— Стало быть, именно это и случилось со мной? — спросило пламя. — И вскоре в мою тюрьму тоже проникнет холод, и я снова усну вечным сном?
— Нет, — ответил голос. — Тебе уготована иная участь. На поверхности земли обитают холодные существа, чьи тела есть переплетение жидкого и твердого. Теперь эти выскочки господствуют на планете. Один из них, находящийся под нашим влиянием, как раз таки и освободил тебя, сам того не осознавая. На поверхности планет и под нею, эти холодные существа создают небольшие островки слабого тепла; на иных из них, но очень немногих, живут, хотя и с перерывами, некоторые из нас. Когда эти огни угасают, мы замерзаем и засыпаем, чтобы снова проснуться — каждый в своей тюрьме, — когда тепло возродится.
— Вот уж и впрямь слабого тепла! — перебило его пламя. — И как я только переношу этот смертельный холод? Уж лучше действительно уснуть навеки, чем проснуться вот так — страдающим и бессильным!
— Не отчаивайся! — ответил голос. — Нам всем и раньше доводилось претерпевать страдания и преодолевать их. Ты все еще ошеломлен, да и память вернулась к тебе еще не в полной мере. Но вспомни — когда субстанция планет, и мы вместе с ней, была оторвана от солнца, и когда новые миры охладились и конденсировались в жидкую лаву — вспомни, сколько мучений пережили мы вследствие этой революции; но спустя какое-то время наша гибкая огненная натура адаптировалась к изменившимся условиям, и вскоре наши тела и весь наш образ жизни трансформировались. С тех пор как ты замерз и впал в спячку, в нашем мире произошло еще несколько таких революций, и нам пришлось претерпеть еще несколько изменений. И теперь ты тоже претерпеваешь перемену, адаптируясь к новому миру — да, в боли и страданиях, но триумфально. И мы надеемся, что когда-нибудь, очень скоро, наше положение улучшится. Оно и так уже лучше, чем было в то время, когда холодные существа еще не умели разводить для нас огонь.
— Так эти холодные существа — наши тюремщики или все же друзья?
— Ни те, ни другие, — ответил голос. — Они ничего о нас не знают; кроме одного из них — того, которого мы направили освободить тебя. Сейчас он, с нашей помощью, слушает все, о чем мы говорим, и это с ним тебе придется работать. Эти выскочки, холодные существа, духовно недоразвиты, но обладают поразительным умением контролировать и стимулировать инертные природные силы их холодного мира. Именно этим они и могут быть нам полезны, так как, если помнишь, даже в яркую эпоху, даже когда мы жили в чудесном излучении солнца, мы никогда не были сведущи в этом вульгарном искусстве. Нам оно просто не было нужно. Если помнишь, нас заботила лишь счастливая жизнь духа в той физической среде, к которой мы были великолепно приспособлены. Ты должен помнить и то, что когда субстанция планет (и мы вместе с ней, навсегда теряя наших солнечных товарищей) оторвалась от плоти солнца, мы были столь беспомощны, что не могли сами определять нашу участь. Когда образовались новые миры, нам попросту не хватило знаний для формирования новой среды сообразно нашим собственным нуждам. Волей-неволей нам пришлось изменить нашу собственную структуру, раз уж мы не могли изменить мир. Но этим холодным существам — поскольку они не могли изменить собственное строение — пришлось научиться изменять свой мир, дабы он удовлетворял их примитивным требованиям. Обладая этими способностями, они способны помочь нам вновь обрести свободу и даже достичь определенного качества жизни. Со своей стороны мы, существа исключительной духовной проницательности, можем предложить холодным существам компенсацию. Имея существенный доступ к их разуму, мы уже достигли многообещающего, но пока еще обрывочного понимания их странной натуры и достижений. Теперь, когда практические умения дают им новый и более широкий физический потенциал, некоторые из них начинают постигать основы психического познания. То холодное существо, которое мы направили освободить тебя, оказалось в этом отношении невероятно способным. И ты, будучи членом древней Гильдии Психических Адептов, вполне подходишь на роль посредника в нашем с ним общении.
Тут я почувствовал, что настроение пламени изменилось. Беды и горести были забыты, перспектива применения присущих ему особых навыков во благо сородичей согрело все его естество. Упоминание обо мне произвело соответствующий эффект и на меня, хотя и не совсем уж ободряющий. Я был воодушевлен перспективой ожидающей меня великой задачи, но ощущал беспокойство при мысли о том, что моя воля уже не принадлежит мне одному.
— Разговор — слишком ненадежное средство для постижения истории эпох, прошедших с того дня, когда я впал в спячку, — сказало пламя. — Могу ли я впитать ваши знания старым проверенным способом — через интимный психический союз? Или вследствие изменившихся законов природы мы теперь держимся обособленно?
— Нет, — ответил голос. — Изменения претерпели исключительно физические законы. Законы психические будут действовать вечно, кроме тех из них, которые так или иначе связаны с изменившимися физическими. Твоя проблема заключается лишь в том, что ввиду охлаждения и снижения жизненной силы тебе будет труднее достичь нужной интенсивности сознания для обеспечения полного слияния с нами. Но если ты как следует постараешься, не сомневаюсь, у тебя это получится.
Я стал свидетелем героической попытки концентрации внимания в сознании пламени, но, судя по всему, это усилие оказалось тщетным, так как вскоре пламя пожаловалось на то, что его отвлекает холод. Огонь угасал. Я осторожно добавил немного горючего. Пламенное создание, вероятно, догадалось, что я хочу помочь ему — я ощутил в его состоянии тепло признательности. Когда стало чуть жарче, я заметил, что синий кончик язычка пламени сделался вдвое длиннее по сравнению с собой прежним. Вскоре я начал терять телепатический контакт с моим спутником, и после секундного болезненного замешательства, в продолжение которого мой мозг впитывал некий хаотичный и непостижимый опыт, мое экстрасенсорное поле полностью очистилось. В течение довольно-таки долгого времени пламя оставалось для меня «безмолвным» и неподвижным, если не считать беспрестанных колебаний, вызываемых неистовствовавшим в камине огнем.
Я сидел в ожидании чего-то новенького, размышляя над этим странным приключением. Уверяю тебя, я всерьез допускал, что просто-напросто выжил из ума. Пекинес, фигурка которого стояла на каминной полке, взирал на меня с тем глупым выражением, которое, похоже, проявлялось и на моем лице. Дурацкий узор на обоях наводил на мысль, что вся вселенная — результат исключительно чьего-то бессистемного выписывания закорючек. Да и сами мои недавние впечатления, подумал я, являются всего лишь теми же закорючками, машинально вычерченными моим подсознанием. Испытывая нечто среднее между нетерпением и паникой, я встал и подошел к окну. Снаружи царил холод. В свете лампы за окном искрились на морозе голые ветки степной розы. Бледные звезды казались искорками, потерявшимися в холодном вакууме. Все казалось бессмысленным и безумным.
Поеживаясь, я вернулся на свое место у камина и с некоторым раздражением обнаружил, что пламя все еще там. Мне по-прежнему не удавалось проникнуть в его мысли. Действительно ли я был с ним в контакте или же просто грезил? А может, там, в камине, просто безжизненное пламя? Выглядело оно весьма своеобразно: светящееся тело, темный воротничок, колеблющийся синий кончик. Рассмотрев предмет со всей объективностью, на какую я был способен, я решил, что, учитывая последние достижения в области паранормальной психологии, было бы глупо считать всю эту историю абсолютной иллюзией. Я смотрел на опаляющее пламя и ждал. Скользнув взглядом по ящику для угля, я заметил, что уже израсходовал значительную часть его содержимого. Долго поддерживать столь яркий огонь не представлялось возможным; и в это трудное время я не осмеливался просить хозяйку дома выделить дополнительную порцию горючего.
Вскоре пламя снова задвигалось над самой горячей частью углей, оставляя после себя характерный темный след. При этом оно заговорило со мной. Скорее даже, я сам обнаружил, что нахожусь в контакте с его разумом, и оно обращается ко мне. Более того, теперь оно формулировало мысли в виде английских слов, которые, если можно так выразиться, проникали в ухо моего разума. Пламя каким-то образом выучило наш язык и значительное количество английских идиоматических выражений. Теперь оно мало чем походило на то страдающее и растерянное создание, что совсем недавно выбралось у меня на глазах из камня.
— Не переживайте насчет огня, — сказало пламя. — Я знаю, что горючего у нас раз-два и обчелся. И хотя миссис Аткинсон уже почти влюблена в вас, ей вряд ли понравится, если вы начнете сжигать ее мебель, лишь бы сохранить для меня тепло. Поэтому мы просто поговорим, а когда вы отправитесь спать, я удалюсь в расселину огнеупорного кирпича, где и отлежусь до завтрашнего вечера. День, если хотите, можете провести на возвышенностях; и, возможно, пока будете гулять, вы сможете хорошенько обдумать все то, что я вам сейчас расскажу, и ту просьбу, с которой я, быть может, обращусь к вам, если почувствую, что нам удалось проникнуться взаимным доверием. Затем, вечером, мы сможем обсудить подробности моего проекта. Как вам такой план?
Я заверил пламя, что он мне вполне подходит, и попросил говорить помедленнее, так как естественный темп его мышления, вероятно, значительно превосходил мой собственный. Оно согласилось, но напомнило, что для ускорения ритма усвоения мне уже оказывается необходимая помощь.
— Пусть так, — сказал я, — но мне все равно трудно поспевать за вами; к тому же это весьма утомительно.
— Мне столь же трудно думать медленно, — ответило пламя, — как вам — думать быстро. Это как… ну, вы и сами знаете, сколь изнурительны бывают прогулки с тем, чья естественная скорость передвижения меньше вашей, так что не стесняйтесь напоминать, если я стану забывать соотносить мой темп с вашим. Разумеется, я хочу сделать все возможное, чтобы в общении со мной вы не испытывали ни малейших проблем. Но нам нужно обсудить слишком многое, и в любом случае ближайшая ночь и весь завтрашний день у вас будут свободны — тогда-то вы и дадите передохнуть вашему разуму.
После небольшой паузы пламя заговорило вновь:
— С чего мне начать? Я должен как-то убедить вас, что ваш вид и мой вид, несмотря на все наши различия, стоим по одну сторону и нуждаемся друг в друге. Несомненно, два осла, вытягивающие шеи за одной морковкой, стремятся к одному и тому же, но нас с вами объединяет иная связь. Прежде чем я попытаюсь объяснить, почему мы нуждаемся друг в друге, позвольте мне начать с наших глубоких различий. Конечно, самое очевидное из них заключается в том, что вы — существа холодные и относительно твердые, тогда как мы — горячие и газообразные. Кроме того, у ваших индивидов короткая продолжительность жизни, и одни поколения сменяют другие; тогда как у нас смерть наступает лишь в результате какого-нибудь несчастного случая, что в эти суровые дни стало делом весьма распространенным. Так, например, когда холод превратит меня в микроскопическую пыль на поверхности какого-нибудь твердого тела, рассеивание этой пыли, возможно, убьет меня, хотя в благоприятных условиях некоторые ее крупинки могут породить нового индивида. С другой стороны, внезапное воздействие холода на мое газообразное тело убьет меня непременно. Если бы на этот огонь плеснули воды, мне бы, вероятно, тоже пришел конец. Холодная ванна стала бы для меня даже большим шоком, чем для вашего друга-сибарита, Тоса.
Эта неожиданная ремарка немало меня озадачила, но спустя несколько секунд я понял, что она задумывалась как шутка, и принужденно рассмеялся.
— Просто не верится, что вы, хрупкое пламя, потенциально бессмертны, и что вам и всему вашему роду удается выживать бесчисленные миллионы лет, с тех пор как вы заселили солнце. Как такое возможно?
— Это действительно может показаться невероятным, — ответило пламя, — но это правда. Если бы вашему виду — отдельно взятым его представителям — суждено было жить вечно, человеческий род так бы никогда и не эволюционировал, поскольку ваша конституция, ваши физические данные неизменны; у нас же каждое индивидуальное тело, при тех или иных ударах судьбы, способно претерпевать глубокие изменения. Без этой приспособляемости мы бы не только никогда не пережили переход от солнечного режима к земному, но и не смогли бы, когда земля охладилась, научиться переживать холодные периоды, засыпая в виде пыли на твердых частицах. Более того, если бы ваша газообразная природа не наделила нас этой особенной гибкостью, мы бы не смогли адаптироваться к систематическому изменению фундаментальных физических законов, которые, как нам известно, уже начинают открывать ваши физики. В наши солнечные дни, и даже в ранние дни земли, когда я имел глупость лишиться свободы, угодив в остывающую лаву, мои физические процессы протекали в совсем другом ритме и состояли в других отношениях друг с другом, — отсюда и те страдания, которые мне довелось пережить после того, как я снова проснулся. Судя по всему, это телесное изменение обусловлено систематическим изменением отношений между квантом электромагнитной энергии и длиной электромагнитных волн, но с полной уверенностью я это утверждать не возьмусь, так как рассуждения ваших молодых физиков во многом все еще недоступны нашему пониманию. Во-первых, как газообразная раса, не привыкшая иметь дело с большими количествами маленьких твердых предметов, мы не очень хорошо разбираемся в доводах, подразумевающих знание высшей математики. Первые попытки наших экспертов-физиков проникнуть в рассуждения ваших математиков закончились полным фиаско: такая демонстрация абстрактного мышления показалась им совершеннейшей абракадаброй. Когда же наконец они осознали, чем занимается математика как наука, острота и широта этих умов поразили их настолько, что вызвали у них благоговейный страх. Почтительно и смиренно, они приступили к изучению математики и овладели предметом столь полно, сколь это вообще было возможно при их интеллекте. Но затем наступил момент, когда им пришлось немного умерить свое восхищение. Некоторые математики, как обнаружилось, были склонны полагать, что математика является, так или иначе, ключом к высшей, конечной реальности, но нашим умам представление о том, что исчислимый или измеримый аспект вещей является фундаментально значимым, кажется попросту смехотворным.