* * *
Случилось это в жаркий августовский день. Юная, загорелая Варвара в коротком полинялом платьице шлепала босыми ногами по горячей дорожной пыли. К самой обочине подступила колючая изгородь виноградника. Желтоватые, дымчатые гроздья отягощали кусты, соблазняли спелым наливом. Варваре сильно захотелось душистого муската, который был только на этой плантации, принадлежавшей Сайкину, и она, отчаянно стрельнув по сторонам глазами, одним духом перелетела через невысокие колючки, только сверкнули глянцевитые от загара икры. Прячась за кустами, вся подавшись вперед, побежала вдоль рядка, подальше от дороги, и легла на спину в сухой, шершавый гравий, и прямо в рот ей - сочная, медовая гроздь, с такой тонкой кожурой на ягодах, что просвечивались застрявшие в мякоти косточки. Варвара зажмурилась от удовольствия с полным ртом душистого сока, а когда открыла глаза, увидела над собой хозяина, будто нависла гора, вот-вот рухнет и раздавит. Сайкин ухмылялся и качал головой, переводя взгляд с растерянного девичьего лица на обнаженные ноги. Варвара приподнялась на локте, смущенно одернула платье.
- По чужим виноградникам шастаешь?
Варвара потупилась, одной рукой упираясь в землю, другой неловко натягивая подол на голые колени. Сайкина она боялась - нескладный, рыжий, даже шея и мочки ушей в веснушках. В маленьких кабаньих глазках - злое и нахальное.
- Эх, и выдеру я тебя, как Сидорову козу, на позор всему хутору!
- Я больше не буду… дядя. - Варвара захныкала и хотела подняться на ноги, но Сайкин взял ее за плечо, придавил к земле:
- Лежи!.. Да не вздумай кричать.
И навалился медвежьей тяжестью и бесстыдно зашарил лапищами по девичьему телу, обласканному одними степными ветрами да теплой речной водой. Варвара задохнулась от ужаса и онемела, и не нашла в себе силы воспротивиться… Пришла домой как дурная, щедро одаренная виноградом, вывалила из подола на стол тяжелые кисти, заревела, упала на кровать и так, ничком, не шевелясь, бездумно пролежала до вечера, пока не пришел Чоп, ее дядя. Матери и отца Варвара лишилась еще в детстве, почти не помнила их и воспитывалась у Парфена Иосифовича Чопа, материного брата. Видя, какой ладной, черноглазой росла племянница, старик глаз с нее не спускал, боясь, чтобы кто-нибудь из хуторских отчаянных хлопцев не совратил до замужества. Да разве углядишь? Варвара была непоседой, летние дни пропадала на речке, вместе с мальчишками уходила в походы по лесам и долам, за что ей не раз влетало от Парфена Иосифовича. Еще в сенях услышав всхлипывание, старик, прихрамывая, подошел к кровати.
- Или заболела?
Варвара притихла.
- Может, за фельдшером сходить? - Чоп потрогал ее лоб. - Вроде жара нету. Что же ты молчишь?
Варвара вскочила на кровати, помятая, взъерошенная, напугав Чопа, но он и слова не успел сказать, как она уже была во дворе.
- Ишь стрекоза!
Чоп неодобрительно покачал головой и стал перебирать в уме хуторских женихов: пора, пора выдавать Варвару замуж.
На другой день пришел свататься Сайкин. Варвара, наклонясь над срубом, доставала из колодца воду, бросила на рыжего полный гнева и ненависти взгляд и понесла ведро в катух, свиньям, в дом не зашла. Сайкин так и не увидел соседку в этот день. Она забрела в самый дальний угол заросшего вишняком сада, спустилась к реке. Тут было сыро. Между пиками камышей поблескивала вода, ноги ступали по мягкому илу в частых оспинах - следах разной пресмыкающейся твари. Где-то за стеной камыша, на середине реки плюхнулась рыба, и этот звук гулким ударом отозвался в сердце Варвары. Над ухом зазвенел комар и впился в висок. Насекомые насели со всех сторон. Варвара вяло оборонялась. В камыше послышался треск, возня. Варвара насторожилась. На берег вылезла крыса с обвислой черной шерстью, острой мордой понюхала воздух. Варвара брезгливо передернулась, шикнула на крысу, и та юркнула в камыш. На душе было гадко, как будто водяная крыса забралась за пазуху…
- Не пойду, не пойду за него! - твердила Варвара за ужином, когда Чоп передал ей разговор с Сайкиным. - Уеду в город! Не буду в хуторе жить!
Той же осенью сдала экзамены в техникум. Бабы говорили: "Эта без мыла везде пролезет. Любого городского подцепит. Что ей хуторские!" Бабы были правы, да не совсем. Был он из соседнего большого села, долговязый, русый, заканчивал техникум, она держала экзамены за первый курс. Летом вместе уехали в Кустанай по его путевке. Варвара техникум бросила и вскоре пожалела: жили плохо. Долговязый после первой же брачной ночи разочаровался в Варваре, открыто приударял за местными модницами, дома не ночевал, а раз пришел пьяный и сказал: "Ты не особенно… Не нравлюсь, пожалуйста, на все четыре стороны!" Варвара этого не перенесла, наскоро связала узел, и, когда утром муж с головной болью проснулся и зашарил рукой по пустой постели, недоумевая, куда же делась жена, Варвара была уже далеко от Кустаная.
Год спустя - куда теперь денешься? - сошлась с рыжим Сайкиным. Но жизнь не клеилась. Была ему Варвара ни жена, ни любовница, а так: ни богу свечка ни черту кочерга. Вернулась к дяде и вся отдалась работе, только в ней находила отраду. У свинарок были хорошие заработки, и она попросилась на ферму. Но все чаще задумывалась, в этом ли счастье? Тосковала по юности, с грустью, как лучшие годы, вспоминала учебу в техникуме. Тогда-то она сблизилась с Сашей Цымбалом, да, видно, не надолго… "Если не помиримся, брошу все, поеду учиться", - думала Варвара в постели, широко открытыми глазами глядя в темноту. Давно купила пачку тетрадей, нужные учебники, только вот никак не могла выбрать время. "Завтра возьму с собой на ферму, и ни на какие гулянки! - убеждала себя горячо, потому что в душе сомневалась, хватит ли терпения. - Хватит! Хватит! Что я, хуже Ленки? В двадцать раз лучше разбираюсь… Сколько через эти руки прошло! Только бы диплом!"
Варвара, уткнув лицо в подушку, скрипела зубами, злилась на Елену, но не могла простить и Саше. Было больно if обидно, и тянуло к этому чудаковатому пареньку, чем-то ее приворожившему - то ли своей молодостью, то ли неподатливостью. "Опостылели", - стонала Варвара и в который уже раз зарекалась не признавать мужиков, даже Сашу. Прислушалась к далеким шагам Сайкина, вскочила с кровати, зажгла свет, поставила на печку выварку с водой, посрывала с окон занавески, сволокла все грязное в кучу, приготовила к стирке, потом принялась перетирать тряпкой мебель, стекла на окнах и зеркала, потом взялась за полы, высоко подоткнув юбку, шлепая босыми ногами по воде. Чоп, войдя со двора, оторопел:
- Дня тебе мало? Добрые люди спят уже давно.
- То ж добрые… - буркнула Варвара, ожесточенно ерзая тряпкой по полу и вытесняя деда из комнаты.
5
Среди домов есть такие, в которые входишь с охотой, зная, что там всегда будут тебе рады. Знал такой дом в хуторе и Дмитрий Рубцов. Из правления он отправился ужинать к старому другу Филиппу Артемовичу Сайкину. Они сели за стол в чистой горнице, где полы пахли свежей краской и снежно белели стены, увешанные широкими деревянными рамами домашней работы с плотно вставленными в них многочисленными фотографиями. Хоть были здесь и традиционные, расшитые петухами рушники и горбился в углу дубовый столетний сундук с замком-гирькой, комната выглядела отнюдь не старомодно, было в ней немало примет и нашего времени. Окна совсем не подслеповатые, а высокие, горница просторная, с одной стороны- новый шифоньер и трюмо, с другой - сверкающий лаком и перламутром радиокомбайн, какой редко увидишь и в городской квартире.
- Зачем тебе этот аристократ? - удивился Дмитрий Дмитриевич. - Телевидение не скоро дойдет до вашего хутора.
- Хочу первым посмотреть это дело. А то помру и не увижу, - лукаво отвечал хозяин, между прочим любивший слово "дело". - Время летит, не успеваешь оглядываться. Я и антенну установил на крыше, и кажется мне, что мой дом теперь не дом, а какой-то воздушный корабль. Несется невесть куда. Дойдет, очень даже скоро дойдет это дело до хутора.
- Все шутишь, Филипп Артемович. Я рад за тебя.
Для Варвары он был безымянный, для злых хуторских языков - Филькой, а для Елены и друзей - Филиппом Артемовичем. Этим дорожил, в семейном устое видел основательность жизни.
- Подумать только, уже зоотехник, уже нас, стариков, в хвост и в гриву разделывает на собрании, а, Филипп Артемович? - сказал Рубцов, имея в виду Елену, приемную дочь Сайкина.
- Рано ты в старики записываешься, Дмитрий Дмитриевич. Как бы ты, это дело, за мою дочь не стал свататься.
- Я что! Вот Бородин точно зашлет сватов.
Сайкин нахмурился:
- С чего ты взял?
- Видел его с Еленой. До сих пор, наверно, беседуют.
Сайкин вовсе озлился:
- Что ты мелешь! Где ты их видел?
- За крыльцом правления. Может, и целовались, бог их знает.
- Не допущу! - Сайкин грохнул кулаком по столу. Лицо Рубцова вытянулось: он никак не ожидал, что Сайкин так разволнуется от его шутливых слов.
Хлопнула дверь. Вошла Елена. Сайкин приставил палец к губам, строго посмотрел на Рубцова: "Хватит, хватит об этом!"
- Иди с нами снедать! - позвал он Елену, которая направилась в свою, смежную комнату, неся на покатых плечах толстые золотистые косы, как два лисьих хвоста. Рубцов проводил ее любопытным взглядом.
- Не хочется, - отозвалась Елена. В ее комнате скрипнула кровать.
Сайкин вздохнул:
- Строптивая стала. А ведь я ей… Не будем, не будем об этом деле. Давай вечерять, Дмитрий Дмитриевич!
- Ну вот, новый секретарь… Как он тебе понравился, Филипп Артемович? - Рубцов наложил себе в тарелку парующую рассыпчатую картошку, соленые огурцы с прилипшими веточками укропа и усердно захрустел, ожидая, что скажет хозяин. Но Сайкин молчал, налил рюмку водки, неторопливо подал гостю через стол.