Наталка ради этого случая вынесла скамейку на луговину, и так, сидя на ней, слушали Вершинина… Он рассказывал долго - о море, о знойном и шумном пляже, о беззаботных людях, о морском прибое, о горе Аю-Даг, куда он несколько раз поднимался с вечера, чтобы видеть восход солнца в самые первые минуты… "А ночи!.. незабываемые лунные ночи, когда темные, будто задумчивые кипарисы, подобные таинственным виденьям, медленно спускаются тропою к морю"…
Он говорил, иногда улыбаясь, иногда становясь немного грустным; в его знакомом красивом лице - с завышенным лбом, с серыми выразительными глазами - отчетливее проступали сквозь ровный, глубокий загар, какие-то новые черты и довольство самим собою. Только в глазах приметна вдруг стала Арише некая тень тревоги.
- Не влюбились ли там, на юге? - спросила она, заглянув мельком ему в лицо.
- Гм… нет. Это с некоторыми случалось, но прошло мимо меня. Я - уцелел, - едва ли искренне ответил Вершинин. И увидел: статные ноги Ариши покусаны комарами. Она быстро прикрыла их.
- Одним хоть крылышком, наверное, зацепило? - не совсем поверил ему Алексей. - Ну, а теперь ты отдохнул, поправился, надо впрягаться в работу. Сотин - приятель твой - весь месяц два воза вез: и за себя, и за тебя работал. Ему досталось… А зима у нас труднее лета во много раз.
- Да, эта зима будет решающая, - в тон ему сказал Вершинин общей фразой.
Когда уходил он, Арише стало немножко жаль, что не побыл у них подольше…
С того дня минуло ровно три месяца, кругом лежала зима, - но до сих пор помнит Ариша вершининский рассказ о Крыме…
Шаги, раздавшиеся в сенях, отвлекли ее от нахлынувших дум. Отложив книгу в сторону, Ариша привстала с дивана. Вошел Алексей, чем-то озабоченный и даже мрачный, за ним - директор Бережнов. Оба принялись отряхивать снег у порога.
Минуты две спустя заявился лесоруб Семен Коробов - в новом дубленом полушубке, - кислый запах овчины сразу заполнил избу; тут же возобновился, очевидно, незаконченный разговор в конторе или по пути - о конном обозе, о планах вывозки древесины из глубинных делянок, о кузнице, о дровах, - и почему-то горячился больше всех Алексей, хотя особой причины к тому Ариша не находила. Она стала украдкой наблюдать за ним: он сидел на стуле, облокотившись на стол, неловко подавшись вперед, и когда слушал Бережнова, то поднимал брови, морщил лоб, отчего лицо его казалось усталым, постаревшим… Перебив речь Семена Коробова как-то не вовремя, он повернулся к Арише и сказал, что пора Катю уложить спать: будто мать не знает или забыла, когда укладывать ребенка… Затянувшаяся беседа раздражала ее и вызывала утомление.
Она задернула ситцевую занавеску, которой была отгорожена их кровать от Наталкиной, и, чтобы не слушать больше и без того надоевших речей, прилегла на постель, закрыв голову пуховым платком.
Глава III
Холодное утро
Ариша проснулась, когда сквозь окно, оцинкованное морозом, густо сочился голубой рассвет. На сером кругу висячей лампы прояснялась аляповатая роза, медью отливала на подтопке отдушина. Голое плечо зябло, и Ариша, опять укрывшись одеялом, старалась не вспоминать вчерашней размолвки с мужем, когда ушли Бережнов и Коробов.
Рядом спал Алексей, - чуть приоткрытый рот, тонкие ноздри, узкие щеки и гладкий лоб казались в сумраке утра неестественно бледными.
"Как убитый", - неожиданно подумалось ей, и сама крайне поразилась этой странной схожести, никогда не приходившей в голову. Она не была суеверной, но сегодня в этом случайном сходстве с убитым почудилось вещее значение. Тронув мужа рукою, она побудила его, Алексей не шевельнулся. Тогда спросила, не называя его по имени:
- Неужели до сих пор ты можешь спать?
Он открыл глаза, по голосу ее понял, что вчерашнее продолжается, и ответил не сразу:
- Да… Что ж тут удивительного?.. Устал и сплю. Для этого ночь. И вставать еще рано. - Он повернулся к ней спиною, затих.
Пока светало, Ариша передумала о многом: о своей жизни, которая, очевидно, заходила в тупик, и не видать дороги в будущее, да и прежняя терялась где-то в тумане. Думала о Кате, о Юльке… Злая досада копилась в ней против мужа, хотя ни разу Ариша не задала себе вопрос: что же, собственно, происходит в ее душе? Ей всего больнее было, что муж все тяготы жизни, все хлопоты снял с себя, переложил на ее плечи, не интересуясь, посильно ли для нее это, а себе оставил только службу!.. И хуже всего, что такое положение установилось давно, как-то само собою, постепенно, с тех пор, как они поселились во Вьясе.
Другие живут не так, у них все иначе… Вон Сотины: у них двое детей, без Ефрема Герасимыча ничто в семье не происходит, он - всему хозяин, делит с женой работу пополам; он знает, чего не хватает в семье, как и что надо сделать, и ничто ему не безразлично. Алексей же даже не знает, что и где приобретается, даже в магазин никогда не сходит!.. И само будущее не беспокоит его…
В поездку будущим летом на юг ей не верилось: он только обещает, но ничего не предпримет заблаговременно, доведет до последнего дня, а сам забудет или сошлется на то, что уже поздно! И будет откладывать без конца… Не следует ли ей предпринять что-то самой, чтобы как-то переменить эту неясную дорогу?.. Она могла бы с Катей уехать на неделю, на две к матери… но зачем? что там делать? где жить?.. Отец умер три года тому назад. Мать, посидев во вдовах четырнадцать месяцев, вышла за другого… Там, в городе, живет брат - счетовод, с большой семьей, - и конечно, ему вовсе не до Ариши. Ехать к родителям мужа ей не хотелось…
- Ты чего вздыхаешь? - вдруг спросил Алексей негромко, чтобы не разбудить Катю. Ариша не ответила. - Давно не спишь? Всю ночь, что ли?..
- Давно не сплю, - ответила она холодно, с упреком. - Я удивляюсь: как ты спокойно спишь!.. Ни о чем не думать - странно.
Он повернулся к ней лицом и, убирая прядку ее темных волос, лежавшую над самой бровью, сказал так, чтобы избежать ссоры:
- Я спокоен потому, что не думаю… ни о курортах, ни о переводе… Мне хорошо и здесь: у меня интересная работа, интересная жена, есть дочка. Чего же мне надо еще? - Он привлек Аришу к себе, но она капризно и резко отстранилась: - Чем недовольна ты?
- А чем мне быть довольной? - придирчивый тон ее озадачил его. - У тебя есть право хлопотать о переводе в город… Техник вон уже уехал с семьей и ни дня не был в городе без работы. А чем он лучше?
- Какое право?.. Твое желание?
- А разве это не причина?
- Да, ничуть не причина. И как ты до сих пор не понимаешь: я не имею права хлопотать! Меня послали на прорыв. Бережнова и Вершинина - тоже. Строим бараки, два дома, еще не успели наладить хозяйства, а оно, вон какое: на восемьдесят километров в глубь Омутной - все наш лес! А людей сколько!.. Надо ставить две лесопильные рамы, переносить ставёж, строить новую лежневую дорогу, намечен переход на бригадный метод работы… Какая цена мне как партийному руководителю, если я в такое ответственное время приду в райком с заявлением?.. С какими глазами я войду туда?..
- С такими, как другие люди.
- За кого ты меня считаешь!.. Ведь прошлый раз обо всем, кажется, договорились, а теперь - опять за старое?.. И не надоест тебе ныть… Не успели встать, как началась "трудовая зарядка" на день. Не умеешь ты жить спокойно, без драм… Ну, скажи, чего тебе не хватает? Чего ты хочешь?
- Ничего не хочу, - ответила она, отворачиваясь, а голос был на редкость требователен и капризен до боли, до злобы.
Полог над Катиной кроваткой зашевелился, потом постепенно замер. Сквозь тишину угадывалось определенное намерение ребенка - подслушать.
- Не сидеть же мне около тебя, не отходя ни на шаг. Это было бы дико… Сама знаешь - у меня работа.
- И мне дико… Надоело все - и мыши, и стужа… Ты уткнулся головой в свои дела и ничего другого не хочешь знать. Сколько раз ни начинала говорить - ни к чему не приходим.
- Ну, устраивайся на работу, - я предлагал ведь?.. Для Кати найдем няньку. Или матери моей напишем… может быть, приедет… Ведь иного выхода нет?
- Няньку содержать очень дорого, а бабушка едва ли согласится. А самое главное - жить негде. Пойми, ведь в яме живем… даже днем крысы бегают!
- Потерпеть надо. Отстроим щитковый дом - туда переедем, и все устроится по-хорошему.
- Я жить хочу, а не терпеть! - вырвалось у ней. - Вы планируете все, креме личной жизни. На нее наплевать вам.
- Наталка вон не жалуется, а уж который год живет в этой хате.
- У нее другие запросы, мне она - не пример.
- Вон что!.. Договорилась до точки, до бессмыслицы. Ты сперва приглядись к ней хорошенько, тогда поймешь: к жизни она приспособленная, стоит на ногах прочно, ныть - не ноет, Ванюшку она любит, на работе песни поет… Научись жить, как она живет, не забывайся. Кабы ты у меня была такая же, как Наталка, и работа моя была бы легче…
- Ну что ж… разведись, - почти подстрекая, молвила Ариша с горечью, готовая уличить его почти в измене.
- И дождешься! - не стерпев, вскипел Алексей. - Говорить с тобой - как воду толочь.
Наталка принесла в избу охапку дров, легонько опустила у печки на пол, а увидав, что уже не спят, звонким голосом спросила, снимая шубу:
- Проснулись?.. На улице - день белый, а вы все еще лежите.
- День, да неудачный, - ответил Алексей. - Уже спорим.
- О чем это?
- Все о том же: что было и давно прошло. Одна и та же песня.
- Полноте-ка… Зачем себе жизнь портить? Живите дружнее.
Вдруг скрипнула кровать, радостно вздрогнул полог и оттуда высунулась повеселевшая Катина рожица.
- Катя, иди мири отца с матерью! - крикнула Наталка.