— Обождите меня здесь, — произнес Ипат шепотом и, пригибаясь, пошел вдоль огородов к деревне.
Лукич подал знак ложиться. Все трое легли на сухую траву, плечом к плечу. С каждой минутой становилось темнее. Лежали не шевелясь, ожидали выстрелов, криков и еще чего-то неизвестного. Первым забеспокоился Вася.
— Чего он долго, — прошептал мальчик.
— Тс-с… Торопиться надо, когда блоху ловишь. В таком деле каждый промах погубит, — ответил Лукич.
Ветерок, шевеливший листву, стих. Со стороны шоссе стали доноситься какие-то звуки. Треск, железный скрип, шум моторов… и вдруг тонко просвистел рябчик. Лукич встал на колени, откликнулся. Ипат появился сбоку, откуда его не ждали.
— Вставайте, воины, — неожиданно вполголоса сказал он. — Пусто в деревне. Нету немцев. Лукич с Настей, идите в деревню. Захватите лопаты, пилу, а мы с Василием продовольствие достанем. Идите осторожно, неровен час, выскочат на мотоциклетах…
Когда Лукич с Настей исчезли в темноте, Ипат с внуком пошли к пасеке.
Вася, шедший впереди, споткнулся обо что-то и упал.
— Чего это? — сказал он, садясь на траву.
Старик нагнулся. Поперек сада тянулась проволока.
— Провод. Это ихний телефон.
— Надо порвать, — предложил мальчик.
— Успеем порвать. Пока оставь его.
Несмотря на темноту, место, где были закопаны продукты, нашли быстро. Сняли дерн, землю разгребали руками. Доски, которыми была закрыта яма, крепко сколочены и не поддавались. Дед чертыхался.
— На кой дьявол я сколотил так. Не подумал, что самому доставать придется.
Возились долго, поцарапали руки, но сделать ничего не могли. Наконец Васька что-то придумал, исчез в темноте и через минуту вернулся с большим железным крюком, спрятанным им когда-то в саду. Теперь дело пошло скорей. Доски со скрипом вытащили. Достали мешок с мукой, гречу, кринку масла, соль. Остальное положили обратно, закрыли досками, зарыли.
Пришел Лукич, нагруженный лопатами, пилой, двумя топорами и еще какими-то инструментами.
— А где Настасья? — спросил Ипат.
— Пошла к соседям за посудой. Иголку с нитками все ищет.
— Лукич, а мы тут германский телефон нашли, — сообщил Вася.
— Ну? Телефон?
— Я говорю: надо порвать, а дед говорит — не надо, — пожаловался мальчик.
— Порвать его надо к лешему, — согласился Лукич.
— Успеем порвать, — сказал Ипат и пошел к ульям.
— Правильно, успеем. Если сейчас порвать, то немцы узнают и нас застанут здесь, — объяснил Лукич. — А вот когда мы пойдем домой, тогда самое время.
Ипат подошел к ульям. Они валялись на боку, крыши были сорваны. Пошарил внутри. Липкий мед пристал к пальцам. Сот не было. На руку залезло несколько пчел. Почуяв знакомый запах кожи, пчелы не выпустили жала, а спокойно бегали по сухой, морщинистой руке. Один из ульев, опрокинутый на бок, гудел. «Целы», — подумал старик. Поднял улей, поставил его на старое место. Гул успокоился.
Насти не было.
— Где она провалилась, — ворчал Лукич.
— Все ульи поразорили, — сказал, подходя, Ипат. — Знают воры, как с пчелами обходиться. Дымом сбили…
— Деда, я сбегаю за Настей, — предложил Васька.
— Не надо, подождем еще. Она пока иголку не найдет, не вернется, — уверенно сказал Ипат, зная характер невестки.
Скоро послышался лязг медной посуды, а затем и голос:
— Где вы… мужики?
— Сюда шагай, — откликнулся Ипат. — Иголку-то нашла?
— Нашла. Все нашла, — отозвалась Настя.
— Ты что, сдурела, — рассердился Ипат. — Дорвалась. На целый полк барахла захватила.
— Пригодится, — только и могла выговорить женщина.
— А кто это понесет?
— Я сама понесу.
— Ну неси. У нас поклажи хватит.
— Мне бы веревок достать, — жалобно попросила Настя, приспосабливая ношу поудобней.
— Где теперь веревок достанешь.
— Деда, а телефон-то, — предложил Васька.
— Ну, теперь рви, — разрешил Ипат.
Оборванным куском несколько раз обмотали и связали все принесенное Настей. Распределили ношу. Настя, стиснув зубы, несла без жалобы громадную тяжесть. Помочь ей никто не мог. Она это и сама видела, а бросать жалко.
7. Ловушка
Землянку рыли большую. Работать начинали до восхода солнца, заканчивали, когда было уже совсем темно. Чтобы не обвалился потолок, поставили по углам толстые бревна, а на них поперек и вдоль положили потоньше. В глубине землянки врыли четыре столбика, положили жердей, а сверху на них душистых еловых веток. Получилась «мягкая» кровать. Ипат каждое утро уходил в разведку, как он говорил, возвращался только к вечеру. Первые дни беспокоились за него, потом привыкли.
Настя командовала по хозяйству, придумывала все новые удобства, усовершенствования, поэтому работы было невпроворот. Незаметно прошла неделя. Однажды вечером, вернувшись из разведки, Ипат размотал немецкий провод, проверил его и аккуратно смотал на палку.
— Сегодня пойдем, — сказал дед.
Никто не спросил «куда», «зачем». Все понимали, что Ипат задумывал какое-то серьезное дело.
Ночью разбудил всех.
— Лукич, ружье картечью заряди. Настя, ты возьми топор, — приказал Ипат, запихивая в карман патроны.
— А мне что, деда? — спросил Васька.
— Ты провод понесешь.
Километрах в пяти на запад, по лесу проходила дорога из города. По бокам дороги рос густой кустарник. Каждое утро приходил сюда Ипат, прятался в кустах и наблюдал. Днем проходили танки, машины и грузовики, пушки. В грузовиках сидели солдаты, пугливо поглядывая по сторонам, держали свои ружья наготове. Первым появлялся на дороге, как только солнце поднималось на уровень леса, мотоциклист. Он летел, не оглядываясь, низко пригибаясь к рулю. Впереди торчал пулемет, за спиной было маленькое, черного цвета, блестящее ружье. Это ружье очень заинтересовало Ипата. Обратно мотоциклист возвращался к вечеру.
Солнце еще скрывалось где-то низко за деревьями, когда четверо подошли к дороге. Дед уверенно привел их к повороту и остановился.
— Тут каждое утро мотоциклет ходит, — сказал старик. — Бритый такой, с оттопыренными ушами. Вот мы его сегодня и изловим на провод, как плотву. Давай-ка сюда провод.
Если натянуть вперед во всю его длину между деревьями, он может лопнуть, не выполнив поставленной задачи. Дед это учел и заранее вбил два здоровых кола по краям пороги. Между кольями они туго натянули провод на уровне груди. Васька дрожал от нетерпения, торопил:
— Скорей, деда… вдруг поедет.
— Не поедет, — спокойно отвечал старик, заматывая конец провода. — Он по часам ездит. А как поедет, услышим. Треску будет много. Ну, так. Готово у тебя, Лукич?
— Готово. Туго натянули, звенит.
— Теперь иди с Настей на ту сторону, а мы с Васькой здесь.
— Ну, Господи, благослови, — перекрестился Лукич, махнул рукой и скрылся в кустарнике.
Ипат посмотрел на верхушки деревьев.
— Скоро приедет. Пойдем, Басюк.
Трава была чуть сырая от росы, но Васька этого не замечал. Он по примеру деда наломал веток, лег на живот в кустах, закрыл голову ветками.
— Вот как мы с тобой спрятались. Ни за что не увидишь.
У Васьки от волнения чекали зубы, судорога сводила челюсть. Вдалеке послышался шум мотора.
— Едет. Как раз вовремя, — заметил старик.
Пригибаясь к рулю, связист мчался, как на гонках. Он хорошо изучил дорогу, но каждый раз с тревогой проезжал этот участок. По обеим сторонам дороги темный высокий лес. Сомкнутый строй деревьев что-то таил, грозил обрушиться. Наклонив голову, касаясь подбородком холодной стали пулемета, связист пристально смотрел вперед. Если там окажется поваленное дерево, значит, засада, гибель. Если вовремя заметить, можно повернуть, удрать. Сейчас будет поворот… а там за поворотом… Что-то мягкое скользнуло по подбородку, на шею…
«Седьмой», — подумал Ипат, когда мотоциклист вылетел из седла. Машина рванулась вперед, перевернулась, слетела в ров. Некоторое время она дергалась, хлопала и неожиданно смолкла. Васька стоял на коленях, широко открыв глаза. Ипат спокойно вышел на дорогу, прислушался. Все случилось именно так, как он предполагал.
Немец лежал на дороге, беспомощно раскинув руки. Из горла текла кровь.
— Покатался, — сказал Ипат, наклоняясь.
Перевернул немца, приподнял, снял со спины маленькое ружье.