Дориан, ничего не произнося в ответ, с каким-то отрешенным видом подошел к картине и повернулся к ней лицом. Увидев свое изображение, он от неожиданности отпрянул, и лицо его вспыхнуло от удовольствия. Глаза его радостно засветились, как если бы он впервые узнал себя в смотрящем на него с полотна юноше. Он стоял не двигаясь, словно завороженный, смутно слыша, что к нему обращается Холлуорд, но не улавливая смысла слов. Сознание собственной красоты явилось для него ошеломляющей неожиданностью. Он никогда раньше не придавал большого значения своей внешности, а комплименты Бэзила Холлуорда принимал за проявление дружеского расположения. Он выслушивал их, смеялся над ними и забывал их. Они никак не влияли на его характер. Но вот появился лорд Генри Уоттон с его восторженным гимном молодости и предостережением о ее быстротечности, и это произвело на Дориана такое огромное впечатление, что сейчас, глядя на отражение в портрете своей красоты, он вдруг с пугающей ясностью представил себе то будущее, о котором говорил лорд Генри. Ведь в самом деле наступит тот день, когда лицо его высохнет и сморщится, глаза потускнеют и выцветут, фигура утратит стройность и станет безобразной. Алый цвет сойдет с его губ, а золото с волос. Годы, формируя его душу, будут разрушать его тело. Оно станет беспомощно неуклюжим и отвратительным.
Его пронзила острая боль, словно от удара ножом, по объятому ужасом телу прошла мелкая дрожь. Глаза его потемнели, став лиловыми, как аметист, и затуманились слезами. Ему стало казаться, будто его сердце сдавливает ледяная рука.
- Разве портрет вам не нравится? - воскликнул наконец Холлуорд, чувствуя себя задетым молчанием Дориана и не понимая, что оно означает.
- Ну конечно, он ему нравится, - ответил за него лорд Генри. - Кому бы он не понравился? Это поистине событие в современном искусстве. Я готов отдать за портрет любую сумму, какую ты ни запросишь. Он обязательно должен быть моим.
- Я не могу его продать, Гарри. Он принадлежит не мне.
- Кому же, в таком случае?
- Естественно, Дориану, - ответил художник.
- Что ж, ему повезло!
- Как это грустно! - пробормотал Дориан Грей, все еще не отводя глаз от портрета. - Как печально! Я превращусь в уродливого, безобразного старика, а мой портрет навсегда останется молодым. Он никогда не станет старше, чем сегодня, в этот июньский день… Ах, если бы было наоборот! Если бы я всегда оставался молодым, а старился этот портрет! За это… за это я отдал бы все на свете! Ничего бы не пожалел! Я готов был бы душу отдать за это!
- Тебя, Бэзил, вряд ли устроило бы такое! - воскликнул лорд Генри со смехом. - Твои картины ждал бы весьма печальный удел!
- Да, я очень бы возражал против этого, - отозвался Холлуорд.
Дориан Грей повернулся к нему и сказал:
- Я в этом не сомневаюсь, Бэзил. Для вас искусство важнее ваших друзей. Какая-нибудь позеленевшая бронзовая статуэтка значит для вас больше, чем я.
Художник смотрел на него с изумлением. Дориан никогда не разговаривал с ним подобным образом. Что это на него нашло? Он казался разгневанным, лицо его покраснело, на щеках выступили алые пятна.
- Да, - продолжал Дориан. - Что я для вас по сравнению с вашим Гермесом из слоновой кости или серебряным фавном?! Они вам всегда будут дороги, а вот как долго буду вам интересен я? Вплоть до появления на моем лице первой морщины, не правда ли? Я теперь понимаю - когда человек теряет свою красоту, он теряет все. Меня научила этому ваша картина. Лорд Генри тысячу раз прав: молодость - единственная ценность в жизни. Когда я замечу, что начинаю стареть, я покончу с собой.
Холлуорд побледнел и схватил его за руку:
- Дориан, Дориан, что вы такое говорите! У меня не было и никогда не будет другого такого друга, как вы. Вы же не можете завидовать каким-то неодушевленным предметам - вы, который намного прекрасней их всех!
- Я завидую всему, чья красота бессмертна. Завидую этому портрету, который вы с меня написали. Почему на нем должно сохраниться то, что мне суждено потерять? Каждое уходящее мгновение будет что-то у меня отнимать и тут же отдавать ему. Ах, если бы было наоборот! Если бы портрет изменялся, а я всегда оставался таким, как сейчас! И зачем вы его только написали? Когда-нибудь он начнет надо мной смеяться и безжалостно дразнить меня!
На глаза Дориана навернулись горячие слезы, он высвободил свою руку и, бросившись на диван, зарылся лицом в подушки.
- Это твоя работа, Гарри! - с горечью произнес художник.
Лорд Генри пожал плечами:
- Ты увидел настоящего Дориана Грея, вот и все.
- Нет, дело не в этом.
- Если даже и не в этом, то все равно я тут ни при чем.
- Ты должен был уйти сразу же, как я тебя попросил.
- Но я остался именно потому, что ты меня попросил, - возразил лорд Генри.
- Гарри, мне не хочется ссориться сразу с двумя моими лучшими друзьями, но вы оба заставили меня возненавидеть мое лучшее произведение, и мне ничего другого не остается как уничтожить его. В конце концов, это всего лишь кусок холста, на который нанесено немного красок, - вот и все. И я не могу допустить, чтобы из-за такой чепухи между нами тремя испортились отношения.
Дориан Грей поднял с подушки голову - лицо у него было бледное, глаза заплаканные - и стал следить за каждым движением художника. А тот направился к своему рабочему столику из сосновых досок, стоящему у высокого, занавешенного окна, и стал там что-то искать. Что, интересно, ему там нужно? Пошарив среди беспорядочно наваленных на столе тюбиков с красками и кистей, Холлуорд нашел длинный шпатель с тонким и гибким стальным лезвием. Неужели он действительно собирается уничтожить портрет?!
Судорожно вздохнув, юноша вскочил с дивана, подбежал к Холлуорду и, выхватив у него шпатель, швырнул его в дальний угол студии.
- Не смейте этого делать, Бэзил! Не смейте! - крикнул он. - Это все равно что совершить убийство!
- Я рад, Дориан, что вы наконец оценили мое произведение, - холодно произнес художник после того, как опомнился от удивления. - Признаться, я на это уже не надеялся.
- Оценил?! Да я влюблен в этот портрет, Бэзил! Он как бы частичка меня самого. Я это чувствую всей душой.
- Ну и отлично. Как только вы подсохнете, вас покроют лаком, вставят в раму и отправят домой. А там можете делать с собой все, что вам заблагорассудится.
Пройдя в другой конец комнаты, Холлуорд позвонил, чтобы принесли чай.
- Надеюсь, Дориан, вы не откажетесь от чашечки чая? И ты, Гарри, тоже? Или ты не охотник до таких простых удовольствий?
- Я обожаю простые удовольствия, - ответил лорд Генри. - Они последнее прибежище для непростых натур. Но драматические сцены я признаю только на театральных подмостках. До чего же вы оба странные люди! Интересно, кому это взбрело в голову назвать человека животным, наделенным разумом? В высшей степени необоснованное утверждение. Человек наделен чем угодно, но только не разумом. И, в сущности, я рад, что это так, но зачем же было устраивать такую возню из-за портрета? Ты бы лучше отдал его мне, Бэзил! Этому глупому мальчику он вовсе не нужен, а я был бы счастлив его иметь.
- Бэзил, я вам никогда не прощу, если вы его отдадите кому-то другому! - воскликнул Дориан Грей. - И я никому не позволю называть себя "глупым мальчиком".
- Вы же знаете, Дориан, что картина по праву ваша. Я подарил ее вам еще до того, как начал писать.
- И вы так же прекрасно знаете, что вели себя достаточно глупо, мистер Грей, - сказал лорд Генри. - Кроме того, вы ведь на самом деле не против, чтобы вам иногда напоминали, что вы еще очень молоды, не так ли?
- Уверяю вас, утром я был бы против, лорд Генри.
- Ах, утром! С утра много чего изменилось.
В дверь постучали. Вошел дворецкий с чайным подносом и поставил его на маленький японский столик. Звякнули чашки и блюдца. Из большого старинного чайника вырывались, шипя, клубы пара. Затем мальчик-слуга внес два фарфоровых блюда с крышками в форме полушарий. Дориан Грей подошел к столу и стал разливать чай. Бэзил и лорд Генри не спеша последовали за ним и, приподняв крышки, взглянули, что там на блюдах.
- Давайте сходим в театр, - предложил лорд Генри. - Надеюсь, в городе идет хоть что-то приличное. Я, правда, договорился вечером обедать с одним человеком в Уайте, но он мой давний приятель, так что можно послать ему телеграмму с известием, что я заболел или что мне не позволяет с ним встретиться более поздняя договоренность. Пожалуй, вторая отговорка звучит даже лучше: она поражает своей прямолинейной откровенностью.
- Терпеть не могу напяливать на себя фрак! - буркнул Холлуорд. - Человек во фраке выглядит совершенно нелепо.
- Это верно, - томно отозвался лорд Генри. - Нынешняя одежда безобразна, она прямо-таки угнетает своей прозаичностью, своей мрачностью. В нашей жизни не осталось ничего красочного, кроме порока.
- Право, Гарри, не стоит говорить такое при Дориане!
- При котором из них? При том, что наливает нам чай, или при том, что взирает на нас с портрета?
- При обоих.
- Я бы очень хотел пойти с вами в театр, лорд Генри, - промолвил юноша.
- Так в чем же дело? Я вас приглашаю. Надеюсь, ты тоже идешь с нами, Бэзил?
- Нет, право, я не могу. И, честно говоря, не хочу. У меня много работы.
- Значит, нам с вами придется идти вдвоем, мистер Грей.
- Если б вы знали, как я этому рад!
Художник закусил губу и с чашкой в руке подошел к портрету.
- А я остаюсь с подлинным Дорианом, - проговорил он грустно.
- Вы считаете, это - подлинный Дориан? - спросил оригинал портрета, приблизившись к Холлуорду. - Неужели я и в самом деле такой?
- Да, именно такой.