- Тьфу!- расстроился дядя.- Хоть поворачивай и выдавай всю эту... шайку. Ты думаешь, шофером - хитрое дело? Это ведь кому уж деваться некуда, тот в шофера-то идет. Голова садовая! Ну, ничего, ничего!!.. Я возьмусь за тебя. Шофером!.. Да это уж кого приперло: грамотешки нет - ну, в шофера. А так-то его бы черт туда затолкал, в шофера-то. А тебе... Ну, ничего, я тебя направлю на путь истинный. Ты у меня пятерочник будешь - на удивление всем.
А ехали лесом, воздух в лесу был зеленый. Тишина пугала. Витьке было интересно... И грустно.
- Ох, "То-о...- запел вдруг дядя негромко, задумчиво -
...То не ве-ете-ер ве-етку кло-онит,
Ох, да не дубра-авушка-а шуми-ит:
То-о мое, ох, мое сердечко сто-онет,
Как, ох, как осе-енни-ий лист дрожжи-ит..."
И замолчал. И задумался.
- Эх, Витька-а,- сказал дядя невесело,- махнулся б я с тобой годами. Эх и махнулся бы!- не глядя! Я б - не то что учиться, я бы черту рога свернул. Знаю теперь, как их свернуть можно, только... Но нам, Витька, война дорогу переехала. Война, будь она проклята. Не война, так я б теперь высоко-о летал. Да-а... А ты учиться не хочешь. Глупыш ты такой.
- Мама же вон не воевала, а тоже не выучилась.
- Мама не воевала, зато с голоду пухла здесь... Мама лет с пятнадцати работать пошла. Чего ты на маму киваешь? Счас не то время. Счас ты бо-ольшого дурака сваляешь, если не выучишься. Большого, Витька. Попомни мое слово.
...Приехали в деревню затемно.
Распрягли во дворе лошадь, дали ей овса.
- Ну, пойдем знакомиться... Не робей, там все свои.
В большой прихожей избы сидела за столом одна только круглолицая, ясноглазая, чем-то отдаленно напоминающая Витькину мать девушка, учила уроки.
- Знакомьтесь, брат с сестрой,- сказал дядя Коля.
- Это Витя?- радостно спросила девушка.
- Витя. Собственной персоной.- Дядя разделся, взял у Витьки чемодан.- Раздевайся, Витька, будь как дома. Где все-то? Мать...
- Телевизор у Баевых смотрят.
- А наш чего же?
- Опять сломался. Раздевайся, Витя! Давай, я тебе помогу. Ну?.. Меня Ольгой зовут...- Ольга помогла Витьке снять пальтишко. Была она рослая, красивая и очень какая-то простая и приветливая. Витьке она очень понравилась.
- Надо же: такие глаза, и парню достались!- засмеялась Ольга.
Глаза у Витьки, правда, девичьи: большие, синие. Витька смутился. Нахмурился.
- Ты сперва не глаза разглядывай,- строго сказал отец,- а давай-ка накорми нас. Потом уж глаза разглядывай. А потом сделаешь мне его отличником. Срок - три месяца.
В городке дела хоть медленно, но подвигались к завершению.
В одно воскресенье Владимир Николаич пригласил Грушу к себе домой.
Шли принаряженные по улицам городка.
- Меня тут... некоторые знают...- предупредил Владимир Николаич,- могут окликнуть или позвать... куда-нибудь.
- Куда позвать?
- В пивную. Не надо обращать внимания. Ноль внимания. Я их больше никого не знаю, оглоедов. Чужбинников. Я сейчас опять на почете стал... Меня в приказах отмечают. Они злятся. Им же ведь все равно: уровень, не уровень - лезут!..
- А самого-то не тянет больше к ним?
- К ним?! Я их презираю всех до одного!
- Хорошо,- искренне похвалила Груша.- Это очень хорошо! Теперь жить да радоваться.
- Я и так пропустил сколько времени! Я бы уж теперь главным был.
- А теперь-то еще опасаются пока главным-то ставить?
- Я думаю, что уже не опасаются. Но дело в том, что у нас главным работает старичок... Он уже на пенсии вообще-то, но еще работает, козел. Ну, вроде того, что неудобно его трогать. Но, думаю, что внутреннее решение они уже приняли: как только этот козел уйдет, я занимаю его кабинет.
Пошли через городской парк.
Там на одной из площадок соревновались городошники. И стояло много зрителей, смотрели.
Владимир Николаич и Груша остановились тоже, посмотрели...
- Делать нечего,- негромко сказал Владимир Николаич, трогаясь опять в путь.
- А у вас, Владимир Николаич, я как-то все не спрошу, родные-то здесь не живут?
- Здесь!- почему-то воскликнул Владимир Николаич.- Тут вот в чем дело: они все на известном уровне, а я - отстал, когда принялся злоупотреблять-то. Ну и... наметилось такое охлаждение.- Владимир Николаич говорил об этом не сожалея, не огорчаясь, а как бы даже злясь на этих, которые "на известном уровне".- Но они об этом еще крупно пожалеют. Я им не... это... не мальчик, понимаешь, которого можно сперва не допускать к себе, потом, видите ли, допустить. У меня ведь так: я молчу, молчу, потом ка-ак покажу зубы!.. Меня же вот в районе-то все же боятся. Как выезжаю куда с ревизией... А дело в том, что меня иногда, как сильного бухгалтера, просят из других учреждений съездить обревизовать на местах. Как приезжаю, так сразу говорят: "Дятел прилетел!" Страх и уважение нагоняю. Меня же ничем не купишь. Сколько уж раз пытались: то барана подсунут, то намекнут, мол, шифоньер по заказу сделаем или книжный шкаф... Фигу! А один раз поехал в промартель, тут вот, километров за сорок, ну, сижу в конторе. Приходят: "Владимир Николаич, мы тут валенки хорошие катаем... Может, скатать?" Что ж, давайте, говорю. Я заплачу по прейскуранту, все честь по чести. Это не возбраняется. Ладно. Через два дня приносят валенки. Так они что сделали: чтобы угодить мне, взяли да голенища-то несколько раз - вот так вот - изогнули, изогнули... Раза в три слой получился.
- Как бурки?
- Как бурки, только это не бурки, а нормальные валенки, но с голенищами такая вот история. Ладно. Я помалкиваю насчет голенищ. Сколько, спрашиваю, стоит? Да ничего, мол, не надо. Кэ-эк я дал счетами по столу, как заорал: цена?! Полная стоимость по прейскуранту! И развернуть голенища, как у всех трудящихся!.. Я вам покажу тут!..
Прохожие, некоторые, стали оглядываться на них - Владимир Николаич всерьез кричал.
- Потише, Владимир Николаич,- попросила Груша.- А то оглядываются.
- Да, да,- спохватился Владимир Николаич.- Это не очень интеллигентно. Горячность чертова...
И вот пришли они домой к Владимиру Николаичу.
Этакая уютненькая квартирка в пятиэтажном кирпичном ковчеге... Вся напрочь уставленная и увешанная предметами.
- Ну те-с... вот здесь мы и обитаем!- оживленно сказал Владимир Николаич.
И стал вежливо, но несколько поспешно предлагать Груше: снять плащик шуршащий, болонью, сесть в креслице, полистать журнал с картинками с журнального столика на гнутых ножках... Вообще дома он сделался суетливым и чего-то все подхихикивал и смущался. И очень много говорил.
- Раздевайтесь. Вот так, собственно, и живем. Как находите? Садитесь. Я знаю, вы сейчас скажете: не чувствуется в доме женской руки, женского глаза... Что я на это скажу? Я скажу: я знаю! Не хотите? Журналишка... Есть любопытные картинки. Как находите квартирку?
- Хорошо, хорошо, Владимир Николаич,- успела сказать Груша.
- Нет, до хорошего тут еще... Нет, это еще не называется хорошо.- Владимир Николаич налаживал стол: появилась неизменная бутылка шампанского, лимоны в хрустальной вазочке, конфеты - тоже в хрустальной вазочке.- Хорошо здесь будет... при известных, так сказать, обстоятельствах.
- Холодильник-то как? В очереди стояли?
- В очереди. Мы вместе в очереди-то стояли, а когда разошлись, я сходил да очередь-то переписал на новый адрес - на себя. Она даже не знает, ждет, наверно.- Владимир Николаич посмеялся.- Ругает, наверно, Советскую власть... Прошу! Сейчас мы еще музыку врубим...- Владимир Николаич потрусил в другую комнату и уже оттуда сообщил: "Мост Ватерлоо"!
И из той комнаты полилась грустная, человечнейшая мелодия.
Владимир Николаич вышел довольный.
- Как находите?- спросил.
- Хорошо,- сказала Груша.- Грустная музыка.
- Грустная,- согласился Владимир Николаич.- Иной раз включишь один, плакать охота...
Груша глянула на него... И что-то в лице ее дрогнуло- не то жалость, не то уважение за слезы, а может,- кто знает?- может, это любовь озарила на миг лицо женщины.
- Прошу!- опять сказал Владимир Николаич.
Груша села за стол.
- Нет, жить можно!- воскликнул Владимир Николаич. И покраснел. Волновался, что ли.- Я так скажу, Агриппина Игнатьевна: жить можно. Только мы не умеем.
- Как же? Вы говорите, умеете.
- В практическом смысле - да, но я говорю о другом: душевно мы какие-то неактивные. У меня что-то сердце волнуется, Груша... А?- Владимир Николаич смело воткнулся своим активным взглядом в лицо женщины, в глаза ей.- Груша?
- А?
- Я волнуюсь, как... пионер. Честное слово.
Груша смутилась.
- Да чего же вы волнуетесь?
- А я не знаю. Я откуда знаю?- Владимир Николаич с подчеркнутым сожалением перевел взгляд на стол, налил в фужеры шампанского.- Выпьем на брудершафт?
- Как это?- не поняла Груша.
- А вот так вот берутся... Дайте руку. Вот так вот берут, просовывают,- Владимир Николаич показал как,- и выпивают. Вместе. Мм?
Груша покраснела.
- Господи!.. Да для чего же так-то?
- А вот - происходит... тесное знакомство. Мм?
- Да что-то я... это... Давайте уж прямо выпьем!
- Да нет, зачем же прямо? Все дело в том, что тут образуется кольцо.
- Да неловко ведь так-то.
- Да чего тут неловкого?.. Ну, давайте. Смелей! Музыка такая играет... даже жалко. Неужели у вас не волнуется сердце? Не волнуется?
- Да нет, волнуется... Господи, чего говорю-то?.. Зачем говорить-то об этом?
- Да об этом целые книги пишут!- взволнованно воскликнул Владимир Николаич.- Поэмы целые пишут.