С сегодняшним гораздо лучшим знанием восточного мышления весьма сомнительно, чтобы допускались фокусы Юнга с переворачиванием кундалини-йоги с ног на голову и последующим отбрасыванием последних двух чакр как "избыточных спекуляций без всякой практической ценности". Что в "Комментарии" Юнга было и остается приемлемым, так это дополнительное введение в его понимание процесса индивидуации, а не точное описание Кундалини.[cxiv]
Если оценивать семинары Юнга с перспективы понимания кундалини-йоги в ее социоисторическом контексте эта критика, без всякого сомнения, верна. Однако, в контексте сотрудничества Юнга с Хауэром это была работа последнего; целью Юнга было прояснить психологический смысл спонтанного символизма, напоминающего символизм кундалини-йоги. В этом отношении Юнг утверждал в письме, что "вхождение Востока [в Запад] – это скорее психологический факт со стоящей за ним долгой историей. Первые признаки можно найти у Мейстера Экхарта, Лейбница, Канта, Гегеля, Шопенгауэра и Э. фон Гартмана. Но мы имеем деле вовсе не с настоящим Востоком, а с фактом коллективного бессознательного, которое вездесуще".[cxv] Таким образом, для Юнга западное "открытие" Востока представляло собой критическую часть "открытия" коллективного бессознательного. Психологическая интерпретация Юнга основана на предположении, что кундалини-йога представляла собой систематизацию внутреннего опыта, который спонтанно проявился на Западе таким образом, который напоминал, но не обязательно был идентичен тому, как это произошло на Востоке. Это родилось из взаимообмена вскоре после семинаров о Кундалини на продолжении семинара о видениях:
Миссис Сойер: Но в чакрах Кундалини всегда разделена.
Доктор Юнг: Верно, но в этом случае они, по-видимому, не разделены, но это не имеет значения. Не следует забывать, что система Кундалини – это особый индийский продукт, а нас следует работать с западным материалом; так что будет мудро работать с реальными вещами, а не с индийским материалом, который дифференцировался и абстрагировался на протяжении тысячелетий.[cxvi]
Также ошибкой было бы рассматривать комментарий Юнга состоящим из перевода терминов кундалини-йоги в психологические концепции, значение которых уже ограничено: ведь в процессе перевода терминов кундалини-йоги в термины аналитической психологии последние изменялись и расширялись. В основе своей символизм чакр позволил Юнгу развить архетипическую региональную топографию психики и дать описание процесса индивидуации в терминах воображаемого перехода между этими областями.[cxvii] Это также привело его к утверждению, что для индивидуальной трансформации необходима сопутствующая трансформация онтологии, на которую ориентируется эта работа. В своих главных работах по западным религиозным традициям, последовавших за знакомством с кундалини-йогой, Юнг представил свои психологические интерпретации алхимии и христианства.[cxviii] В них его исследования йоги послужили жизненно важным ориентиром, и в методе понимания практик алхимиков – чему свидетельство его утверждение, что "каждый, глубоко изучающий алхимию, знает, что изготовление золота не было реальной целью и что этот процесс был западной формой йоги"[cxix] - и в его взглядах на алхимию с высоким значением, которое она придавала телу и женскому – тому, что имеет абсолютное превосходство в тантризме, представляя собой противоток ортодоксальному христианству.
С опытной точки зрения Гопи Кришна критиковал взгляды Юнга:
К.Г. Юнг в своем комментарии к книге ["Тайна Золотого Цветка"], всецело занятый собственными теориями о бессознательном, несмотря на однозначную природу утверждений в этой работе, находит в ней только материал для дополнительного подтверждения своих собственных идей, и ничего кроме. То же происходит в проведенном им семинаре о Кундалини, письменный отчет о котором можно найти в Институте Юнга. Никто из присутствующих ученых, что очевидно по выражаемым ими взглядам, не выказывал ни малейшего знания реального значения древних документов, обсуждаемых ими.[cxx]
Фундаментальное различие между туземным пониманием кундалини-йоги и интерпретацией Юнга лежит в том, что первые тексты, такие как Sat-cakra-nirupana преимущественно изображают глубокие видоизменения опыта и олицетворения, происходящих в особых ритуальных практиках, а не символические описания универсального процесса индивидуации. Однако, проблемы, стоящие перед интерпретациями Юнга на более общем уровне относятся и к другим попыткам перевести термины кундалини-йоги в современные концепции.[cxxi] В процессе таких попыток термины гибридизируются, и конечная смесь уже не является ни "восточной", ни "западной".[cxxii] В конечном счете семинары Юнга должны быть оценены в терминах цели, которую он поставил в следующих утверждениях:
Западное сознание – это ни в коем случае не сознание вообще. Это скорее исторически обусловленное и географически ограниченное измерение, представляющее только часть человечества.[cxxiii]
Знание восточной психологии именно формирует неоценимую основу для критики и объективного рассмотрения западной психологии.[cxxiv]
Таким образом, с точки зрения Юнга исход встречи западной психологии с восточной мыслью – вопрос во всех отношениях значительный, ибо на нем покоится сама возможность психологии, достойной своего названия.[cxxv] Сохраняющаяся важность этого семинара сегодня – в несравненно преобразившемся историческом климате – по большей части лежит в методе, которым выделяется его главный вопрос и предпринимается попытка установить его на переднем плане психологической программы, принимаем ли мы предварительные решения Юнга или нет.
[1] О Мери Фут см. Edward Foote, "Who was Mary Foote" Spring: An Annual of Archetypal Psychology and Jungian Thought (1974): 256-68.
[2] Ее лекция, содержащая интерпретацию работы Гете посредством символизма кундалини-йоги, были полностью опубликована в ее "Studien zu C. G. Jungs Psychologie" (Цюрих: Daimon, 1981), 285-318.
[3] См. Paul Bishop, "The Members of Jung’s Seminar on Zarathustra" Spring: A Journal of Archetype and Culture 56 (1994): 92-112.
[iv] Jawaharlal Nehru, "An Autobiography" (London 1989), 612.
[v] Хауэр читал о "Der Yoga im Lichte der Psychotherapie" ("Йога в свете психотерапии") в "Bericht über den V. Allgemeinen Ärztlichen Kongress für Psychotherapie in Baden-Baden, 26–29th April, 1930" ed. by E. Kretschmer and W. Cimbal (Leipzig, 1930).
[vi] "Richard Wilhelm: In Memoriam", в CW, vol. 15, §90. перевод изменен. В другом месте Юнг полемизировал о том, что жестокость колониального империализма предоставила Западу императив для понимания восточного мышления: "Европейское вторжение на Восток было актом насилия огромного масштаба. Оно оставило нам долг – noblesse oblige – понять дух Востока". "Commentary on ‘The Secret of the Golden Flower,’ " in CW, vol. 13, §84; перевод изменен. Где указано, я для буквальности и точности изменял переводы из CW. В качестве введения к рассуждением о переводах Хала см. мое "Reading Jung Backwards? The Correspondence between Michael Fordham and Richard Hull Concerning ‘The Type Problem in Poetry’ in Jung’s Psychological Types", Spring: A Journal of Archetype and Culture 55 (1994): 110–27.
[vii] Обзор появления йоги на Западе см. у Georg Feuerstein, "East Comes West: An Historical Perspective," в Feuerstein, Sacred Paths (Burdett, N.Y., 1991). О знакомстве с восточным мышлением в целом см. "Eastern Spirituality in America: Selected
Writings", ed. by Robert Elwood (New York, 1987). Современное изучение положения дел см. у Peter Bishop, "Dreams of Power: Tibetan Buddhism, the Western Imagination and Depth Psychology" (London, 1992).
[viii] См. в особенности монументальное исследование Raymond Schwab "The Oriental Renaissance: Europe’s Rediscovery of India and the East, 1680–1880", tr. by G. Patterson-Black and V. Renning (New York, 1984).
[ix] Гопи Кришна позже критиковал юнговскую интерпретацию ведического гимна о получении огня методом трения палочек, в котором Юнг увидел "несомненный символизм коитуса" (см. "Psychology of the Unconscious", tr. by Beatrice Hinkle, CW, supplement B, §§243–45), утверждая, что "использованные термины ясно указывают на огонь, производимый кундалини". "Kundalini for the New Age: Selected Writings of Gopi Krishna", ed. by Gene Kieffer (New York, 1988), 67.
[x] F. I. Winter, "The Yoga System and Psychoanalysis", Quest 10 (1918–19): 182–96, 315–35. У Юнга в библиотеке была подборка этих журналов с 1910 по 1924 гг. и с 1929 по 1930 гг.
[xi] Count Hermann Keyserling, "The Travel Diary of a Philosopher", translated by J. H. Reece (New York, 1925), 255–56. О встрече Кейзерлинга с Индией см. Anne Marie Bouisson-Maas, "Hermann Keyserling et L’Inde" (Paris, 1978).
[xii] Keyserling, "The Travel Diary of a Philosopher", 124–25.
[xiii] Ibid., 95. Ср. Юнг: "Восток основывается на психической реальности, то есть на психике как главном и уникальном условии существования". "Psychological Commentary on ‘The Tibetan Book of the Great Liberation,’" в CW, vol. 11, §770. (Комментарий Юнга был написан в 1939 г. и впервые опубликован в 1954 г.) Такие характеристики следуют все той же линии ориенталистских спекуляций, в которых индийское мышление описывалось как сноподобное (Гегель), или подчиненное воображению (Шлегель). См. Ronald Inden, "Imagining India" (London, 1990), 93–97.
[xiv] Jung, CW, vol. 13.