Пылаевский дом, многолюдный, встрепанный, шумный, понравился Маше, но этот дом не принял ее, и она избегала там бывать.
Николай горячо любил отца, терпеливо сносил его гневные вспышки, воркотню и упреки: почему медленно движется диссертация, не публикуются ее части, не опаздывает ли он с авторефератом, поменьше надо нянчиться дома и т. д. и т. п. "Наука требует отрешения от всего",- говорил старший Пылаев, забывая, что сам и сейчас ни от чего не отрекается. Но он был мощный человек, такие родятся один на тысячу, для них свои законы.
Однажды Маша сказала Николаю обо всем: об одиночестве, заброшенности, комнате, которая стала для нее клеткой, о нелюбви деда, тоске по работе. Об одном не сказала - как тяжко считать каждую копейку.
Николай просил прощения: он был невнимателен, с диссертацией не ладится, он заработался.
Через несколько дней он привел молоденькую деревенскую девушку, сказал, что Дуся поживет у них и пусть Маша научит ее управляться с Катей. Маша вскипела - откуда, зачем, на какие деньги могут они взять няньку, чужой человек в одной комнате... Николай ответил спокойно: раз он ее привел, пусть поживет недельку-другую, а Маша потерпит.
- Платить ей не надо, она не возьмет.
- Объясни наконец, что все это значит? - Под "всем" Маша разумела не только Дусю, но и тех людей, которые иногда ночевали у них, обедали.
Николай сказал:
- Все очень просто, я принадлежу к Союзу добрых людей.
- Кто они такие, баптисты, что ли?
- Нет, разные люди. Может, есть и баптисты, это неважно. Верующие, неверующие, богатые, бедные, с образованием, без... неважно кто.
- Ну-ну, и что же такое ваш "союз", что в нем делают?
- Делают добрые дела, помогают тем, кому трудно. Каждый, кому помогут в трудный час, должен помочь другому. Вот и все. Дусе помогли, теперь помогает она. Потом поможем мы.
- Как же устроена эта организация, ваш союз?
- Какая ты скучная, Маша, говоришь, как милиционер. Нет никакой "организации", союз - цепочка людей, связанных только одним - совестью.
- А если мы не поможем, не захотим помочь - цепочка оборвется?
- Значит, мы выходим из союза, а цепочку восстановят те, кто добрее нас.
- Боже мой, ты необыкновенный, ты странный человек,- Маша вздохнула. Она сознавала свою обыкновенность, даже заурядность рядом с ним.
Проработав неделю даром, Дуся сказала, что останется и дольше, но за плату. Маша согласилась: пусть она будет отдавать половину своей зарплаты, но пойдет, хоть временно, на работу. В библиотеке, где она работала раньше, освободилась ставка: сотрудница ушла в декрет.
Николай был рассеян - всегда что-то искал, не помнил, куда положил. Сейчас искал паспорт, он был нужен позарез, отец просил отвезти в ЦК статью и записку. Искали все вместе, но паспорта не было. Пришлось звонить отцу. Старый Пылаев рычал в телефон, голос его доносился из передней в комнату. Николай побежал в Ленинку расстроенный. Вечером он не пришел, не было его и ночью. Маша спала плохо, смотрела на часы. Утром он не позвонил, Маша ушла на работу в тревоге.
В библиотеке Маша вспомнила: Николай собирался вчера навестить свою "хибару" в Марьиной роще, время было платить за нее. После работы поехала туда. Дряхлый домишко, похилившийся набок, подпертый двумя бревнами, стоял в глубине грязного двора. Дверь в квартиру была незаперта. Маша вошла. Передняя в белых следах, пахнет ремонтом. Распахнута дверь в комнату, ярко горит голая лампочка под потолком. Стол, на газете поллитровка, наполовину пустая, закуска: черный хлеб, нарезанный соленый огурец. На табуретке стоит мужичок в малярной робе и шапке из газеты, а Николай в каком-то балахоне подает ему кусок обоев - клеят. Почему-то пахнет карболкой.
- Боже мой, что ты тут делаешь?
- Познакомься, Маша, Афанасий Мокеевич, мой сосед.- И к мужичку: - А это жена моя, Мария Николаевна.
Маша не вытерпела, сорвалась:
- Я всю ночь не сплю, я бог знает что думаю, а ты... а тебе... Что случилось?
Мужичок забормотал пьяненько:
- Женщина... Жена... вы напрасно, вы на него не кричите. Гарантирую. Порядок, полный порядок. Так что гарантирую. Ночевал со мной, на одних нарах, рядышком. В милиции не побалуешь...
- Как "в милиции"? Что это значит? Николай наконец заговорил:
- Ничего страшного, Маша, успокойся, я попал в облаву. Пришел, а тут милиция. К соседкам - у них были тети. Паспорта со мной, ты знаешь, не было.
Афанасий Мокеевич со смешком добавил:
- Баб наших, соседушей, значит, загребли. Их уж точно судить, а нас утром выпустили. Меня вовсе зазря схватили: шумел я крепко за мужа твоего. А они мне: идем, отец, с нами. Вот так!
- Зачем тебе этот ремонт?
- Да вот, понимаешь, Афанасий Мокеевич предложил, он, оказывается, маляр. Да и пригодится нам, не бросать же жилплощадь.
- Муженек твой говорит: заниматься тут будет, книгу писать, про Серпухов, говорит, книга. А я сам серпуховской. Говорю, давай оклеим, может, поживешь когда. Теперь тута без баб. Гарантирую. Из Москвы их вытряхнут, потому - шлюхи. И пора уж.
Как же он выпутался, без паспорта? Звонили из милиции отцу. Профессор Пылаев подтвердил, что сын его действительно прописан в этой квартире. Просил отпустить.
- Что же ты сразу не ушел?
- Конпанию он не захотел бросать, значит. Раз уж, говорит, мне посчастливило попасть в такое антиресное место, хочу тут переночевать.
- Да поздно было, транспорт не ходил, а места, знаешь, какие, еще и похуже влипнешь...
- Это точно. У нас ночью на улицу не выходи. Гарантирую. Разденут и по шее надают.
- Ну и что отец, бранился потом?
- Нет, отец смеялся. Не такой уж он дубоватый, как ты думаешь.
Маша смутилась. Дубоватым старшего Пылаева она не назвала бы, но, может, он похож на дуб? Дуб - могучее дерево, поднялось надо всем и никого не замечает, ни берез, ни елок, тем более травку у своих корней. Слишком жестким, твердым и прямым казался Маше старый Пылаев.
Весной отец предложил им переехать на дачу, могут жить во всем доме, а если летом приедет кто из Пылаевых, тогда в одной из комнат.
И наступил блаженный отдых от вздора и суеты перенаселенной квартиры. Расстались с Дусей, Маша ушла с работы. Теперь ее главное дело помогать Николаю: диссертацию надо было перепечатывать, считывать, вклеивать таблицы, фотографии во все три экземпляра. Еще надо было ухаживать за дочкой и мужем, кормить получше, а денег не хватало. Маша посадила немного овощей. Надо было удобрять землю, что вырастет на песке? Гуляя с девочкой, она собирала на дорогах конский и коровий навоз для огородика. У старой молочницы Маша брала две кружки молока - Кате, Николаю. Треска, картофель и чечевица были основой стола. Маша обшивала дочку, училась вязать, руки у нее были ловкие, а вязанье могло стать заработком. В июле диссертацию сдали в переплет, защита назначалась на сентябрь.
Напряжение отпустило Николая, он стал ласковым, внимательным и однажды вечером, присев перед Машей, отняв у нее вязанье, целуя ее руки, сказал: "Милая, ты замечательная жена, натерпелась ты со мной, я понимаю. Теперь мы будем жить лучше. И ты пойдешь учиться".
Маша чуть не заплакала. Она устала, так устала ей бы отдохнуть. И не считать копейки, кормить их лучше и еще - купить зимнее пальто. Она ходила в старом, перелицованном, совершенно выношенном пальтишке.
А учиться ей совсем не хотелось.
В октябре Николай уехал в Саратов. Маша с дочкой должны были приехать позже.
Бог знает в чем ходила Маша зимой - еще в седьмом классе ей сшили пальто. Отец подарил отрез мундирного сукна отличного качества темно-зеленого цвета - бутылочного. Мама купила беличий воротничок. Пальто сшили на вырост, чуть великовато, но она действительно еще росла. И носила она пальто, красивое когда-то, двенадцать лет.
Николай прислал из Саратова свои подъемные и телеграмму: "Немедленно купи шубу".
Получив перевод, Маша заколебалась: нужно ли тратиться на шубу, может обойтись - купить зимнее пальто.
"Купила ты шубу? - спрашивал муж в письме.- Непременно шубу, дорогую и хорошую",- угадывал он ее сомнения. Торопил: "Как дела с шубой? Скоро мороз!"
Маша пошла по магазинам, оставляя Катьку подругам. И наконец купила в комиссионном беличью шубку, почти новую, нарядную, из хорошо подобранных шкурок. Маша стояла перед зеркалом, удивляясь тому, как может красить человека одежда. Она не узнавала себя. Пушистый светлый мех шел к ее пепельным волосам, серым глазам, нежному румянцу.
Продавец молча любовался ею, потом предложил шапочку, то ли из белого меха, то ли из пуха. Маша испугалась - дорого, но продавец уговорил: совсем недорого и так хорошо к лицу и к шубке. Она купила и шапочку. Пошла домой в новом.
- Ты настоящая ноличка! - закричала Катька, бросившись к ней и зарываясь носиком в ласковый мех.
- Что такое "ноличка", Катюня?
- Такая меховая птичка...
Николай, встречая их на перроне в Саратове, сказал:
- Ты всегда должна ходить в шубе, даже летом.
Мария - материнское имя.
Марию-мать чтут во всем мире. Для тех, кто верует, она Богоматерь, для тех, кто не верит, - просто мать, символ материнской любви.
Нет образа чище, нежнее, женственнее, чем мать с младенцем на руках. Сколько создано ее изображений! Среди них творения гениальных художников. Мастера известные, безвестные и забытые воплощали образ женщины-матери в картинах, фресках, иконах, в скульптуре, вкладывая в свои творения не только веру, но и всем ведомую земную любовь к матери.