- Вот поэтому и надо учиться.
- А вы - учитель, да?
- Учитель.
- Значит, вы счастливый, если вы учите?
- Наверно. Позови-ка сестру.
- Что, плохо?
- Нет, просто устал.
- Лиля Александровна!- позвал Пашка.
Вошла сестра и сделала учителю укол.
- Ну, вот теперь уснем,- сказал тот и выключил свет.
Пашка долго еще лежал с открытыми глазами, думал о чем-то. А как только стал засыпать, услышал голос Насти:
- Павел, иди ко мне.
...И опять снится Пашке сон:
Ждет его Настя на том самом месте, где встречала его во сне в первый раз.
- Здравствуй, Павел.
- Здравствуй.
- Как живешь?
- Ничего.
- Идеал-то не нашел еще?
Пашка усмехнулся.
- Нет.
- Помнишь сказку?- спросила вдруг Настя.- Бабушка тебе рассказывала...
- Про голую бабу, что ли?
- Да.
- Помню.
- Так вот, ты не верь: это не смерть была, это любовь по земле ходит.
- Как это?
- Любовь. Ходит по земле.
- А чего она ходит?
- Чтобы люди знали ее, чтоб не забывали.
- Она что, тоже голая?
- Она красивая-красивая.
- Хоть бы разок увидеть ее.
- Увидишь. Она придет к тебе.
- А если не придет? Ведь нельзя же сидеть и ждать, что придет кто-нибудь и научит, как добиться счастья. Будешь ждать, что придет, а он возьмет и не придет. Так и проживешь дураком. Правильно я рассуждаю?
- Правильно. А учиться можно не только в школе. Жизнь - это, брат, тоже школа, только лучше.
- И опять: если я буду сидеть и ждать...
- Зачем же ждать,- перебивает его Настя.- Надо искать. Надо все время искать, Павел.
- Так вот я ищу. Но я же хочу идеал!
Опять засмеялся белобрысый. Пашка проснулся.
Утро. Еще спят все. Пашка огляделся по палате. И вдруг ему показалось...
- Братцы!- заорал он.
Повскакали больные.
- Ты чего, Пашка?- спросил белобрысый.
Пашка показал на учителя, который лежит недвижно.
- Няня!- рявкнул белобрысый.
Учитель приподнялся.
- Что такое? В чем дело?
Все смотрят на него.
- Что случилось-то?
Пашка негромко засмеялся.
- А мне показалось, ты помер,- сказал он простодушно.
Учитель досадливо сморщился.
- Первую ночь спокойно уснул... Надо же!
Пашка лег и стал смотреть в потолок. На душе у него легко.
- Значит, будем жить,- сказал он, отвечая своим мыслям.
А за окнами больницы - большой ясный день. Большая милая жизнь...
Ваш сын и брат
...И вот пришла весна. Обычная - добрая и бестолковая, как недозрелая девка.
В переулках на селе - грязь в колено. Люди ходят вдоль плетней, держась руками за колья. И если ухватится за кол какой-нибудь дядя из Заготскота, то и останется он у него в руках, ибо дяди из Заготскота все почему-то как налитые, с лицами красного шершавого сукна. Хозяева огородов матерятся на чем свет стоит.
- Тебе, паразит, жалко сапоги измарать, а я должен каждую весну плетень починять?!
- Взял бы да накидал камней, если плетень жалко.
- А у тебя что, руки отсохли? Возьми да накидай...
- А, тогда не лайся, если такой умный.
А ночами в полях с тоскливым вздохом оседают подопревшие серые снега.
А в тополях, у речки, что-то звонко лопается с тихим ликующим звуком: "Пи-у".
Лед прошел по реке. Но еще отдельные льдины, блестя на солнце, скребут скользкими животами каменистую дресву; а на изгибах речных льдины вылезают ноздреватыми синими мордами на берег, разгребают гальку, разворачиваются и плывут дальше - умирать.
Малый сырой ветерок кружится и кружит голову... Остро пахнет навозом, гнилым мокрым деревом и талой землей.
Вечерами, перед сном грядущим, люди добреют.
Во дворах на таганках потеют семейные чугуны с варевом. Пляшут веселые огоньки, потрескивает волглый хворост. Задумчиво в теплом воздухе... Прожит еще один день. Вполсилы ведутся неторопливые необязательные разговоры - завтра будет еще день и опять будут разные дела. А пока можно отдохнуть, покурить всласть, поворчать на судьбу, задуматься бог знает о чем - что, может, жизнь- судьба эта самая - могла бы быть какой-нибудь иной - малость лучше?.. А в общем-то, и так ничего - хорошо. Особенно весной.
Степан
В такой-то задумчивый хороший вечер, минуя большак, пришел к родному селу Воеводин Степан.
Пришел он с той стороны, где меньше дворов, сел на косогор, нагретый за день солнышком, и вздохнул. И стал смотреть на деревню. Он, видно, много отшагал за день и крепко устал.
Он долго сидел так и смотрел.
Потом встал и пошел в деревню.
Ермолай Воеводин копался еще в своей завозне - тесал дышло для брички. В завозне пахло сосновой стружкой, махрой и остывающими тесовыми стенами. Свету в завозне было уже мало. Ермолай щурился и, попадая рубанком на сучки, по привычке ласково матерился.
...И тут на пороге, в дверях, вырос сын его - Степан.
- Здорово, тять.
Ермолай поднял голову, долго смотрел на сына... Потом высморкался из одной ноздри, вытер нос подолом сатиновой рубахи, как делают бабы, и опять внимательно посмотрел на сына.
- Степка, что ли?
- Но... Не узнал?
- Хот!.. Язви ты... Я уж думал - почудилось.
Степан опустил худой вещмешок на порожек, подошел к отцу... Обнялись, чмокнулись пару раз.
- Пришел?
- Ага.
- Что-то раньше? Мы осенью ждали.
- Отработал... отпустили.
- Хот... язви ты!- Отец был рад сыну, рад был видеть его. Только не знал, что делать.
- А Борзя-то живой ишо,- сказал он.
- Но?- удивился Степан. Он тоже не знал, что делать. Он тоже рад был видеть отца.- А где он?
- А шалается где-нибудь. Этта, в субботу вывесили бабы бельишко сушить - все изодрал. Разыгрался, сукин сын, и давай трепать...
- Шалавый дурак.
- Хотел уж пристрелить его, да подумал: придешь - обидишься...
Присели на верстак, закурили.
- Наши здоровы?- спросил Степан.- Пишут ребята?
- Ничо, здоровы. Как сиделось-то?
- А ничо, хорошо. Работали. Ребята-то как?..
- Да редко пишут. Ничто вроде... Игнат хвалится. А Максим - на стройке. Ты-то в шахтах, наверно, робил?
- Нет, зачем: лес валили.
- Ну да.- Ермолай понимающе кивнул головой.- Дурь-то вся вышла?
- Та-а...- Степан поморщился.- Не в этом дело.
- Ты вот, Степка... Ермолай погрозил согнутым прокуренным пальцем.- Ты теперь понял: не лезь с кулаками куда не надо. Нашли, черти полосатые, время драться.
- Не в этом дело,- опять сказал Степан.
В завозне быстро темнело. И все так же волнующе пахло стружкой и махрой...
Степан встал с верстака, затоптал окурок... Поднял свой хилый вещмешок.
- Пошли в дом, покажемся.
- Немая-то наша,- заговорил отец, поднимаясь,- чуть замуж не вышла.- Ему все хотелось сказать какую-нибудь важную новость, и ничего как-то не приходило в голову.
- Но!- удивился Степан.
- Смех и грех...
Пока шли от завозни, отец рассказывал:
- Приходит один раз из клуба и мычит мне: мол, жениха приведу. Я, говорю, те счас такого жениха приведу, что ты неделю сидеть не сможешь.
- Может, зря?
- Что "зря"? "Зря"... Обмануть надумал какой-то - полегче выбрал. Кому она, к черту, нужна такая. Я, говорю, такого те жениха приведу...
- Посмотреть надо было жениха-то. Может, правда... А в это время на крыльцо вышла и сама "невеста" - крупная девка лет двадцати трех. Увидела брата, всплеснула руками, замычала радостно. Глаза у нее синие, как цветочки, и смотрит она до слез доверчиво.
- Ма-ам, мм,- мычала она и ждала, когда брат подойдет к ней, и смотрела на него сверху, с крыльца... И до того она в эту минуту была счастлива, что у мужиков навернулись слезы.
- А от те "ме",- сердито сказал отец и шаркнул ладонью по глазам.- Ждала все, крестики на стене ставила - сколько дней осталось,- пояснил он Степану.- Любит всех, как дура.
Степан нахмурился, чтоб скрыть волнение, поднялся по ступенькам, неловко приобнял сестру, похлопал ее по спине... А она вцепилась в него, мычала и целовала в щеки, в лоб, в губы.
- Ладно тебе,- сопротивлялся Степан и хотел освободиться от крепких объятий. И неловко было ему, что его так нацеловывают, и рад был тоже, и не мог оттолкнуть счастливую сестру.
- Ты гляди,- смущенно бормотал он.- Ну, хватит, хватит... Ну, все...
- Да пусть уж,- сказал отец и опять вытер глаза.- Вишь, соскучилась.
Степан высвободился наконец из объятий сестры, весело оглядел ее.
- Ну, как живешь-то?- спросил.
Сестра показала руками - "хорошо".
- У ей всегда хорошо,- сказал отец, поднимаясь на крыльцо.- Пошли, мать обрадуем.
Мать заплакала, запричитала.
- Господи-батюшки, отец небесный, услыхал ты мои молитвы, долетели они до тебя...
Всем стало как-то не по себе и от ее причета.
- Ты, мать, и радуешься и горюешь - все одинаково,- строго заметил Ермолай.- Чо захлюпала-то? Ну, пришел, теперь радоваться надо.
- Дак я и радуюсь, не радуюсь, что ли...
- Ну и не реви.
- Было бы у меня их двадцать, я бы не ревела. А то их всего-то трое и те разлетелись по белу свету... Каменная я, что ли?
- Дак и мне жалко! Ну и давай будем реветь по целым дням. Только и делов...