Он сидел и молчал удивленным молчанием, глядя, как за ней захлопывается одна из незапертых дверей…
Манька спала, видно давно уже заснула, разоспалась так, что ничего и не почуяла, когда Мария, осторожно подсунув под нее руки, подняла и переложила к самому краешку, накрыла своим пальто. Поспешно заперла дверь на задвижку; одеяло она разложила на освободившемся месте и стала на него сваливать, торопливо расправляя, приминая, Манькины и свои кофточки, рубашонки, платки…
Надо бежать! В ту сторону, за родник в лес, все равно куда — тут оставаться нельзя. Придет опять тот солдат со своими разговорами выведывать — он у Маньки, наверное, все выведывал, что ему нужно.
Луна дошла до березы во дворе, и столб дымчатого света пятнами уперся в стену, потом переполз на пол, луна сейчас, наверное, светила на крышу церкви… в глаза умирающих раненых и на кисти белой сирени…
Она заснула намертво, ничего не слыша, не чувствуя, а проснулась оттого, что Манька, стоя около нее, сердито толкала в плечо. Дверь была приоткрыта, и от луны, что висела за открытой дверью, в комнате было почти светло.
Долговязый солдат переступил порог, прикрыл за собой дверь. Все тот же проклятый Людвиг… Опять он.
— Спит, как глухая, ничего не слышит, — сварливо говорила Манька.
Марии показалось в первую минуту, что уже утро. Или уже другая ночь, раз опять луна? Она совсем утеряла ощущение времени, не сразу вспомнила, кто она. Где? Как сюда солдат вошел? Манька ему дверь отперла?
— Ну-ун, ничего нет? — тихо спросил солдат. — Может быт? Может быт, нет? А?
— Нет. Откуда у меня может быть? Я же сказала.
— Зоо?.. — протянул солдат. — Может быт, НИЕТ!.. Это так? — Так, так…
— Означает капут? Этот публикуй, так? Ведь это люди там! Означает капут.
— Да куда же они денутся, если даже выйдут?
— Аха! Может быт, да?
— Я попробую… Я ничего не знаю. Может быть.
Может быт, это хорошо. Заладил свое «может быт», точно весь русский язык в него втиснул.
Он подал ей отломанную тяжелую ветку цветущей сирени.
— Вы не быстро гулять, цветочек нюхать. Так?.. Я тоже само гулять буду… Немножко так… — Он как бы отодвинул себя к сторонке, рукой показывая, как это он будет «гулять».
Мария торопливо оправила платье, повязала платок, отобрала у Маньки гнущуюся от тяжести гроздей сиреневую ветку, которую та обнюхивала с разных сторон.
— Сиди тихо, — строго сказала, стараясь даже не смотреть на дочку, и запнулась. — А тот ваш, другой?.. С такой… — Она показала тяжелый, похожий на бороду подбородок. — Того нет? Он не увидит?.. — Солдат сразу понял и отрицательно помотал головой. Наверное, и сам его в уме держал и боялся.
Они вышли разными калитками. Мария чувствовала, не оглядываясь, что немец идет за ней в отдалении, не теряя из виду.
Вдалеке на шоссе урчали проезжавшие машины. Пронесся, все заглушая, истошный, прерывистый рев коровы, кого-то зовущей на помощь, и тишина, когда он оборвался, была еще страшней.