - прокомментировал Ротмистр через десять минут, неожиданно извлекая из внутреннего кармана полушубка полулитровую бутылку водки. - На улице минус пятнадцать, а у нас - плюс пять, не меньше, красота!
"Вот же засранец! - восхищённо подумал про себя Ник. - И где только умудрился спиртное достать?".
Ругаться и мораль читать не стал, конечно. Выпил с Ротмистром по рюмашке - из кружки алюминиевой, от второй предложенной благородно отказался, пусть уж Матвею больше достанется. Небось, истосковался дурачок по спиртному, месяца три уже ничего в нос не попадало. Ротмистр прямо из горлышка допил остальное, влез в спальный мешок, извлечённый из рюкзака, и преспокойно заснул, напоследок пожелав Нику удачи.
Да, тот ещё рыбачок!