- Наз-зад, - как-то даже брезгливо сказал тот. И хотел развернуть Ваньку за рукав.
Ванька точно ждал этого. Только красноглазый коснулся его, Ванька движением руки вверх резко отстранил руку вахтера и, бледнее уже, но еще спокойно, сказал матери:
- Вот сюда вот, на эту вот скамеечку.
Но и дальше тоже ждал Ванька - ждал, что красноглазый схватит его сзади. И красноглазый схватил. За воротник Ванькиной полосатой пижамы. И больно дернул. Ванька поймал его руку и так сдавил, что красноглазый рот скривил.
- Еще раз замечу, что ты свои руки будешь распускать… - заговорил Ванька ему в лицо негромко, не сразу находя веские слова, - я тебе… я буду иметь с вами очень серьезный разговор.
- Вань, - чуть не со слезами взмолилась мать. - Господи, господи…
- Садись, - велел Ванька чуть осевшим голосом. - Садись вот сюда. Рассказывай, как там?..
Красноглазый на какое-то короткое время оторопел, потом пришел в движение и подал громкий голос тревоги.
- Стигнеев! Лизавета Сергеевна!.. - закричал он. - Ко мне! Тут произвол!.. - И он, растопырив руки, как если бы надо было ловить буйнопомешанного, пошел на Ваньку. Но Ванька сидел на месте, только весь напружинился и смотрел снизу на красноглазого. И взгляд этот остановил красноглазого. Он оглянулся и опять закричал: - Стигнеев!
Из боковой комнаты, из двери выскочил квадратный Евстигнеев в белом халате, с булочкой в руке…
- А? - спросил он, не понимая, где тут произвол, какой произвол.
- Ко мне! - закричал красноглазый. И, растопырив руки, стал падать на Ваньку.
Ванька принял его… Вахтер отлетел назад. Но тут уже и Евстигнеев увидел "произвол" и бросился на Ваньку.
…Ваньку им не удалось сцапать… Он не убегал, но не давал себя схватить, хоть этот Евстигнеев был мужик крепкий и старались они с красноглазым во всю силу, а Ванька еще стерегся, чтоб поменьше летели стулья и тумбочки. Но все равно, тумбочка вахтерская полетела, и с нее полетел графин и раскололся. Крик, шум поднялся… Набежало белых халатов. Прибежал Сергей Николаевич, врач Ванькин… Красноглазого и Евстигнеева еле-еле уняли. Ваньку повели наверх. Сергей Николаевич повел. Он очень расстроился.
- Ну как же так, Иван?..
Ванька, напротив, очень даже успокоился. Он понял, что сейчас он поедет домой. Он даже наказал матери, чтоб она подождала его.
- На кой черт ты связался-то с ним? - никак не мог понять молодой Сергей Николаевич. Ванька очень уважал этого доктора.
- Он мать не пустил.
- Да сказал бы мне, я бы все сделал! Иди в палату, я ее приведу.
- Не надо, мы счас домой поедем.
- Как домой? Ты что?
Но Ванька проявил непонятную ему самому непреклонность. Он потому и успокоился-то, что собрался домой. Сергей Николаевич стал его уговаривать в своем кабинете… Сказал даже так:
- Пусть твоя мама поживет пока у меня. Дня три. Сколько хочет! У меня есть где пожить. Мы же не довели дело до конца. Понимаешь? Ты просто меня подводишь. Не обращай внимания на этих дураков! Что с ними сделаешь? А мама будет приходить к тебе…
- Нет, - сказал Ванька. Ему вспомнилось, как мать униженно просила этого красноглазого… - Нет. Что вы!
- Но я же не выпишу тебя!
- Я из окна выпрыгну… В пижаме убегу ночью.
- Ну-у, - огорченно сказал Сергей Николаевич. - Зря ты.
- Ничего. - Ваньке было даже весело. Немного только жаль, что доктора… жалко, что он огорчился. - А вы найдете кого-нибудь еще с язвой… У окна-то лежит, рыжий-то, у него же тоже язва.
- Не в этом дело. Зря ты, Иван.
- Нет. - Ваньке становилось все легче и легче. - Не обижайтесь на меня.
- Ну, что ж… - Сергей Николаевич все же очень расстроился. - Так держать тебя тоже бесполезно. Может, подумаешь?.. Успокоишься…
- Нет. Решено.
Ванька помчался в палату - собрать кой-какие свои вещички.
В палате его стали наперебой ругать:
- Дурак! Ты бы пошел…
- Ведь тебя бы вылечили здесь, Сергей Николаевич довел бы тебя до конца.
Они не понимали, эти люди, что скоро они с матерью сядут в автобус и через какой-нибудь час Ванька будет дома. Они этого как-то не могли понять.
- Из-за какого-то дурака ты себе здоровье не хочешь поправить. Эх ты!
- Надо человеком быть, - с каким-то мстительным покоем, даже, пожалуй, торжественно сказал Ванька. - Ясно?
- Ясно, ясно… Зря порешь горячку-то, зря.
- Ты бы полтинник сунул ему, этому красноглазому, и все было бы в порядке. Чего ты?
Ванька весело со всеми попрощался, пожелал всем здоровья и с легкой душой поскакал вниз.
Надо было еще взять внизу свою одежду. А одежду выдавал как раз этот Евстигнеев. Он совсем не зло посмотрел на Ваньку и с сожалением даже сказал:
- Выгнали? Ну вот…
А когда выдавал одежду, склонился к Ваньке и сказал негромко, с запоздалым укором:
- Ты бы ему копеек пятьдесят дал, и все - никакого шуму не было бы. Молодежь, молодежь… Неужели трудно догадаться?
- Надо человеком быть, а не сшибать полтинники, - опять важно сказал Ванька. Но здесь, в подвале, среди множества вешалок, в нафталиновом душном облаке, слова эти не вышли торжественными; Евстигнеев не обратил на них внимания.
- Ботинки эти? Твои?
- Мои.
- Не долечился и едешь…
- Дома долечусь.
- До-ома! Дома долечисся…
- Будь здоров, Иван Петров! - сказал Ванька.
- Сам будь здоров. Попросил бы врача-то… может, оставют. Зря связался с этим дураком-то.
Ванька не стал ничего объяснять Евстигнееву, а поспешил к матери, которая небось сидит возле красноглазого и плачет.
И так и было: мать сидела на скамеечке за вахтером и вытирала полушалком слезы. Красноглазый стоял возле своей тумбочки, смотрел в коридор - на прострел. Стоял прямо, как палка. У Ваньки даже сердце заколотилось от волнения, когда он увидел его. Он даже шаг замедлил - хотел напоследок что-нибудь сказать ему. Покрепче. Но никак не находил нужное.
- Будь здоров! - сказал Ванька. - Загогулина.
Красноглазый моргнул от неожиданности, но головы не повернул - все смотрел вдоль своей вахты.
Ванька взял материну сумку, и они пошли вон из хваленой-перехваленой горбольницы, где, по слухам, чуть ли не рак вылечивают.
- Не плачь, - сказал Ванька матери. - Чего ты?
- Нигде ты, сынок, как-то не можешь закрепиться, - сказала мать свою горькую думу. - Из ФЗУ тада тоже…
- Да ладно!.. Вались они со своими ФЗУ. Еще тебе одно скажу: не проси так никого, как давеча этого красношарого просила. Никогда никого не проси. Ясно?
- Много так сделаешь - не просить-то!
- Ну… и так тоже нельзя. Слушать стыдно.
- Стыдно ему!.. Мне вон счас гумажки собирать на пенсию - побегай-ка за имя, да не попроси… Много соберешь?
- Ладно, ладно… - Мать никогда не переговорить. - Как там, дома-то?
- Ничо. У себя-то будешь долеживать?
- Та-а… не знаю, - сказал Ванька. - Мне уже лучше.
Через некоторое время они сели у вокзала в автобус и поехали домой.
Хахаль
Костя Жигунов ездил в командировку в краевой центр и там зашел к земляку своему Сашке Ковалеву.
Сашка работал на стройке, жил в общежитии, в комнате на двоих… Сашка шумно обрадовался гостю.
Сидели втроем, беседовали о том, о сем, о заработках.
- Сколько в среднем выходит? - спросил Костя.
- Сто пятьдесят самое большое… Больше не дадут заработать.
- Ну, братцы!.. Надо совесть иметь. Я техникум кончил, работаю завгаром и то столько не получаю.
- Сравнил! - только и сказали строители. - Город - это город.
- Как мои там? - поинтересовался Сашка.
- Давно их не видел… Сеструху, правда, видел раза два. Ничего вроде. Ты в отпуск-то приедешь?
- Не знаю. Пошли похахалим?
- Как это?
- Ну как?.. У меня одна есть, скажем ей, она приведет еще. А чего вечер зря пропадать будет. Пошли.
Костя женился лет пять назад и ни разу еще не изменил жене, даже как-то не думал об этом. Да и случая не было подходящего.
- Хм…
- Что? Пойдем?
- Нет, я ничего. Пошли.
Пошли. Это оказалось рядом - тоже общежитие, тоже с комнатами на двоих. "Во житуха-то! - подумал Костя. - И ходить далеко не надо".
Сашкин товарищ отвалил куда-то наособицу, а Сашка и Костя постучали в дверь, обитую дерматином.
- Пообивают двери - все казанки посшибаешь об эти скобки, - недовольно заметил Сашка. - Обили дверь - значит, проведи звонок! Так я понимаю. Нет, звонок стоит денюжку - пусть люди пальцы сшибают.
- Хахали. Ходят-то…
- А?
- Не люди, а хахали.
- К ним не одни хахали ходят. - Сашка опять постучал.
За дверью молчание.
- Может, нет дома?
- Дома. Голые ходят. - Сашка еще постучал в железную скобочку. И поморщился.
- Кто? - тоненько спросили из-за двери.
- Мы! - тоже тоненько, передразнивая голосок, откликнулся Сашка.
- Сейчас!
- Я ж говорю, голые ходят.
- Почему голые-то?
- Ну, с работы пришли… Переодеваются, умываются.
- Тоже на стройке работают?
- Но.
- Может, мы не вовремя?
- Все в порядке, - успокоил Сашка. И крикнул: - Скоро вы там?
С той стороны двери щелкнула задвижка, хахали вошли. У Кости вдруг взволновалось сердце, когда он переступил запретный в его положении порог.
- Нинон? - удивился Сашка. - Ты приехала?