Ему полегчало, онселпоудобнее,толькосжал
ручкикресла,словноономогло взбрыкнуть и сбросить его на
пол. Он сумел направить разговор на то, что ейблизко,иона
говорила и говорила, а он слушал, старался уловить ход ее мысли
идивился,скольковсякойпремудростиуместилосьвэтой
хорошенькой головке, и упивался нежной прелестью еелица.Что
ж,мысльееонулавливал, только брала досада на незнакомые
слова, онитаклегкослеталисеегуб,инанепонятные
критические замечания и рассуждения, зато все это подхлестывало
его,давалопищууму.Вотонаумственнаяжизнь,вот она
красота, теплая, удивительная,такоеемуинеснилось.Он
совсемзабылся,жаднопожирал ее глазами. Вот оно, ради чего
стоит жить, бороться, победить... эх, да и умереть.Книжкине
врут.Есть на свете такие женщины. И она такая. Он воспарил на
крыльях воображения, иогромныесияющиеполотнараскинулись
передегомысленнымвзором,инанихвозникалисмутные
гигантские образы -- любовь, романтика, героическиедеянияво
имяЖенщины -- во имя вот этой хрупкой женщины, этого золотого
цветка. Исквозьзыбкоетрепещущеевидение,словносквозь
сказочныймираж,онжадногляделнаженщину во плоти, что
сидела перед ним и говорила о литературе, обискусстве.Они
слушалтоже,ногляделжадно,не сознавая, что пожирает ее
глазами, что в его неотступном взгляде пылает само егомужское
естество.Ноона, истая женщина, хоть и совсем мало знающая о
мире мужчин, остро ощущала этот обжигающий взгляд. Никогдаеще
мужчины не смотрели на нее так, и она смутилась. Она запнулась,
запуталасьвсловах. Нить рассуждений ускользнула от нее. Он,
пугал ее, и, однако, оказалось до странностиприятно,чтона
тебятак смотрят. Воспитание предостерегало ее об опасности, о
дурном,коварном,таинственномсоблазне;инстинктыжеее
победнозвенели,понуждаяперескочитьчерезразделяющий их
кастовый барьер и завоевать этого путника из иного мира,этого
неотесанногопарнясободранными руками и красной полосой на
шее от непривычки носить воротнички, а ведь онявнозапачкан,
запятнангрубой жизнью. Руфь была чиста, и чистота противилась
ему; но притом онабылаженщинаитут-тоначалапостигать
противоречивость женской натуры.
-- Да,таквот...да,очемже я? -- она оборвала на
полуслове и тотчас весело рассмеялась над своей забывчивостью.
-- Выговорили,этому...Суинбернунеудалосьстать
великимпоэтом, потому как... а дальше. не досказали, мисс, --
напомнил он, и вдруг внутри засосало вродекакотголода,а
едваонуслыхал,каконасмеется,поспиневверх и вниз
поползли восхитительные мурашки.Будтосеребро,подумалон,
будтосеребряные колокольца зазвенели; и вмиг на один лишь миг
его перенесло вдалекую-далекуюземлю,подрозовоеоблачко
цветущейвишни,онкурилсигаретуислушалколокольца
островерхой пагоды, зовущиенамолитвуобутыхвсоломенные
сандалии верующих.