- Тогда… ну не знаю. Может случиться все что угодно. Так что ты уж лучше не нарушай. Значит, так… - он наморщил лоб и затараторил каким-то бесцветным монотонным голосом. - Держись руками за поручни, стой справа, проходи слева, не беги, не сиди на ступеньках, нигде не задерживайся, придерживайся всегда правой стороны, не прислоняйся ни к каким дверям, при обнаружении бесхозных вещей немедленно убегай.
- Так бегать же нельзя?
- Ну, уходи быстрым шагом…
- Я все это не запомню.
- Ничего. Там есть такой специальный голос - он все время зачитывает законы вслух. И еще там все везде написано. Ты, главное, читай внимательно вывески - и не пропадешь. Все понял?
- Да. Слушай… Скажи честно: там очень страшно?
- Страшно. Но вполне терпимо. Ты, главное, постарайся представить, что это просто такой большой дом. Не думай, что он под землей. Когда сильно грохочет, зажимай уши. Ни в коем случае ни к чему не прикасайся. Даже если очень красивая вещь, блестящая там, ну или, я не знаю, просто тебе понравилась - не трогай, это, скорее всего, приманка, она может взорваться. Там, говорят, все взрывается… Так, еще что… не думай про крыс. И на людей не смотри. Это не закон - в принципе, смотреть можно, но я тебе просто очень не советую. У них там становятся такие лица… Такие… Ладно, не могу описать. Но ты лучше не смотри, и все… - он умолк и некоторое время деловито листал атлас Москвы. - Ага, нашел. Это уже если… то есть когда ты выйдешь наружу. План местности. Вот, смотри. Большая Садовая, поворот налево - Малая Бронная, та-а-ак. Большой Патриарший переулок… вот она, твоя Спиридоновка! Почему ты, кстати, про какие-то болота говорил? Пруды тут вот, да, вижу, на карте… Патриаршие пруды… А болот никаких нет.
- Раньше были, - одеревеневшими губами сказал я. - Раньше это место назвалось Козьи Болота.
- Когда раньше?
- Давно, - отрезал я. Подземелье наводило на меня ужас, и читать ему лекцию по истории настроения не было.
На "Маяковской", уже у выхода из подземелья, я ненадолго остановился, чтобы перевести дух. Кажется, там, внизу, я все сделал правильно… но очень устал. Шея, спина и лоб были мокрыми от пота, сердце колотилось с какими-то угрожающими всхлипами. Я прислонился к мраморному парапету и запрокинул голову.
Потолок был очень странный. Этакий купол, выстланный мелким желтым кафелем. В центре купола красовался большой круг с примитивной, точно сделанной умственно отсталым ребенком, мозаичной картинкой: грязно-бурые облака на грязно-синем фоне. В другом конце потолка из кружка поменьше вылезала радуга совершенно невообразимых цветов: с правилом "каждый охотник желает знать…" ребенка явно никто не ознакомил. Еще там был треугольник с каким-то совсем уж абстрактным сине-красным не то небом, не то извержением вулкана… Но самое странное - по потолку были разбросаны, абсолютно бессистемно, отрывки из стихов Маяковского и просто отдельные слова.
Маяковского я в свое время читал много - в домашней библиотеке имелось полное собрание сочинений, - так что цитаты узнал. На выходе из подземелья, кляксами разбрызганные по потолку, они смотрелись более чем странно.
"И небо, в дымах забывшее, что голубо". - гласила центральная надпись.
"Прочел я зовы новых губ" - чуть сбоку. Рядом с "зовами" разместилась почему-то аршинная буква "Я". "На чешуе жестяной рыбы" уехало в противоположный конец потолка. Гигантское "ХОРОШО!", вообще ни к чему, кажется, не относящееся, растянулось на несколько метров. Похоже, умственно отсталый ребенок, оформлявший здесь интерьер, поразвлекся на славу.
На самом видном месте располагались строки:
Серьезно.
Занятно.
Кто тучи чинит
Кто жар надбавляет солнцу в печи…
И чуть ниже:
Все в страшном.
Этого стихотворения я не знал. Все в страшном? Как это понять - в страшном?…
Я пошарил глазами по потолку и наконец обнаружил одиноко висящее "порядке".
- Все в страшном, - повторил я про себя и выбрался наружу.
- …Мне страшно, страшно, когда ты так говоришь! - взвизгнула Валя. - И вообще, я не пойду теперь никуда! Плевала я на твою "Маяковскую", и на колонны, и на глубокое залежание!
- Не залежание, а заложение, - машинально поправил Лев.
- Хватит меня учить! Иди девку свою учи!
- Валя!..
Был сентябрь, тридцать восьмой год, выходной, листья, солнце и впервые за несколько дней тепло; они собирались прогуляться пешком до новой станции метро, но уже в дверях увязли в очередной ссоре.
- …Не пойду я с тобой!
- Не хочешь - не ходи, - сквозь стиснутые зубы прошипел Лев. - Только не вопи ты, ради бога, как резаная на весь подъезд. Соседи услышат, неудобно.
- Что тебе неудобно?! А по бабам бегать тебе удобно?
- Я сказал: не ори. Постыдилась бы - перед посторонними людьми…
- А мне стыдиться нечего! Стыдиться тебе надо! И не перед посторонними - плевала я на твоих посторонних! - а передо мной вот! И перед ребенком твоим!
- Да тише ты!
- А ты меня не утихомиривай, тоже мне, интеллигентный какой нашелся!
- Да уж поинтеллигентнее некоторых, с хлебозавода!
- Да как ты смеешь?…
- Между прочим, папочка, - противным голосом вклинилась в скандал двенадцатилетняя Лиза, - у нас в стране труд рабочих на заводе все уважают.
- А тебя не спрашивают, - отвернувшись, выдохнул Лев.
- Да уж, не спрашивают! - снова перехватила инициативу Валя. - Ни ее не спрашивают, ни меня! Действительно, зачем тебе нас спрашивать, кто мы такие?… Лиза, иди в свою комнату… Нам можно просто сказать: "Домой ночевать не приду". А мне страшно, когда ты так говоришь! Мы что - совсем тебе не нужны? Мы что - тряпки какие-то? Ноги вытер - и пошел, да? С Ландау своего пример берешь?
- Господи, какие тряпки?… - Лев устало опустился на табуретку в прихожей. - Какие тряпки? Какие ноги? И при чем здесь Дау?…
- А что, ни при чем, да? Думаешь, я не знаю, что он вытворяет, этот ваш Дау, - и вас, кобелей, за собой тянет? Я знаю. Мне эта его Кора Дробанцева все-е-е рассказывала. Он своих шлюх прямо в дом приводит, а ее заставляет чистое белье им стелить! Это у него называется "теория счастья"!
- Полагаю, шлюхи к нему в камеру не приходят. И чистое белье там довольно редко выдают. Постыдилась бы. Человек уже полгода как сидит.
- И очень хорошо, что сидит! Туда ему и дорога! А вам, кобелям, он деньги на любовниц давал! Вот вы и молитесь на него…
- Кобели не молятся…
- …Только я тебе не Кора какая-нибудь! Я с собой не позволю, как тряпка… как с тряпкой!
- Я безмерно рад. Валюша, что ты не Кора. Потому что Кора - лживая, фальшивая, злая дура. А ты ведь у меня не такая, правда? - фразу свою Лев закончил издевательски-елейным голоском.
Валя не нашлась чем крыть и взглянула на него с бессильной яростью.
- Кстати, ты не знаешь, Валюш: твоя подруга Кора…
- Она не моя подруга.
- Товарищ Дробанцева случайно не увлекается музыкой?
- Кажется, она играет на пианино.
- Как, а на барабане? Мне кажется, ей бы очень пошел барабан.
- Барабан?… - растерялась Валя.
- Ну да, - Лев широко улыбнулся и сощурил позеленевшие от злости глаза. - Барабан. Она бы играла социалистический марш. Тук-тук. Тук-тук-тук, - костяшками пальцев он постучал о стену. - По-моему, у нее прекрасное чувство ритма. В наши времена это очень ценится.
- Твой Ландау - враг народа.
- Мой Ландау - честный человек. Ладно. Я, пожалуй, пойду. До завтра.
Он тяжело поднялся с табуретки и шагнул к выходу.
- Стой, - отчаянно вскрикнула Валя и вцепилась в его рукав. - Если ты сейчас уйдешь, значит, ты совсем, совсем меня не любишь!
Лев остановился и стряхнул ее руку, медленно и осторожно, точно ядовитое насекомое.
- Мой Ландау говорил, что семья - кооператив. К любви это не имеет никакого отношения.
Пока я был в подземелье, короткий зимний день успел закончиться. Вечерний город полыхал неоновыми вывесками, фонарями, окнами и автомобильными фарами. В таком освещении он был еще неуютнее.
Я быстро прошел вдоль забора из гофрированного железа (из-за забора по-жирафьи высовывались подъемные краны), потом сверился с картой и перебежал через Тверскую, петляя среди несущихся на дикой скорости машин. В принципе, там был подземный переход, но снова спускаться под землю не хотелось. К тому же из перехода доносилась какая-то подозрительная барабанная дробь.
Я снова взглянул на карту. На схеме все было так просто. Большая Садовая - аккуратная белая полоска… Но это на схеме. У меня же перед глазами все мельтешило, заслоняло, проезжало, слепило, путалось, переливалось…
…Патио Пицца…
…Пепсикола: Китайская ляма (что за ляма такая?)…
…Чешская пивная…
…Стардогс…
…Памятник Маяковскому…
…"Экспресс-ипотека. Квартира без опозданий!"…
…Огромный плакат: улыбчивый дебиловатый мужик с квадратным подбородком протягивает пачку денег неопределенного (но все же, скорее, зеленого) цвета и достоинства, сверху на пачку с явным азартом таращится потасканная блондинка в легкомысленном наряде; поверх наряда зачем-то домашний кухонный фартучек. Название всей этой композиции: "Я посылаю свою любовь"…