Идя полутемными сенцами, мимо своего сундука, окованного по старинке железом, она нечаянно задела за него ногой - и, словно о камень на дороге, споткнулась.
В избе играли в жмурки: Наталка - в белой кофточке, по-домашнему без платка, - сама увлеклась игрой не меньше ребенка. Катя, с завязанными полотенцем глазами, старалась, вытянув руки, поймать "няню Нату", а та, неслышно ступая, двигалась за нею следом. Когда отворилась дверь, Катя сразу почуяла, что вошла мать, и, сбросив с глаз повязку, подбежала.
Слегка отстранив дочь, Ариша начала раздеваться, а Наталку спросила, кушала ли Катя манную кашку… Бумажный платок с кистями - новый Ванюшкин подарок - лежал на столе, и хотя был он не так уж приманчив (Арише хотелось приобрести получше, подороже), однако посмотрела на него не без зависти: с тех пор, как они поселились во Вьясе, Алексей - муж - не принес ей ни одного, даже самого дешевого подарка!
…К обеду Алексей не пришел. Ариша сидела за столом одна, а после, убирая посуду, нервничала еще больше, но уже не ждала мужа. Ближе к сумеркам Наталка в своей обновке убежала к Ванюшке в барак. Должно быть, вернется только к ночи.
Катя залезла на колени к матери, возилась, листала книгу, не давая читать, одолевала всякими вопросами, - отвечать на них было трудно и утомительно. Мимо окон прошли праздной гурьбой парни и девчата, играла гармонь, пели вольные разудалые песни, - от них Арише стало нынче не по себе - будто уходила сама молодость…
А ведь было время - и, кажется, совсем недавно, - когда Ариша не знала, что такое тоска!.. Шумный большой город, просторный, полный света Дворец культуры, где по вечерам не затихали музыка и танцы, залитая золотистыми огнями ледяная дорожка катка, на которой встретились они и вскоре подружились с Алексеем - слесарем инструментального цеха… Незаметно подкралась пора замужества. И вот, в одно весеннее утро, когда загудели на реке пароходы, а ласковый голос рядом разбудил ее, - Ариша открыла глаза… Несколько удивленная и стыдливо-счастливая, она впервые проснулась не в девичьей своей постели в отцовском доме, а в доме Алеши Горбатова. Это произошло полгода спустя, как она закончила среднюю школу.
Однажды семья Горбатовых сидела за ужином. Свекор, вагранщик, очкастый и хмурый на вид, подал Арише деревянную ложку, большой ломоть хлеба и пробубнил, двигая косматой бровью:
- Трудись - не ленись, набивай желудок. У нас, Ариша, попросту, по-рабочему, не стесняйся. И знай: никогда тебя не обидим…
А недели через три, не сказав молодым ни слова, но пошептавшись со старухой, он сходил в сберкассу и принес из магазина доху. О такой шубке Ариша мечтала и несказанно обрадовалась подарку. А свекор щупал добротный мех и, глядя поверх очков, читал наставление сыну:
- Алешка… зимнюю сряду справляй по весне: дешевле и выбор есть. Соху зимой готовят… Понял?..
- А что ты нам не сказал? - спросил сын.
- Не надо, вот и не сказал. Ради сюрприза совет не нужен. - И осторожно тыкал крючковатым пальцем в воротник дохи: - Береги, Аришка, и нас со старухой слушайся. Не будешь, пойду к свахе, к свату - нажалуюсь… Ябедник я… Плохого от нас не ждите, и сами себе плохого не делайте. И то понимать надо: жизнь у вас длинная, ума копить надо, да не ошибаться, когда в самостоятельную жизнь без нас войдете…
И ласковые, и забавные, и строгие были старики, - жить с такими легко… Через год родилась Катя, переменила всю Аришину жизнь, заняла руки делами, сердце - заботами, но и тут не было ничего трудного: одного маленького человека пестовали четверо взрослых…
Так, в этой мирной семье, с заведенным порядком, почти незаметно протекло еще пять с половиной лет. В конце зимы 1930 года пришлось, однако, покинуть город и родных стариков: по воле крайкома партии Алексея Горбатова послали в Омутнинские леса, в самый крупный и самый отсталый леспромхоз, о существовании которого он даже не помышлял!.. Довольно дальний переезд по железной дороге оказался не очень хлопотным, а новизна жизни в незнакомых глухих местах подбадривала и подкупала.
За месяц до приезда Горбатовых сюда перевели лесовода Вершинина, - именно он посоветовал им поселиться пока у Наталки. Впервые встретив Вершинина, Ариша подумала: "Гордый, сильный… какой-то загадочный… Кто он, этот новый сослуживец мужа?.." В нем показалось ей все крупным: и наружность, и голос, и взгляд, и речь - отчетливая и чистая. Имелось у него немало книг, а местная библиотека оказалась на поверку бедноватой, и Ариша, давно пристрастившаяся к чтению, не раз просила Алексея сходить к Петру Николаевичу, принести ей "что-нибудь новенькое".
Летом к нему приезжала сестра-студентка, на редкость общительная, веселая; в ее облике, в характере, в привычке одеваться, держать себя с людьми, в походке - статной и вместе легкой - было что-то напоминающее о столичном городе… Юлия, так звали сестру Вершинина, любила бродить по лесу одна, не заходя далеко в глушь, и всякий раз возвращалась одной и той же дорогой - мимо Наталкиной хаты.
Лесная живописная речка Сява текла крутыми излучинами, близко подходила к огородам, а в двух километрах отсюда снова поворачивала к Вьясу, и тут, за густыми зарослями ольховника, лежали небольшим пляжем желтые рябоватые пески - великолепное место для купанья… Иногда Ариша видела Юлию с братом: они шли обычно рядом или под ручку, как молодые, и помахивала гостья зеленой веточкой… Даже постороннему глазу была заметна большая дружба между ними… Как-то однажды выпал необыкновенно душный, парной день, томились леса от зноя, нечем было дышать. Юля позвала Аришу купаться. Был с ними и Петр Николаевич. Пока обе, раздевшись под кустами ольховника, барахтались в неглубокой Сяве, он одиноко скитался по берегу, вдали от купальщиц.
Выходя из воды первая, Ариша, смеясь от полноты чувств, сказала:
- Хватит, пожалуй. Никогда я так долго, с таким блаженством не купалась. Нырнуть бы глубже, да глубоких мест тут нет.
Едва успели одеться, Вершинин уже подходил к ним. И было всем приятнее идти обратно не дорогой, а полянками, кустами - прямиком к Вьясу. Юля беззаботно пела, а он задумчиво нес высокую голову, держась прямо, о чем-то вспоминая, или какая-то мечта заполняла его всего, - всю дорогу он не проронил ни слова, и только, когда подошли к поселку, сказал с некоторым раздумьем:
- Где бы человек ни жил, он найдет свою радость.
- Если будет искать, - подхватила Ариша, взглянув на Вершинина мельком, сбоку, словно торопилась подсказать.
- Да, конечно…
Три дня спустя, по дороге из магазина, Ариша опять встретилась с Юлей. Та сидела на свежеошкуренных бревнах, беседуя с пильщиками и что-то записывая в толстый блокнот. По-видимому, интересовалась жизнью простых людей, событиями и нравами этой "глухой сторонки", хранящей любопытные черты.
Ариша села на бревна рядом с Юлей, но как-то не о чем было поговорить. Она безразлично слушала беседу москвички с двумя пильщиками и думала о том, что, пожалуй, прав Петр Николаевич: "Где бы человек ни жил, он может быть счастлив… А если тяжело складываются условия, тогда… нужно перешагнуть их?.. Но тогда все увидят и осудят?.." Какой-то неподвижный туман лежал вокруг нее, и разглядеть что-либо определенное было невозможно.
Со смутным чувством, словно находилась в преддверии новых событий, она прожила несколько дней - томительных и долгих, но так и не смогла додумать до конца, прийти к какому-то решению…
В августе Вершинин с сестрой уехали в Крым, а накануне отъезда, перед сумерками, зашли к Горбатовым проститься. Они отказались войти в избу, и тогда Горбатовы - сперва Ариша, потом Алексей - вышли на крыльцо. Был краток этот последний, памятный Арише, разговор:
- Едемте с нами, - в шутку приглашал обоих Вершинин. - В Крыму хорошо, а путевку Алексей Иванович достанет. Отдохнем вместе.
Юля же звала настойчиво, всерьез:
- Едемте, право… с нами не будет скучно. В лесной глуши вы засиделись, наверно.
- Нет, я уже привыкла, - отвечала Ариша.
А самой мучительно хотелось уехать, и, если бы Алексей сказал: "Поезжай, я с Катей один останусь пока", она бы не раздумывал ни минуты.
Но муж рассудил иначе:
- Мы - на следующее лето, а теперь нельзя мне, работы много, - сказал он, на прощание пожимая обоим руки.
Поезд уходил в полдень, у Ариши выдалось свободное время, чтобы проводить их, - но не решалась… зато мысленно провожала их до самого побережья Черного моря! И было в этот день серо, пасмурно, низко над землею плыли облака, а ближе к ночи начался дождь.
Ненастные, нудные дожди тянулись почти неделю, перемежаясь густыми туманами, - и было беспросветно небо, безлюдна улица, сыро в промокшей избе, и отчего-то тяжело на сердце… В самом деле: у других светлее и ярче жизнь, а вот Ариша по вине близкого человека - мужа - томится в тесном чужом углу, который день ото дня становится до безнадежности унылым.
Солнце проглянуло сквозь пелену облаков и тумана, умытые, посвежевшие леса манили к себе, летняя теплынь сменилась жаркой духотою. С рассвета дотемна гомозились противные мухи, липли к лицу, к глазам, к хлебу, который некуда от них деть. Даже в лесу, куда она стала уходить чаще, ей было невмочь…
Через месяц возвратился Вершинин - один (Юля осталась в Москве) и на третий день, в воскресенье под вечер, навестил Горбатовых. Он принес Кате две большие груши да янтарную гроздь винограда, а Юля прислала с ним Арише небольшую коробочку из морских перламутровых ракушек.