10
Взглядывая вниз, Андрей видел прижавшиеся к подошве бугров домики, раскинутые по склонам на кольях виноградные сады. Петр все так же шел рядом с бричкой, на которой ехала Саша Волошина.
- Не понимаю политрука Тиунова, - говорил Петр, встряхивая головой, как бы откидывая со лба чуб, которого у него не было. Вместо него у Петра торчала из-под пилотки только маленькая стружка медно-желтых волос. И теперь Саша Волошина смотрела на эту желтую, прилипшую к влажному лбу Петра стружку. - По-моему, Крутицкий правильно хотел этого эсэсовца расстрелять.
- Он был не эсэсовец, - прислушиваясь, сказал Андрей.
- Это в конце концов не имеет значения, - отмахнулся Петр, встряхивая воображаемым чубом. - Андрей хочет добреньким быть, - со смехом повернулся он к Саше. Она вслушивалась в их слова, подвинувшись на край доски, перекинутой через борта брички, и в ее глазах, которые перебегали с лица Петра на лицо Андрея, вспыхивали огоньки жгучего внимания и любопытства. - Интересно у тебя получается, Андрей. Он залез ко мне в дом и угрожает моей жизни, а я, вместо того чтобы его бить, должен поинтересоваться: какое ваше социальное происхождение? - И опять, быстро взглянув на Сашу, он едко рассмеялся.
- Тут я с тобой согласен, - спокойно посмотрел на него Андрей. - В бою со всеми один разговор, - ноздри у него раздулись. - Но мы о другом говорим. Если он руки поднял…
- Это он потому, что - битый. Воспитанный. Попался бы ты ему… - угрожающе пообещал Петр и опять снизу вверх посмотрел на Сашу.
- А здесь я с вами, Петр, не согласна, - вмешалась она в их спор. Чтобы удобнее было говорить, Саша спрыгнула с брички и пошла между ними. Петр шел слева от нее, Андрей - справа. Говоря, она поворачивала голову то к одному, то к другому. - Из-за того, что они звери, мы не можем забывать, кто мы такие. Если они убивают наших детей, - глаза у нее расширились, - не станем же мы убивать их детей, когда придем в Германию.
- До этого далеко, - передернул плечом Петр. Андрей посмотрел на него с удивлением.
- Сделаем привал: с рассвета идем, - посмотрев на солнце, сказал Тиунову капитан Батурин.
Повозки съезжали с дороги, ездовые, распрягая лошадей, пускали их на траву. Усевшись на склонах кюветов, солдаты перематывали портянки.
Капитан Батурин, спешившись с лошади и опускаясь на траву, снял фуражку. Выступило, бросаясь в глаза, несоответствие между его седыми волосами и молодым лицом. Рядом прилег Тиунов. Старшина Крутицкий принес с повозки хлеб, нарезал сыр и открыл консервы.
- Погреемся? - спросил Тиунов, отстегивая от ремня флягу в кожаном чехле и отвинчивая пробку.
Капитан Батурин посмотрел на небо, улыбнулся. Было жарко в степи. Горько пахла полынь.
Истолковывая его улыбку по-своему и наливая в опрокинутую пробку водку, Тиунов чуть презрительно улыбнулся толстыми губами.
- Э, капитан, только тот боится пить, кто самому себе не доверяет. Каждый себе хозяин будь.
- Ты бы все это в политбеседу включил, Хачим, - выпив водку и передавая стаканчик Крутицкому, с загоревшимися искорками в глазах сказал Батурин.
Крутицкий, налив себе из фляги, опрокинул пробку в рот так, словно она была пустая. Тиунов, проследив за его движениями, поцокал языком.
- Это совсем другой вопрос, - навинчивая на флягу пробку и хмуря брови, возразил он капитану.
Капитан смотрел на него с улыбкой. Тиунов поднял глаза.
- Жарко, капитан. - Он снял с головы мерлушковую, с белым дном, шапку, обмахнул ею со лба капельки пота. Был он почти вдвое старше Батурина, а никто не сказал бы этого, глядя на его черную кудрявую голову и на седые волосы капитана.
Через дорогу, на склоне балки, звякал среди камней родник. Батурин повернул голову. С лица его медленно сходила улыбка.
- Так что же ты ответил Рубцову? - спросил Тиунов. Он опять вытер со лба капельки пота мерлушкой, надел шапку.
- А что можно было ответить? - аккуратно намазывая на хлеб перочинным ножиком масло, уверенно сказал Крутицкий. После выпитой водки его лицо слегка порозовело. Тиунов посмотрел на его большие белые руки и с ожиданием перевел взгляд на Батурина.
- Разрешил, - сказал капитан.
Что-то размякло в смотревших на капитана глазах Тиунова, и он торжествующе взглянул на Крутицкого.
- Отпустили? - переставая есть, переспросил Крутицкий.
- Завтра он догонит роту…
- Может быть, - пожал плечами Крутицкий.
- Уф! - шумно выдохнул Тиунов и, сдернув с головы, бросил на траву шапку. - Мне тебя жаль, старшина, - заговорил он, с презрением бегая глазами по лицу Крутицкого. - Должно быть, очень трудно жить, когда никому не веришь. А ты бы на его месте вернулся, старшина? - Тиунов перевел глаза на капитана.
- Вы шутите, товарищ политрук. - Щеки у Крутицкого задрожали.
- И не собираюсь. - Тиунов выставил под усами зубы. - Для тебя в роте только солдаты, а людей нету. Молчи, я давно замечаю, старшина. Андрей Рубцов здесь на тракторе землю пахал.
- Я им разрешил вдвоем сходить, - пояснил капитан.
- С Середой?
- С ним. Если что, вдвоем лучше.
- Так ведь Середу надо судить, товарищ капитан? - с изумлением сказал Крутицкий.
- Он что сделал? - Тиунов посмотрел на капитана.
- Без приказа отлучился вчера с моста, - неохотно сказал капитан.
- Чуть не сорвал переправу, - добавил Крутицкий.
- Девочка упала в воду… он прыгнул, - медленно продолжал Батурин.
- А второй раз во время налета сбежал под мост. Трус, - качнул головой Крутицкий.
- Трус? - Тиунов поднял бровь. - Ну, этого о нем нельзя сказать. Может быть, это кто-то другой на Миусе подбил танк?
- Это разные вещи.
Стороной, над луговым Задоньем, пролетал самолет. Плавающий над лугом орел вдруг трепыхнул крыльями, камнем упал в траву. Проследив за ним, Тиунов повернулся к Крутицкому.
- Посмотри, старшина, хозяин степи, а самолета испугался. Презрение к смерти - это я понимаю, это человек сначала боялся, а потом поборол себя. А когда говорят - пренебрежение смертью, не могу слушать. Зачем человеку было рождаться, если он может равнодушно умирать?
Капитан Батурин повернул голову. Эхо прокатилось по степи с верховьев Дона.
- Рыбу глушат, черти, - беспечным тоном сказал Тиунов.
Легкое движение пробежало по лицу Батурина.
- Сколько, вы сказали, у нас осталось патронов? - спросил он у Крутицкого.
- По диску на автомат, по три обоймы на винтовку, - ответил Крутицкий.
- Гранат? - Капитан знал, что в роте не осталось гранат, но ему очень хотелось услышать опровержение этого из уст Крутицкого.
- Ни одной, - подтвердил Крутицкий.
- Я командира батальона совсем не могу понимать, - привставая на коленях и раздувая ноздри, заговорил Тиунов. - Ну хорошо, если батальон получил приказ отступать на Кубань, человека для связи он мог высылать?
- Вольемся в другую часть. Пошлем человека связаться с ближайшим штабом, - ответил Батурин.
Ветер принес кучные залпы артиллерии. Пасшиеся на траве лошади запрядали ушами. Лежавшие вокруг на траве солдаты подняли головы.
- Этого надо было ожидать, - невнятно сказал капитан.
- Что? - быстро спросил Тиунов.
- Нас обходят, - с уверенностью качнул головой Крутицкий.
Тиунов поморщился.
- Зачем, старшина, пугать?
- Если разбиться на мелкие группы, просочиться сквозь фронт легче, - продолжал Крутицкий.
На секунду капитан Батурин вскинул на него сузившиеся зрачки и опять опустил глаза.
- На Кавказе поговорка есть, - ощеривая под усами зубы, сказал Тиунов, - ишак ревел, баран пугался, думал, барс. Вот! - Тиунов выбросил вперед смуглую, курчаво поросшую светлым волосом руку. - Все пальцы сжимать, - он сжал небольшой тугой кулак, - а если каждый палец один, - он растопырил шершавую желтоватую ладонь, - что можно сделать?
- Что может сделать одна рота, если у них здесь главные силы? - возразил Крутицкий.
- От Харькова до Волги почти тысяча километров, откуда тут через две недели их главным силам быть? Просто проскочило несколько десятков танков, дуриком захотели взять. Дуриком, - радуясь удачному слову, повторил Тиунов.
- Время покажет, - произнес Крутицкий.
Батурин щурился, рассматривая что-то в траве. При последних словах Крутицкого он, подняв голову, взглянул на него с любопытством.
- Скажите ездовым, чтобы запрягали, - сказал он сухо.
- Есть, - отвечал Крутицкий и, поднявшись с травы, раскачивая бедрами, пошел к повозкам.
- В чем другом, а в исполнительности ему нельзя отказать, Хачим, - провожая глазами крупную фигуру Крутицкого, сказал Батурин.
- Ты так думаешь, капитан? - глядя на него своими блестящими глазами, переспросил Тиунов. - А мне почему-то не нравится это слово - исполнитель. Сегодня он может что-нибудь хорошее исполнить, а завтра - плохое. Да?
- Ну, тронулись, - улыбаясь и вставая, сказал капитан. - Теперь-то я заставлю тебя ехать на лошади, Хачим. Ты не отбояришься у меня.