- Не могу. Мне еще с Бородиным встречаться.
- Брось ты, ей-богу! Двенадцатый час. Какие встречи?
Но Рубцов с полным ртом замычал и замотал головой, отстраняя рюмку. Сайкин пожелал ему здоровья и выпил сам.
- Чем тебя еще угощать? Пробуй мед. Занимаюсь потихоньку пчелками. Спокойно и полезно это дело.
Но Рубцов думал о своем.
- Ситуация в правлении была, я тебе скажу, не из легких, только меня с толку не собьешь. Нюх у меня собачий, и нос всегда держу по ветру. Вы мне тут хоть в стельку… чего ни плетите, а я знаю: главное сейчас кукуруза!
- Бородин тебе спасибо скажет. Выпей!
- Нелегкий он человек, этот Бородин, признаться тебе, - продолжал Рубцов. - Я не новичок в сельском хозяйстве. Но не могу понять, как человек может интересоваться одними свиньями, телятами, кукурузой! Записная книжка у него - настоящий молитвенник, куда он то и дело заглядывает. Представь, там даже записано, когда такая-то свинья на такой-то ферме должна опороситься! Ну и мне приходится копаться в бумажках, как жуку в навозе, зубрить до умопомрачения. Кошмары стали сниться. Недавно приплелось, будто меня на бюро обкома засыпают перекрестными вопросами и, если на какой не отвечу, то тут же мне гроб-могила. И кто же, думаешь, спрашивает? Бородин! "А сколько, Дмитрий Дмитриевич, подсосных поросят в колхозе "Среди вольных степей"? А какой сейчас средний привес у бычков на откорме?" Веришь, проснулся в холодном поту…
- Хе-хе-хе, допек он тебя, как я погляжу. - Сайкин отодвинул от себя тарелку, грузно навалился на стол. Лицо его покрылось испариной. - И мне, Дмитрий Дмитриевич, Бородин поперек дороги стоит. Всю жизнь стоит.
- Может, обомнется, - предположил Рубцов, не совсем понимая Сайкина. - Наверху меня спрашивали, я сказал: подождем, посмотрим.
- Ладно, где наша не пропадала, давай выпьем!
- Что с тобой, не пойму, Филипп Артемович! Пьяницей тебя я не знаю, всегда уважал за трезвость…
- Тоска какая-то нашла.
- Не нагоняй преждевременно страху. Ну все, Филипп Артемович, я поехал. Извини.
Сайкин не стал задерживать гостя, проводил до калитки и почти насильно оделил его банкой меда, завернутой в газету и перехваченной у горлышка лоскутом.
- Приезжай, всегда буду рад, а особливо по морозу, - сказал он на прощанье. - Зайца прибавилось. Говорят, перемахнул от соседей. У них там всю землю перепахали.
- На зайца обязательно приеду. Собирай побольше людей гаить.
Рубцов сунул банку с медом в портфель и полез в "газик", поджидавший его у ворот.
- Домой! - бодро крикнул он шоферу.
6
Филипп Артемович постоял возле стола, подумал и взял недопитую поллитровку, закупорил свернутой из газеты пробкой, сунул в карман. Из комнаты Елены слышалось ровное дыхание да пение сверчка в холодной печи. Вскоре Сайкин уже шагал по улицам и переулкам, через сады и огороды известной ему одному тропинкой на край хутора. В доме на отшибе светились окна. Филипп Артемович приник к стеклу, пытаясь осмотреть комнату сквозь кружевную занавеску, и в испуге отшатнулся. Долго стоял в нерешительности. Подкладкой фуражки вытер потную голову. Хотел было повернуть назад, но махнул рукой: была не была. Толкнул дверь.
У стола с закусками развалился на стуле Рубцов, и ворот его гимнастерки был расстегнут на все пуговицы. Похудевший портфель валялся на сундуке, а банка с медом стояла рядом с пузатым графином водки. На дне графина плавали корки лимона. Хозяйка суетилась у печи. Ее дочь Нюра, подперев голову рукой, с улыбкой слушала Рубцова, который рассказывал что-то смешное.
Бросив стряпать, охая и ахая, хозяйка бросилась навстречу гостю. Филипп Артемович присел на лавку: никак не мог снять тугой хромовый сапог, ерзая по заднику носком другого сапога.
- Принимай еще гостей, Анастасия, - сказал он с усмешкой.
Хозяйка завернула в половую тряпку неподдающийся сапог и с такой силой потащила на себя, что Филипп Артемович съехал с лавки и запрыгал на одной ноге.
- Здоровая же ты баба, это дело.
Рубцов умолк, прислушиваясь к голосам в сенях, и, когда Сайкин появился на пороге в тапочках на босу ногу, встал навстречу, радостно улыбаясь:
- Заходи, заходи, мы тут малость того…
- Ясно, - сказал Филипп Артемович, присаживаясь к столу. - У меня дома грамма не выпил, а у людей уже полштофа опорожнил. И про Бородина забыл.
- На полчасика забежал. У шофера скат спустил. Тут недалеко чинит. - Рубцов прислушался, но с улицы не доносилось никаких звуков, лишь что-то трещало, шкварилось в печи и остро пахло пережаренным салом.
- Мам, яичница пригорела! - крикнула, смеясь, Нюра и повернулась к Рубцову: - Так что же страусы?
- Страусы, значит, водятся в пустыне Сахаре и яйца кладут в песок…
Нюра хихикнула, вспомнив рассказ Захара о пушистых кроличьих яйцах.
- Видно, сладкое любят?
- Почему сладкое?
- Так ведь Сахара же. Сахару-песку там много, что ли?
- Эх, Нюра, сама ты, как сахар… - Под столом что-то произошло. Нюра вдруг вспыхнула, загремела табуреткой, отодвинулась от стола и одернула юбку.
- Говорите, да не заговаривайтесь. А то опять очки потеряете. Страус еще мне!
Рубцов захохотал:
- Шустрая, ну и шустрая девка!
Филипп Артемович косил взгляд то на вдовушку, то на ее дочь и не понимал, к кому пришел его друг и как ему, Сайкину, следует себя вести. Он выпил рюмку лимонной водки, но свою поллитровку не достал, в разговор не вступал, только тупо смотрел на разболтавшегося Рубцова. Потом тяжко вздохнул и принялся за куриную лапу, рвал зубами недоваренное мясо, облизывал сальные губы. Не то во хмелю, не то дурачась, Рубцов плел такое несуразное, что Сайкину было неловко за своего друга. Хозяйка снисходительно улыбалась и все хлопотала возле гостей. Застучал мотор, к дому подъехала машина. Рубцов стал прощаться и что-то шепнул Нюре, отчего она досадливо отмахнулась.
- Мед дареный не забывай, - сказал с ехидцей Филипп Артемович.
- Возьмите, возьмите. У нас, слава богу, своего хватает! - Хозяйка пыталась сунуть банку в портфель, но Рубцов решительно отвел ее руку, потряс портфелем:
- Там у меня бумаги важные. Кушайте на здоровье.
- Даром что не свой, - буркнул Сайкин.
- Нюра, проводи гостя! - строго сказала хозяйка.
- Сами дорогу найдут. - Нюра сердито отвернулась.
- И не стыдно тебе. Иди проводи!
- Вот навязались. Сейчас уберусь…
- Ей все равно на дежурство. Свинья супоросная в группе. - Мать подтолкнула Нюру к двери. - Подкиньте до фермы, Дмитрий Дмитриевич.
- С удовольствием. А на зайца обязательно приеду, Филипп Артемович.
Сайкин отмахнулся:
- Ладно, ладно. Будем рады.
- Не-ет, Филипп Артемович. - Рубцов поймал его руку и сжал до хруста. - Вижу, что думаешь обо мне нехорошо. Мол, серьезный товарищ, а ведет себя недостойно. Так, а?.. У меня эта серьезность вот где! - Рубцов ткнул пальцем в печенку. - Э-э, ничего ты не понимаешь. Прощай!
Закрыв дверь на задвижку и подождав, пока машина отъехала от дома, хозяйка вернулась к печи, резвая и веселая. Она била яйца о край сковороды и, высоко поднимая, разламывала пополам; белок вытягивался, студенисто дрожал и шлепался вместе с желтком на раскаленную сковороду. Брызнуло, зашипело, затрещало растопившееся сало. Хозяйка стряпала у печи сноровисто.
- Я вам, Филипп Артемович, свеженькой изжарю. А вишневка какая припрятана. Берегу для вас.
Сайкин, опустив голову, вяло пережевывал корочку хлеба. К яичнице не притронулся, она так и застыла в пузырях, с помутневшими желтками и побелевшим свиным салом, но наливку отведал. Хозяйка принесла ее из кладовки, тщательно стерев фартуком с бутылки пыль. Анастасия Кузьминична, точно в чем-то провинилась перед гостем, выказывала ему всяческое внимание: то поправляла на его коленях полотенце, то подливала в стопку кроваво-красной вишневки, то нарезала ломтями хлеб, которого и так хватало. Все эти услуги Филипп Артемович принимал как должное и что-то бормотал себе под нос.
Хозяйка мимоходом заглянула в зеркало, поправила волосы, одернула юбку. Была она крепко сбитой и еще не старой бабой, на которую мужики непременно оглядывались, встречая на улице.
- Давненько вы не были у нас, Филипп Артемович.
Гость молчал.
- Притомились? Куда там, после таких дебатов… - Хозяйка присела на край табуретки напротив Сайкина, заглянула ему в глаза, заискивая:
- Может, вам постельку постелить?
- Незачем. Я домой пойду.
- Так поздно! Да еще выпивши! Я всю ночь глаз не сомкну, буду беспокоиться: может, в силосную яму свалился, ногу сломал. Нет, нет, я вас не отпущу, Филипп Артемович.
Она сняла с кровати покрывало, сложила вчетверо и повесила на спинку, привычно и в то же время с особенной старательностью подбила перину, разложила подушки.
- Ну, я пошел, - сказал Филипп Артемович, вставая, не глядя в ту сторону.
- Вы это всерьез? - удивилась хозяйка, и улыбка сошла с ее губ.
- Обидела ты меня крепко, Анастасья.
- Так я ж его не тянула, сам приперся, черт плешивый! Что ему нужно, не знаю. Может, он к Нюре? Так старый уже. Из-за этого, Филипп Артемович…
- Мне завтра спозаранку ехать в райцентр. А медок свой я заберу, это дело. Из принципа.
Филипп Артемович подбросил на ладони банку, так и не распечатанную, горлышко которой он час назад аккуратно завязал лоскутом, сунул под мышку.
- Берите, берите. Если желаете, так я вам еще налью, - сказала хозяйка со слезами на глазах, обиженно поджимая губы.
Сайкин не ответил, вышел в сени.