3
Сашу неожиданно вызвали в правление колхоза. Издали он увидел свет во всех окнах и народ на крыльце. В кабинете председателя расположилось районное начальство, и Саша лишь с третьего раза попал кепкой на крючок: сильно волновался.
Василий Никандрович Бородин устроился за письменным столом (председатель был в области по каким-то делам), а рядом стоял Дмитрий Дмитриевич Рубцов, "командировочный", как его звали в хуторе. Он был в военной форме без погон, подтянутый, серьезный, только поперечная трещина на стекле очков нарушала иконописную строгость его лица. В послевоенные годы галифе и гимнастерка были излюбленной одеждой ответработников, но это увлечение давно прошло, и то, что Рубцов упорно продолжал носить военную форму, делало его личность в некотором роде загадочной.
- Цымбал прибыл, Василий Никандрович, - сказал он, кивая на Сашу.
Бородин с любопытством повернулся к парню. На фотографии в комсомольской учетной карточке он видел его с взъерошенными, непокорными, кое-как приглаженными послюнявленной ладонью волосами и вытаращенными глазами, словно загипнотизированного объективом. "Святая наивность", - подумал тогда Бородин, но теперь перед ним был довольно расторопный молодой человек, правда, немного тушевался. А Саша ожидал, что вот секретарь сейчас и спросит: "А как у вас моральная сторона, товарищ Цымбал? Доходят до меня слухи…" Камнем лежала на сердце Варвара, и казалось, что каждый райкомовец только не говорит, а в душе осуждает Сашу за аморальное поведение. Но Бородин протянул руку и крепко пожал:
- Будем знакомы!
В кабинет уже зашли все, кто помогал секретарю вытащить "Волгу" из болота. Безусые крепыши расселись на стульях, на диване и подоконниках. В другое время на такое не решились, побоялись бы начальства, но Бородин был земляк, свой.
"Этих война не тронула, - подумал Василий Никандрович, рассматривая хуторских парней. - Они не знают, чем пахнет передовая, чего стоит оторваться от земли и побежать навстречу пулеметной очереди, как засыпать и просыпаться с мыслью о войне и смерти". Об этом он думал всегда, останавливая свой взгляд на тех, кому около двадцати, и часто задавал себе тревожный вопрос: выстоят ли, выдержат, доведись им такие же испытания, какие в юности выпали ему, Бородину? Но сейчас пришла в голову другая мысль. В сороковых годах он был точь-в-точь таким же юнцом, как и они, а в двадцатых таким же был его отец, и в первую революцию, наверное, его дед… Конечно же выдержат, конечно же выстоят!
Бородин достал из кармана кукурузный початок, выломанный в поле недалеко от хутора, содрал "рубашку", большим пальцем порушил на стол зерно:
- Перестояла. На силос уже не годится.
Саша Цымбал согласно кивнул головой и помрачнел.
- Где же были комсомольцы? Почему не забили тревогу, не протянули виновных в "Колючке"?
Захар хохотнул:
- Надо бы! Ох как надо бы!
- Ладно тебе, Наливайка! - сердито одернул его Саша.
Но Захар вдруг вспылил, вскочил со стула и зло бросил:
- Кого бы первого я посадил на колючку, так это командира дружинников!
- Есть за что? - Бородин с любопытством посмотрел на взъерошенного парня.
Саша обомлел, ожидая услышать что-нибудь про Варвару. Притихли и хлопцы.
- В хуторе спекулянты орудуют, карманы деньгами набивают за счет колхоза, наплевать им на кукурузу, а дружина и в ус не дует! - Захар, развалясь на стуле, нагловато уставился на Сашу.
- Какие спекулянты? Что ты мелешь? Вечно этот Наливайка встрянет куда не следует. - Саша нахмурился для порядка, но в то же время облегченно вздохнул, словно гора с плеч.
- А Сайкин? Чьим он медом торгует?
- А голый гусь! Это разве не заслуга комсомола и лично Захара Наливайки в борьбе со спекулянтами? - вставил какой-то шутник.
На этот раз смех был жидковатый.
- В общем, похвалиться нечем.
Но Бородин, глядя на комсомольцев, думал: "Хорошие ребята. И даже взбалмошный Захар Наливайка, если разобраться, не дурак. Без сомнения. Надо только дать ему настоящее дело".
Постепенно в кабинет набилось полным-полно народу, пришли и члены правления, узнав о приезде секретаря.
- Гля, да тут все обчество! - удивился кто-то из вновь прибывших. "Обчеством" степняки называли собрание. Начались расспросы, появились желающие высказаться, в самом деле, как на собрании.
Бородин с любопытством посматривал на колхозников и ни одной реплики не оставлял без внимания, подолгу задерживал свой взгляд на каждом, кто попадал в поле его зрения: может, вместе росли, может, парнями дружили? Хуторяне в словах были неразборчивы. Звучала то украинская, то русская речь. Эти дядьки и тетки как бы пришли в сегодняшний день из детства Бородина. Но ведь они ему ровесники! И он с трудом этому верил, так как до сих пор считал себя молодым. Теперь он увидел, что его ровесники сильно постарели, стали такими же, какими были их отцы и матери в тридцатых годах, даже костюмами не особенно отличались, словно время для них остановилось.
Время, время… Как будто не десять лет назад, а вчера по поручению райкома комсомола он выступал с трибуны при свете керосиновой лампы, в холодном, нетопленном зале. Колхозники сидели в верхней одежде, кое-кто снял шапки, и то, наверное, лишь для того, чтобы лучше слышать оратора, который рассказывал о необычной стройке в каких-нибудь ста километрах от хутора. Бородин первый раз выступал перед земляками, горячился, спешил и доклад, который готовил несколько дней, выпалил за двадцать минут. Еще входили и рассаживались на скамейках люди, а он уже закончил. Раздались неодобрительные голоса:
- Интересно, Василий, да мало.
- ГЭС, значит… Скоро в хуторе заведем холодильники, телевизоры. Чудно!
После лекции никто не ушел, и Василия еще два часа держали на трибуне, засыпая вопросами.
Колхозные собрания всегда представлялись ему шумными, сдобренными юмором и острыми словечками, но справедливыми, отзывчивыми на человеческое горе, непримиримыми ко лжи и подлости, и теперь, вспоминая свое выступление десятилетней давности, он не поеживался от неловкости: к хутору подводили высоковольтную линию, многие уже обзавелись холодильниками, стиральными машинами, жить стали куда богаче прежнего…
У Рубцова лицо непроницаемое. Лишь одну мысль можно прочитать на нем: "Говорите, что хотите, но меня с толку не собьете!" На Сашу Цымбала, который пытался задавать тон беседе, он поглядывал с неудовольствием и уже не раз вскакивал с места.
- Прошу не устраивать базар!.. Продолжайте, товарищ Цымбал!
- Может, еще хочет кто-нибудь высказаться? - спросил Саша.
- Позвольте мне!
Сквозь толпу пробралась голубоглазая девушка. Она волновалась, как на экзаменах, лицо покрылось густыми красными пятнами, и Бородин догадался, что Елена, как и он десять лет назад, выступает перед своими земляками впервые. "До чего же похожа на Лиду!" - снова подумал он.
Как это часто бывает на таких стихийных "митингах", выступающие вдруг начали говорить не о том, о чем нужно было, а каждый о своем, у кого что наболело.
- Правильно тут вспомнили про спекулянтов. Я хочу добавить. - Елена обвела взглядом толпу, словно кого-то разыскивая. - Вот Варвара Чоп, свинарка. Почему у нее вышло по шесть поросят на свиноматку?
Варвара от неожиданности ахнула.
- Сейчас, товарищ Сайкина, речь не о поросятах, - вежливо заметил Саша. Но Елена даже бровью не повела.
- После опороса бедная свинья опомниться не успеет, как уже не досчитает двух-трех поросят… Это разве не так?
Опешившая Варвара наконец пришла в себя.
- Ты языком не мели! Ступай сама на ферму, посмотрю я, сколько у тебя к отъему останется поросят!
- Без сомнения, у нас имеются случаи хищения общественной собственности, - подал голос Саша. - Но нужны конкретные доказательства, коль вы обвиняете свинарку, товарищ Сайкина!
Этим нездешним "коль" Саша хотел придать вескость своим словам.
- Вот ты конкретно и проверь, что она носит с фермы в подоле, - заметил бойкий голос из сеней. - Каждый день провожаешь домой!
Хохот словно ледяной водой окатил Сашу. Не помог и медный колокольчик величиной с хорошую грушу, уцелевший в хуторе с времен дореволюционной приходской школы. Злясь и досадуя, Саша ждал, когда водворится тишина. Рубцов снова вскочил с места:
- Порядка, порядка нет, товарищи! - Но колокольчик в его руке беззвучно трясся, как будто вместе со всеми давился от смеха.
А Елена, воодушевленная поддержкой, смело продолжала:
- Кукурузу мы уберем, пусть с запозданием, не велика беда. Но вот как нам освободиться от мешочников, всех этих околоколхозных людишек?
Саша сидел красный, недовольный собой, исподлобья поглядывал на Варвару. Она вызывающе выпрямилась, с головы ее на плечи сполз платок, волосы распались, насунулись на уши, и с губ не сходила бегающая, глуповатая улыбка.
Бородину странно было слышать, что хищение поросят на ферме и всякие "побочные промыслы" не вызывают особого негодования. Свыклись, притерпелись? Но вспомнил, что степняки народ отчаянный, вон та же Варвара не посчитает за грех осенней ночью оседлать мотоцикл и мотнуть по грейдеру на колхозный огород, приволочь домой чувал помидоров для засолки, которые у нее почему-то не уродились.
Уколотый взглядом Рубцова, Саша повернулся к Елене:
- Вы закончили, товарищ Сайкина?
- С мешочниками надо кончать! - Девушка сердито прикусила губу и ушла в толпу.