Он знал господина де
Лалли, адмирала Симеза, господина де Кергаруэта и д'Эстена, байи де Сюфрена,
господина де Портандюэра, лорда Корнуэл-са, лорда Гастингса, отца Типпо-Саиба и
самого Типпо-Саиба. С ним вел дела тот савояр, что служил в Дели радже
Махаджи-Синдиаху и был пособником могущества династии Махараттов. Были у него
какие-то связи и с Виктором Юзом и другими знаменитыми корсарами, так как он
долго жил на острове Сен-Тома. Он все перепробовал, чтобы разбогатеть, даже
пытался разыскать пресловутый клад - золото, зарытое племенем дикарей где-то в
окрестностях Буэнос-Айреса. Он имел отношение ко всем перипетиям войны за
независимость Соединенных Штатов. Но об Индии или об Америке он говорил только
со мною, и то очень редко, и всякий раз после этого как будто раскаивался в
своей "болтливости". Если человечность, общение меж людьми считать своего рода
религией, то Гобсека можно было назвать атеистом. Хотя я поставил себе целью
изучить его, должен, к стыду своему, признаться, что до последней минуты его
душа оставалась для меня тайной за семью замками. Иной раз я даже спрашивал
себя, какого он пола. Если все ростовщики похожи на него, то они, верно,
принадлежат к разряду бесполых. Остался ли он верен религии своей матери и
смотрел ли на христиан как на добычу? Стал ли католиком, магометанином,
последователем брахманизма, лютеранином? Я ничего не знал о его верованиях. Он
казался скорее равнодушным к вопросам религии, чем неверующим. Однажды вечером я
зашел к этому человеку, обратившемуся в золотого истукана и прозванному его
жертвами в насмешку или по контрасту "папаша Гобсек*". Он, по обыкновению, сидел
в глубоком кресле, неподвижный, как статуя, вперив глаза в выступ камина, словно
перечитывал свои учетные квитанции и расписки. Коптящая лампа на зеленой
облезлой подставке бросала свет на его лицо, но от этого оно нисколько не
оживлялось красками, а казалось еще бледнее. Старик поглядел на меня и молча
указал рукой на мой привычный стул.
"О чем думает это существо? - спрашивал я себя.- Знает ли он, что есть в мире
бог, чувства, любовь, счастье?" И мне даже как-то стало жаль его, точно он был
тяжко болен. Однако я прекрасно понимал, что если у него есть миллионы в банке,
то в мыслях он мог владеть всеми странами, которые исколесил, обшарил, взвесил,
оценил, ограбил.
- Здравствуйте, папаша Гобсек, - сказал я.
Он повернул голову, и его густые черные брови чуть шевельнулись, - это
характерное для него движение было равносильно самой приветливой улыбке южанина.
- Вы что-то хмуритесь сегодня, как в тот день, когда получили известие о
банкротстве книгоиздателя, которого вы хвалили за ловкость, хотя и оказались его
жертвой.
- Жертвой? - удивленно переспросил он.
- А помните, он добился полюбовной сделки с вами, переписал свои векселя на
основании устава о неплатежеспособности, а когда его дела поправились,
потребовал, чтобы вы скостили ему долг по этому соглашению.
- Да, он хитер был, - подтвердил старик.- Но я его потом опять прищемил.
*Г о б с е к (голл.) - живоглот.
- Может быть, вам надо предъявить ко взысканию какие-нибудь векселя? Кажется,
сегодня тридцатое число.
Я в первый раз заговорил с ним о деньгах. Он вскинул на меня глаза и как-то
насмешливо шевельнул бровями, а затем пискливым тихим голоском, очень похожим на
звук флейты в руках неумелого музыканта, произнес:
- Я развлекаюсь.
- Так вы иногда и развлекаетесь?
- А по-вашему, только тот поэт, кто печатает свои стихи? - спросил он, пожав
плечами и презрительно сощурившись.