- Операторы, привет! - сказал, отделяясь от группы, офицер.
- Долинин! Здоров! Неужели с Большой земли? Что нового? Ты надолго?
- До конца. Знали бы вы, каких трудов стоило мне сюда вырваться…
Это был комиссар с "Парижской коммуны", капитан Долинин.
- Письма привез? - Димке не терпелось.
- Писем вагон, только операторам что-то не пишут… Не унывайте, скоро еще придет почта на тральщике. А я вам пока "Комсомолку" дам… Между прочим, с новыми стихами Кости Симонова… "Жди меня, и я вернусь, только очень жди…" Всем угодил… Ну, ребята, пока! Тороплюсь, до завтра.
Он дал нам газету и побежал догонять своих, но с полпути вернулся.
- Да, чуть не забыл. С нами на эсминце прибыл из московского радио Вадим Синявокий с товарищами. Сегодня они собирались вести радиопередачу прямо с батареи на Малаховом Кургане.
Вадим заинтересовался, где Микоша и может ли он с ним встретиться. Ну как, неплохой у вас будет сегодня кадр, а?
- Какой хороший малый! - сказал Димка, провожая его взглядом.
Впервые я с ним встретился, когда от "Известий" находился на осенних маневрах Черноморского флота и плавал на линкоре "Парижская коммуна". Долинин был комиссаром корабля.
- Вот ведь мог сидеть себе на линкоре в Батуми и ждать конца войны, - сказал Димка и задумался.
- А ты бы усидел?
- Ты что?.. - обиделся Димка.
Где-то далеко, может быть на Мекензиевых горах, застучали, отвечая один другому, два пулемета. По "голосу" одного из пулеметов можно было отличить наш "максим".
- "Жди меня, и я вернусь…" - повторил Димка. - Только вряд ли это произойдет в нашей ситуации…
- Ты что-то совсем раскис, друг мой. Пойдем-ка лучше прогуляемся на вокзал.
Под ногами захрустело битое стекло. Стало светать, когда мы увидели разбитый угол железнодорожного депо и рядом разломанный на множество кусков самолет.
- Так вот что нас разбудило.
Судя по всему, "Ю-88" - два мотора, узкий фюзеляж. Свастика…
- Смотри, трудно даже разобраться, что к чему.
Обломки машины покрывали всю улицу и вокзальную площадь.
- Рванул на собственных бомбах, не иначе, - сказал Димка.
- Пойдем скорее за камерами, а то не успеем снять, уберут.
Мы быстро зашагали в гору, прямиком через Исторический.
Уже отойдя довольно далеко от разбитого самолета, мы увидели на дорожной гальке оторванную по локоть руку. На указательном пальце поблескивал серебряный перстень, а на запястье, целые и невредимые, отстукивали живое время часы.
- Знал бы этот ас, что они его переживут, - Димка сжал губы. - Вот так всех бы вас, подлецов: как протянул к нам руку, так долой, протянул другую - долой.
…Когда после съемки мы вернулись домой, вспомнили о Долинине и свежих газетах с Большой земли. Просмотрели газеты от корки до корки, дошли до стихов:
Жди меня, и я вернусь,
Только очень жди.
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди…
За окном завыли гудки.
Гостиницу затрясло, залихорадило, посыпалась штукатурка. В дверях показался присыпанный известкой Петро.
- Як вдарит, вдарит, аж в зубах гирко, як полыни найився… Кажу, "тикайте хлопцы", а воны лежать уси мертвые…
- Ты о ком, Петро?
- Таки гарны хлопчики, усих поубивало. Хибаж це дило, з малыми дитьми драться! Бандиты воны, а нэ люди…
Схватив камеры, мы кинулись вниз по лестнице. Коридоры были наполнены едким, горьким дымом. Дым вошел через выбитые стекла в открытые настежь двери. Во рту вязла терпкая полынная горечь, а по горлу будто бы прошелся наждак.
Недалеко от гостиницы посредине улицы зияли две глубокие воронки. У стены разрушенного дома напротив лежали в луже крови два мальчика и старушка, присыпанные белой пылью. Поодаль под поваленной акацией лежали трое: молодой солдат с автоматом и два морских офицера. На груди бородатого капитан-лейтенанта блестел орден Красного Знамени.
- Ты помнишь, неделю тому назад мы снимали его награждение. А потом он шел по Нахимовскому веселый, гордый. Мальчишки забегали вперед и с завистью глазели на новенький орден…
Со слезами на глазах и с плотно сжатыми зубами снимали мы еще одну человеческую трагедию.
Утром мы поехали на Малахов Курган. Его батарея грохотала над городом, посылая снаряды за Мекензиевы горы. Мы спешили: с Малахова Кургана сегодня ребята из радиовещания должны были вести репортаж.
Мы поднимались уже на Малахов, как небо загудело от немецких самолетов.
Димка не спеша протер очки.
- Сукины дети, прямо на нас прут! Раз, два, три, четыре… Тьма!
Наши камеры заработали, как по команде.
"Юнкерсы" плотной стеной шли из-под солнца прямо на Малахов.
- Непонятно, почему молчат зенитки? - спросил Димка.
- Охвицеры, тримайсь! - закричал Петро.
Мы неслись по узкой полузаваленной разрушенными стенами домов улочке в сторону от немецких самолетов. Машина увернулась от бомб. Они обсыпали со всех сторон Малахов Курган. Мы успели не только вовремя удрать, но и снять нападение врага.
- Ну, теперь, Петро, давай на Малахов…
Но "козел" не успел тронуться с места, как из-за собора вынырнул "мессер", и все мы бросились в ворота.
Пули, как бичом, стегнули по кирпичной стене, оставив красный след и облачко пыли.
Петро выскочил, прыгнул в "газик" и быстро закатил его в ворота. Через несколько секунд снова появился "мессер". Он спикировал так низко-низко, мы даже думали, что ему уже не выйти из пике. Взревев у самых развалин, он взмыл вертикальной свечой в небо.
- Ничего не скажешь, красив, подлец! Какая свеча! Ас, - заметил Димка.
Подождав несколько минут, мы снова запрыгали по ухабам и завалам, поднимаясь к Малахову Кургану.
Перед самым выездом из узкого переулка на Ленинскую улицу Петро остановил "козла". Дальше ехать было невозможно. Огромная воронка от тонной бомбы преграждала путь.
Мы стали пятиться назад, в гору. Сегодня где-то мы отломили глушитель, и теперь машина стреляла, как пулемет. Полуоглохшие, мы, наконец, выехали на Соборную площадь. Чихнув напоследок, мотор заглох.
- Мабуть, карбюратор трошки засорился, чи шо!
Петро выскочил, открыл капот, осмотрев мотор, сказал:
- Пару раз качнем в насос, та и поидемо помаленьку…
Качали все, и не по "паре" раз. Вымокли, устали, а "козел" даже чихать перестал. Наконец причина была найдена: из пробитого пулей бензопровода вытекало горючее.
Оставив шофера чинить машину, мы с Рымаревым пошли пешком.
Сокращая расстояние, пробирались через развалины. Начался артобстрел Севастополя. Эта стрельба была больше рассчитана на психологический эффект. Тяжелые четырнадцатидюймовые снаряды с оглушительным грохотом рвали и поднимали на воздух руины. Мы привыкли к этим обстрелам и шли довольно спокойно, зная повадку и пунктуальность немцев. Они вели огонь точно по времени и по определенным квадратам. Снаряды рвались в районе Приморского бульвара, Графской пристани, перемещаясь к Минной. Но все же нам было не по себе, и часто, обманутые звуковым эффектом отдаленного выстрела немецкого орудия и мгновенного за ним рева снаряда, летящего, казалось, прямо к нам, мы с Димкой падали на землю. Иногда снаряд перегонял звук своего выстрела, и выстрел слышался сразу же за разрывом. Такие шутки акустики могли стоить нам жизни. К счастью, такие фокусы случались редко, только при особом состоянии атмосферы, ветра и моря.
Недалеко от нас упал, пропахав тротуар, большой рваный кусок железа.
Димка поднял его.
- Горячий, собака, как самовар! Грамм на восемьсот…
Вскоре артналет прекратился, и мы зашагали дальше. Не доходя до вокзала, мы снова услышали грозный голос батареи с Малахова Кургана.
- Наверное, Вадим начал передачу, - сказал Димка.
Батарея била залпами. Эхо раскатисто грохотало среди руин.
- Здорово лупят! Красота! - сказал Димка. - Сегодня воздух какой-то особенный, гулкий… Хорошо несет и держит звук. Слышишь, как вибрирует и рассыпается канонада…
Вдруг сразу после залпа раздался еще один, не то выстрел, не то взрыв, и канонада прекратилась.
Растаяли где-то далеко последние ее отголоски, и наступила тишина.
- Я говорил тебе, что опоздаем. Так оно и вышло. Какую съемку зевнули! А ведь могли успеть. Все ты! "Подождем да подождем"!
Димка ворчал почти до самой батареи. Жаль, если мы действительно опоздали. Выйдя на повороте из-за кустов акации, мы увидели на верхней орудийной площадке суматоху. Бегали, суетились матросы, кого-то несли вниз. К нам навстречу выбежал из блиндажа знакомый политрук батареи, бледный, расстроенный…
- Не до вас, друзья. Потом, позднее заходите. Несчастье! Затяжной выстрел! Всю прислугу перебило и еще двух москвичей с радио. Один еще жив, а другой помер…
Политрук убежал по аллейке к каземату, а мы, пораженные, застыли на месте.
По дороге с Малахова Кургана нам встретилась связистка батареи Фрося. Восемнадцатилетняя девушка-электрик Фрося ремонтировала электрооборудование на миноносце и вместе с артиллеристами перешла с корабля на батарею Малахова Кургана. Здесь она была мастером на все руки: и связной, и электриком, и санитаркой. Она поднималась вверх с большой санитарной сумкой через плечо.
- У вас такая беда, Фрося… - сказал Димка.
- Знаю, я отвозила раненых в госпиталь. Двое матросов по дороге умерли, один - из Москвы, футболист - еще жив. Его тяжело ранило в голову, глаз выбило.
- Постой, постой! Какой футболист? Радиокомментатор из Москвы, да?