Еще полдня девушки развлекались, заговаривая со знакомыми и наслаждаясь реакцией. Поплан присвистнул, засмеялся и принялся отчаянно кокетничать с Аннелизой - она аж вся расцвела. Конев сообщил в пространство, что в юбках они были ничуть не хуже. Контр-адмирал Аттенборо дернул Мари за косичку и посоветовал обзавестись кольцами в ушах - для полноты картины. Юлиан Минц сказал: "Подходяще".
Райнер Блюмхарт покраснел, буркнул: "Ужасно выглядишь. Ты на себя не похожа", - и сбежал.
Мари рванулась было вслед, остановилась, побледневшая и угрюмая.
- Я пошла домой, - сказала она. - Нагулялась.
Когда Каролин вернулась в комнату, Мари лежала на койке лицом к стене. В казенном тренировочном костюме. Легкомысленные шмотки аккуратной стопкой располагались на одеяле Каролин. Сверху - майка с надписью "Демократия банзай!".
- Это же твоя майка, - осторожно сказала Каролин.
Мари не ответила.
Что-то было неладно, и окружающие начали это замечать - но пока не смели вмешиваться. Аннелиза пару раз заводила разговор о розенриттерах - и получала в ответ анекдоты про амурные похождения генерала Шенкопфа, плавно переходящие в приключения будущего пилота в тренажерном зале. Каролин подкатывала со своей стороны - безуспешно.
Наконец девушки объединили усилия и насели на Марию Сюзанну вдвоем, без дипломатических пируэтов и приседаний. Прямо, в лоб:
- Сознавайся, что у тебя с твоим майором. Поссорились, что ли? На обоих лица нет, и шарахаетесь друг от друга, как от минного поля.
- Не ссорились мы.
- А почему тогда?
- Это сложно.
- Уж объясни как-нибудь.
- Не хочу. Это наши дела.
- Нет, подруга, твой зеленый вид - наше общее дело.
- Я в нем разочаровалась.
- Врешь.
- Ну и пусть вру. Девочки, отстаньте, умоляю.
Голос ее дрожал, и они, конечно, отстали. Но продолжали озабоченно наблюдать и недоумевать.
Позже Аннелиза узнала, что и к майору подкатывались с подобными вопросами его товариши. Аннелиза флиртовала с Попланом ко взаимному удовольствию, так что до нее добирались и некоторые отголоски мужских разговоров.
А возле Мари все чаще обнаруживался веснушчатый адмирал Аттенборо. То его как бы случайно заносило в ремонтные мастерские. То он нечаянно сталкивался с ней на улице. А как-то раз разыскал ее совершенно целенаправленно.
- У меня свободен вечер, - сказал контр-адмирал, глядя в сторону. - Как ты думаешь, Мэй, если я попрошу, тебя отпустят со службы?
Мари вытерла руки замызганной ветошью. Машинное масло незаменимая вещь, но иногда действительно надоедает хуже горькой редьки.
- Наверное, отпустят, - отозвалась она. - А в чем дело?
- Сейчас, погоди. По дороге объясню.
Мастер смены только увидел адмиральскую ленту на лацкане и сразу кивнул: забирайте-забирайте рядовую Беккер, если вам надо, сэр. Так что через несколько минут они шагали к жилому отсеку механиков, представляя собой довольно забавное сочетание - Дасти был в форме, а Мари в рабочем комбинезоне.
- Я хочу пригласить тебя выпить, - сказал он, - у меня есть повод… даже два… а шумную компанию собирать не хочется.
- Я - скучная компания, - вздохнула Мари. - У меня отвратительное настроение.
- У меня тоже так себе, - ответил Дасти. - Будем наводить скуку друг на друга.
- Ну ладно… только приведу себя в человеческий вид.
- Конечно. Мне подождать в коридоре?
- Можешь и в комнате. Я сейчас.
Пока она шебуршала в ванной, он оглядывал каюту. Несколько девчонок в одной комнате - о, это знакомо. Цветочки и рюшечки в наличии. Чей-то лифчик на самом виду. У одной койки на тумбочке - целая батарея баночек и скляночек для умащивания физиономии. Неутомимы некоторые барышни в борьбе с мифическими неровностями кожи. У другой койки - стопка дисков с видеодрамами. Что там ниже, не разберешь, но на самой верхней обложке нечто розовое, с сердечками и целующейся парочкой. Наверняка слюнявая патока, неизвестно чем привлекающая иные женские сердца. Над третьей койкой вся стена увешана портретами чернокудрого Энтони Крауса в разных ролях - с плазмоганом, с арбалетом, с бокалом вина, с букетом роз, но везде с одинаковой сияющей улыбкой. А на тумбочке у Мэй засаленное руководство по ремонту двигателей, еще более засаленная рейховская книжка - корешок затерт до того, что название не разобрать, ясно только, что по-немецки, - а рядом лежат учебник астрографии и навигации для курсантов летных школ и надорванный пакетик ирисок. И лак для ногтей. Занятно, у нее ногти всегда сострижены короче некуда, зачем лак? Ну, женщина есть женщина, даже если она предпочитает считать себя не женщиной, а механиком.
Хлопнула дверь ванной, и, обернувшись, он очередной раз убедился - все-таки женщина. Потому что она надела юбку и блузку с отложным воротничком. И волосы не заплела, а заколола над ушами. Красивая девушка наша Мэри-Сью, механик и будущий пилот. А глаза невеселые. Что-то там у нее не так с Блюмхартом. И не спросишь. Ладно, адмирал, радуйся, что она совершенно свободна и может пойти с тобой посидеть в кафе в день твоего двадцативосьмилетия.
А чему там радоваться, если она несчастлива.
Не говоря уж о втором поводе.
- Ну, пойдем, - сказал он вслух.
В "Дикой рыбе" половина столиков была свободна - слишком рано. Так что они выбрали темноватый дальний угол. Подскочил официант, подал меню.
- Виски, - сказал Дасти. Вид у него был мрачный.
Мари поколебалась и заказала белое вино.
- За что пьем? - поинтересовалась она, когда перед ними появились стаканы. - За здравие… или за упокой?
Дасти медлил с ответом.
- Что случилось? - спросила она прямо.
- Я сказал тебе: у меня два повода. - Он помолчал еще. - И ты угадала. Один - за здравие. Мое. Мне сегодня двадцать восемь. Другой - за упокой. - И замолк снова.
- Так, - сказала Мари. - Давай по мере поступления. Твое здоровье, Дасти.
Чокнулись. Она пригубила, он в два глотка осушил стакан. Налил снова. Сидел, не поднимая глаз. Пришлось снова тянуть его за язык.
- Кто умер?
- Совершенно чужой человек. И даже более того - враг… только вот паршиво от этого - не могу сказать как.
Вздохнул и уронил наконец:
- Рейхсадмирал Зигфрид Кирхайс.
Мари растерялась. Ну да… она видела его на экране тогда - почти год прошел. Он прилетал на Изерлон для переговоров. С тех пор столько всего было, казалось, не год - лет десять уместилось. Красивый юноша. Говорили, талантливый. Умница. Честный человек и яркая индивидуальность, заметная даже на фоне его гениального друга, вечной головной боли всего Альянса, - герцога Лоэнграмма. Жаль, что он умер так рано… но с чего так переживать Дасти Аттенборо, ни разу с адмиралом не встречавшемуся? Или?..
- Ты его знал? - осторожно спросила она.
- Нет, - ответил Дасти. - Видел один раз… Ну, давай. Не чокаясь.
- Ладно, - недоуменно отозвалась Мари. - Давай…
Сидели, молчали. Мари ждала объяснений, Дасти подбирал слова.
- Вижу, ты не понимаешь, - сказал он, решившись. - Попробую объяснить. Это, конечно, одни догадки… но это был именно тот человек, на которого следовало бы полагаться. Разумный, а что самое важное - спокойный. Я боюсь, Мэй, что вся Галактика потеряла вместе с адмиралом Кирхайсом тормоза. Я боюсь, что Лоэнграмм начнет крушить мебель в галактических масштабах. Говорят, покойный был его близким другом… Что-то у них там назревает.
- Война? - спросила Мари.
- Сумасшедшая война, - вздохнул Дасти. - Просто война у нас сто пятьдесят лет. В последнее время она стала новой войной… но наметились некоторые шансы. То, о чем бессмысленно было говорить с Рейхом Гольденбаумов, можно было бы попробовать обсудить с намечающимся новым Рейхом. И хорошо бы именно с адмиралом Кирхайсом. А теперь - увы… И понимаю я прекрасно, Мэй, что это, в сущности, не мое дело. Но хреново - нет слов. Так что давай еще раз за покойного… и за разум оставшихся в живых.
Мари сдвинула брови.
- А чокаться за это надо или нет, Дасти?
- А черт его знает.
- Тогда разделим тост пополам. Идет? Отдельно за покойного, отдельно за разум. Чтобы не сглазить.
Дасти хмыкнул.
- Я правильно выбрал собутыльника… собутыльницу. Ну… поехали.
Выпили за адмирала Кирхайса. Выпили за разум. Потом выпили еще раз - за то, чтобы будущее было светлее, чем кажется из этого темного угла. Потом вспомнили, что был же и первый повод.
К седьмому тосту Мари усидела наконец свой стакан, а контр-адмирал Аттенборо основательно набрался и забыл о проблемах Галактики. Через какое-то время он обнаружил, что рассказывает о сестрах и племянниках, о папе с мамой и даже о том, как папа посчитал его, Дасти, реинкарнацией дедушки-адмирала и к чему это привело.
- Не так уж и неправ был папа-то, - Мэй улыбнулась, и глаза посветлели, - смотри, ты уже тоже в адмиральском чине. Дедушка-милитарист, небось, тобой гордится из Валгаллы.
- Если дедушка - это я, - глубокомысленно заявил Дасти, - то он гордится мной прямо изнутри меня. Только я почему-то этого не чувствую. Дед, ты где? - он похлопал себя по животу, оглянулся через одно плечо, через другое, потряс головой. - Не отвечает. Прячется… Да ну его… Еще захочет стрелять, а тут мирное общественное место. Как представлю, что он просыпается и вопит: "огонь!"… Думаю, ему хватит. Может, он уже пьян и спит.
"Вот и славно, что спит", - подумала Мари. У нее вдруг возникло странное подозрение, что это дедушка пил за упокой Кирхайса, - вероятно, она тоже слегка окосела. А Дасти - вот он. Язык слегка запинается, но физиономия больше не мрачная, а привычно ехидная.