— Так пусть выходят с корчмы. И чтобы Лейзер не торкался. Его дело стороннее. Проезжие спят?
— Спят. Что им делается!
Голоса затихли. Я зашевелился. Севрюк тронул меня за руку.
Из корчмы вышло еще несколько человек.
— Я на Чернобыль да на Овруч буду с Кузьмой подаваться, — сказал как будто знакомый голос. — Может, найду под Чернобылем поводыря. Там народ голодует.
Это говорил тот слепец с ястребиным носом, что собирал медяки у могилы поводыря. Снова стало тихо. Мне показалось, что прошло много времени, прежде чем я услышал тихий возглас:
— Ну, теперь сподобились!
Нищие зашевелились.
— Браты! — сказал хриплый. — Помолимся господу — да и в дорогу.
— Отче наш, иже еси на небесех, — вполголоса запели нищие, — да святится имя твое…
Пение удалялось, потом совсем стихло. Нищие ушли.
— О чем они говорили? — тихо спросил я Севрюка.
— Не знаю, — ответил он. — Пойду покурю. Подальше от сена.
Он слез с телеги и вышел из-под навеса.
— Что такое? — тотчас сказал он из темноты. — Как полыхает!
Я вскочил. За черной Брагинкой и зарослями верболоза розовело и дымилось небо. Снопы искр вылетали как будто из-за ближних кустов. Пожар разгорался. Зарево отражалось в реке.
— Где это горит? — спросил Севрюк.
— Любомирский горит, — ответил из темноты Лейзер. Мы не заметили, как он к нам подошел.
— Пане Севрюк, — сказал он, — пожалейте себя и бедного корчмаря. Я вам запрягу коней и поезжайте себе с богом. Не надо вам тут оставаться.
— А что?
— Могут наскочить из местечка драгуны. Или стражники. Так пусть у меня в корчме будет пусто. С корчмаря им нечего взять. Корчмарь ничего не бачил и ничего не чул.
— Мы тоже ничего не видели, — сказал Севрюк.