Николас молча смотрел на профессора, чей взор снова был устремлен на бесценную рукопись. Не поднимая головы, тот произнес:
- Дитя мое, предлагаю тебе продолжить прогулку. Мы побеседуем вечером. А пока прошу меня не беспокоить.
Мальчик, понурившись, отошел. Со двора по-прежнему доносились удары топора, и он решил, что сможет незаметно подойти к заднему крыльцу. Вопреки необъяснимому поведению Магдалины накануне, казавшемуся теперь таким далеким и нереальным, он всё-таки считал её своим другом.
А вот и она на крыльце перед открытой кухонной дверью, ощипывает лежащую у нее на коленях курицу. В темноте кухни блестят на полках медные кастрюли, в очаге потрескивают ветки розмарина. Мальчик остановился и, засунув руки в карманы, смотрел на Магдалину сквозь окутавшую ее метель. По резким, злым движениям поварихи он понял, что та не в духе, но все-таки спросил тихо и умоляюще:
- Магдалина… Где Хосе?
Она гневно мотнула головой и с силой перевернула бедную птицу на спину, открыв ее синюю натянутую грудь.
- Уходи. Я ничего не знаю. Я не хочу ничего знать. Я день и ночь работаю… Тружусь как рабыня. - Неожиданно голос ее зазвенел и чуть не сорвался: - Ты слышишь меня? Уходи!
Николас ушел. Он пробрался сквозь живую изгородь из увядшей мимозы, шагая прямо по ковру из облетевших цветов, и вышел к утесу. Там, усевшись на каменную ограду, он грустно уставился на пустой залив. Ничего страшного, сказал он себе… Всё в порядке… Хосе скоро вернется, его, наверное, послали куда-нибудь с поручением.
Дымок сигареты заставил его обернуться и, вздрогнув, он едва не свалился. Гарсия, в сандалиях на веревочной подошве, бесшумно подошел со стороны конюшни с дымящимся окурком в желтых пальцах и встал рядом с Николасом, любуясь видом.
- Море, - изрек он. - Такое величественное. Лежит, как огромный зверь, и лижет свои лапы.
Превозмогая непроизвольную дрожь, мальчик сидел на камне, съежившись.
Дворецкий лучился необъяснимым счастьем, явно не скрывая непривычно приподнятого настроения. Он глубоко затянулся сигаретой, и зрачки его узких глаз сверкнули от удовольствия.
- Полезно побыть одному… Без этих заурядных смешных людей… Наедине с вечностью. Я знаю море. Я прошел все океаны. Я дрейфовал в раскаленном Саргассовом море. Водоросли… водоросли… зеленые водоросли под пеной на поверхности цепляются, как щупальца осьминога. - Отбросив окурок, он вынул из заднего кармана пачку бумаги и холщовый кисет, дернул острыми зубами за шнурок и стал одной рукой сворачивать новую сигарету.
- Я думал, вы были солдатом, - дрожащим голосом сказал Николас.
- Да кем я только не был! И матросом тоже. Не по своей воле. Два года в море! Не веришь? - Он вытащил руку из расстегнутой рубашки и, резко повернувшись, обнажил спину - гладкая кожа была сплошь исполосована белесыми шрамами. - Видишь, как меня секли? Секли, пока кровь рекой не полилась. А за что, спрашивается? Но им так и не удалось меня сломить. Никогда. Мне принесли хлеб и воду, а я сидел в камере, как король на троне.
- В камере? - Николас ахнул. Он был напуган, как птенец, но и очарован не меньше. - Вы были в тюрьме?
Гарсиа вдруг застыл, тяжело уставившись на Николаса. Огонек спички опалил ему пальцы, но он этого даже не почувствовал.
- Не лезь в мои дела, - пригрозил он; прикурил и громко захохотал. - Тюрьма… Неплохо было бы в тюрьме, как считаешь?
- Нет… - пролепетал Николас.
- Нет? - засмеялся Гарсиа. - Наконец-то ты правду говоришь! Знаешь испанскую тюрьму, где по стенам течет, а по тебе ночью бегают тараканы большие, как крысы? Где от одной только вонючей темноты сердце останавливается? А эта высокая стена, на которой стоят люди с винтовками, кажется, отделяет тебя даже от неба. Смотри, не попадайся, маленький господин. Будь умный, как я, и оставайся снаружи.
- Да, я буду! - пылко согласился Николас. - Кому захочется попасть в такое место?
- Ого! - еще сильнее развеселился Гарсиа. - Ну, ты даешь сегодня, маленький господин. Ясно, никому не хочется. Но иногда тебя вынуждают. Приходит полиция, защелкивает на человеке наручники и забирает. - И помолчав, он мягко прибавил: - Вот, как вчера.
- Вчера? - озадаченно повторил Николас.
- А ты не знаешь? - Гарсиа больше не смеялся, он устремил на мальчика ироничный, бесчеловечный взгляд, его зрачки сузились в точку, почти исчезли, а крапчатые радужки плавали в зеленоватом свете, как водоросли в грязном пруду, мерцая неприкрытой злобой. - Хосе вчера забрали в казармы… Он украл у твоего отца.
Николас отшатнулся, будто его ударили, потерял равновесие и свалился с ограды.
- Нет, нет! - прошептал он, силясь встать на колени.
- Это правда, - провозгласил Гарсиа зловещим шепотом, повергшим мальчика в ужас. - Он в тюрьме. Получит лет пять, не меньше. Твой Хосе вор! - Он повысил голос и с силой ударил себя кулаком в грудь, как в барабан. - Не будь глупцом, не стой у Гарсиа на пути! Он тебя уничтожит. Человек - среди себе подобных. Король - на троне. Имеющий уши да услышит!
Некоторое время он стоял, откинув голову, резко выделяясь на фоне опалового неба, потом, не говоря ни слова и лишь взглянув на Николаса со скрытой угрозой, повернулся и пошел прочь.
Николас стоял, будто окаменев, с сильно бьющимся сердцем, потерянный и всеми брошенный. Ему стала понятна снисходительность отца, исключительная покладистость профессора, возвышенное настроение Гарсиа - картина утра была завершена. Хосе в тюрьме… Вор… Нет, нет, никогда, - думал он с душераздирающей болью - никогда его не заставят в это поверить. Пусть он мал и ничем не может помочь, но его не сломить! Они не заставят его утратить веру в друга.
От этих мыслей его отвлекли голоса, он повернулся и заглянул за ограду. По аллее в сторону виллы шли двое. Старые, в черной одежде и запыленных сапогах они ковыляли медленно, будто пара ободранных ворон. Тот, что повыше, с линялым черным зонтиком, был одет в черную сутану, и Николас вскрикнул от удивления, сообразив, что это священник. Теперь он разглядел, что вторым стариком был Педро. Не раздумывая, он бросился бежать, обогнул сад, стараясь не быть замеченным, и продрался сквозь кусты как раз вовремя, чтобы встретить гостей на подъездной дорожке.
- Педро, - сказал он, переводя дух, - как ваши дела? Как Хосе? Что вы здесь делаете?
Старик печально махнул рукой.
- Мы идем к твоему почтенному отцу.
- Зачем, Педро? Скажите же мне, где Хосе?
Священник шел медленно, слегка прихрамывая, и опирался на старый зонтик. Бросив взгляд в его сторону, Педро поспешил ответить:
- Мне не следует разговаривать с тобой, Нико. Это может только ухудшить наше положение. Дела плохи. Но я молюсь Богу, чтобы стало лучше. - Снова взглянув вперед, он торопливо прошептал: - Держи, малыш. Не говори ничего!
Он сунул в горячую ладошку клочок бумаги и в следующую минуту уже был рядом со своим спутником, приближаясь к двери.
Николас метнулся в кусты. Прячась, с бьющимся сердцем, он развернул записку.
"Дорогой Нико!
Надеюсь, ты получил это. Меня заперли в казармах. Представляешь? Не могу сказать, что я в восторге от этого места. Приходится из кожи вон лезть, чтобы дали потренироваться. Но ничего! Скоро я выйду отсюда, и мы вместе посмеемся над теми, кто так жестоко ошибся. Если сможешь, полей, пожалуйста, новые посадки. И держись подальше от Гарсиа. Не унывай, амиго! Мы с тобой еще порыбачим. Записку лучше уничтожить.
Твой друг,
Хосе"
Николас трижды перечитал письмо; слезы навернулись у него на глаза, он положил записку в рот, тщательно перетер ее зубами и с усилием мужественно проглотил. Потом, пытаясь сквозь кусты разглядеть, можно ли выйти незамеченным, он с горечью увидел, что Педро и священник не допущены в дом. Гарсиа счел уместным оставить их стоять у двери, а теперь и консул с мрачной миной вышел на крыльцо говорить с ними.
Преодолев страх, Николас опустился на четвереньки и, не обращая внимания на раздираемые в кровь коленки, подполз поближе, чтобы слышать их разговор.
- Сожалеем, что побеспокоили вас, сеньор, - сказал Педро с таким смирением, что Николас чуть не заплакал. - Мы знаем, что вы заняты делами первостепенной важности…
- Я действительно очень занят, - отрезал консул.
- Об этом я и говорю, сеньор. Тем не менее, мы решились потревожить вас по очень важному для нас делу. Сам я бедный и невежественный человек, один я бы не решился прийти. Но отец Лимаза был так добр, что пообещал, что вы со мной поговорите.
- Прошу вас, покороче.
Николас не мог этого вынести. Раздвинув кусты, он увидел возвышавшегося над ним отца, будто прибавившего в росте, и Педро с бледными увядшими щеками, нервно сжимающего руки в умоляющем жесте.
- Речь идет о Хосе, моем внуке. Вам известно, что он попал в беду.
Консул нетерпеливо переступил с ноги на ногу, нервно вздернув мясистый подбородок.
- Разумеется, мне это известно. Но от меня ничего не зависит. Почему бы вам не обратиться в полицию?
- Полиция не слушает бедняков, сеньор. Вот если бы вы с высоты вашего положения замолвили словечко…
- Я не имею ни возможности, ни желания вмешиваться в ход правосудия. Ваш внук должен понести наказание за совершенный им поступок.
- Сеньор… Его поступок… - пролепетал Педро, - этого-то мы и не можем понять…
- Хосе хороший парень, сеньор, - наконец-то заговорил отец Лимаза спокойным умиротворяющим тоном. - Могу вас в этом заверить - ведь я знаю его с рождения.