Ближе всего к Четвертой Лаборатории был «Разряд», звено Сеймора. Да, они заняты, ищут возможность накрыть базу сепаратистов, но, судя по последнему отчету, дела идут хорошо. Пусть присмотрятся, беглянка должна быть в их краях. С таким детектором, как Чаки, засечь ее будет не сложно.
Адил взглянул на часы над монитором. Красные цифры мигали, отсчитывали секунды.
Еще три часа до отлета.
3.
Неужели влюбилась, как семнадцатилетняя девчонка?
Мари вздохнула, принялась намыливать тарелку. Вода шуршала, разбивалась о потрескавшееся дно раковины. Пальцы коченели под ледяной струей, но газ надо экономить, не включать же котел, чтобы помыть посуду. Радиоточка на стене потрескивала, сквозь помехи и шум из динамика неслась знакомая песня, и Мари сама не заметила, как подхватила ее.
Рени молчал. Можно было подумать, что на кухне кроме нее никого и нет. Но даже не оглядываясь, Мари чувствовала, что он рядом. По-прежнему сидит у окна, и солнце вспыхивает на его волосахбелых-белых! бликами ложится на бледную кожу. Он такой нездешний, такой тихий, что порой больно на него смотреть.
Влюбилась? Нет, скорее это просто жалость.
Мари закрыла кран и обернулась.
Рени и правда сидел за столом, но не смотрел на солнечную листву за окном, а читал. Мари отыскала для него детские книжки, тонкие, потрепанные, они пылились на чердаке. Рени совсем ничего не знал, ей пришлось учить его буквам, и он продирался через сказки для самых маленьких. И сейчас медленно водил пальцем по строкам, беззвучно шевелил губами, проговаривая слова.
Вишня. Он поднял голову, встретился взглядом с Мари. Что это?
Такое дерево, ответила она. С ягодами.
Рени кивнул, вновь склонился над книжкой.
Порой Мари сомневалась, что он никогда прежде не говорил на центральном диалекте. Может, из-за опытов в лаборатории потерял часть памяти, а теперь просто восстанавливал забытое? Учился он быстро, легко схватывал слова. И все же вряд ли все так просто. Ведь у него был свой язык. В первые дни он много говорил на нем, потом перестал. Мари вслушивалась, все пыталась угадать, чья это речь? А потом услышала знакомые слова: «империя» и «война». Они звучали странно, но узнавались. Значит, все же какой-то диалект, поняла Мари. Наверное, редкий.
Но в Рени все было чудным, не только речь. Низкорослый и тонкийодежда Кени была ему велика, пришлось вытаскивать из глубин шкафа то, что брат носил еще в школе. Штаны из грубой ткани, почти новыеКени вырос, не успев их износить; пару рубашек с разлохмаченными манжетами и спортивные ботинки. Матерчатый верх у них истрепался, а резиновая подошва пошла трещинами. Но ничего другого не было. «Пусть радуется, что хоть это нашли», сказал тогда Кени.
Он хотел, чтобы чужак ушел. Давно уже стало ясно, что Рени никто не ищет, но брат все повторял: «О чем ты только думаешь! Ясно же, откуда он такой».
Из лаборатории, откуда же еще.
Рени не пытался рассказать о прошлом и никогда не жаловался, но ночами часто метался в кошмарах, тихо стонал сквозь стиснутые зубы. Мари хотела и не хотела знать, что с ним делали, как он попал в лабораторию. И как сумел сбежать.
Он был таким странным. Не знал самого простого: как открыть кран в ванной, зажечь газ, погасить свет. И иногда спрашивал об опасных вещах.
«Большой город, середина империи, сказал он однажды. Как идти?»
«Столица? переспросила тогда Мари. Туда не попасть».
В столицу давно не пускали гражданских, она стала закрытой зоной. Как можно не знать об этом? Разве что, если всю жизнь провести в лаборатории.
Рени тогда словно не услышал, продолжил: «Я хочукартинкугде вся земля. У тебя есть?» Сперва Мари не поняла, а когда понялане стала отвечать, притворилась, что занята, вышла из комнаты. Ведь он спрашивал о карте, а карты, как и радио, дома держать нельзя. Они только для государственных служб и для военных, конечно. Последний раз Мари видела карту много лет назад, в школе. И радиоприемника в доме не было никогда. Только радиоточка с двумя кнопками: по одному каналу всегда крутили музыку, а по другомуновости и короткие пьесы.
Зачем он спрашивал про карту и про дорогу в столицу? Может быть, брат прав, и Рени и в самом деле не так уж безобиден? Что если он из Альянса? Или это часть сложного эксперимента? Или
Мари зажмурилась, попыталась успокоиться. Динамик смолк, остались лишь хриплые помехи, а потом зазвучала новая песня. Печальные переборы струн и мужской голос, низкий, протяжный.
Когда-то нужно решиться, нельзя же откладывать вечно.
Мари подошла к столу, села напротив Рени. Он перелистнул страницу, а потом поднял голову, встретился взглядом.
Расскажи о себе, попросила Мари. О своем прошлом. О том, что с тобой было.
Рени смотрел задумчиво, словно видел ее насквозь, или не видел вовсе? Свет преломлялся в его глазах, сине-зеленых, прозрачных. На фотографии они показались бы отталкивающими, но вживую завораживали.
О себе, повторил Рени и улыбнулся. Когда был ребенком, взяли, прочь. Оставиливместо другого. Его унесли.
Это называется «подменили», кивнула Мари. Кто это мог сделать и зачем? Может быть, его семья попала в плен? Или от него хотели избавиться, заподозрили, что у него есть дар? А ты знал своих настоящих родителей? Кто они?
Рени засмеялся, почти беззвучно. Стукнул костяшками пальцев по раскрытой книге и сказал:
Они жили там. Попытался показать жестом, ладонь скользнула по воздуху, очерчивая волну. Земля, внизу. Они не люди.
О чем он? О бомбоубежище или особо секретной подземной лаборатории? Говорят, ближе к линии фронта есть такие.
Рени снова коснулся страниц и развернул книжку, толкнул через стол к Мари.
Буквы были крупными, всего несколько строк текста. Почти весь разворот занимала картинка: склон холма, черный провал пещеры, угловатые человечкикрадутся по ночной тропе, и у каждого фонарь в руке.
Сказка, старая сказка. Отец читал ее вслух, а потом Мари сама читала для брата. История о подземных духах, об их земных детях, о подменышах и заклинаниях.
«Подменыш и костяной оберег»! Мари засмеялась и отодвинула книгу. Это же сказка, я ее знаю!
Сказка, согласился Рени. Не про меня. Не правда.
Мари подалась вперед, взяла его за руку.
Расскажи мне правду, попросила она.
Рени молчал, смотрел ей в глаза. Страх, все эти дни прятавшийся в глубине души, зашевелился, заныл как больной зуб. Радиоточка зашлась хриплым шипением, превратила музыку в скрежет.
Расскажи, повторила Мари.
Не надо. Рени покачал головой. Тебе не надо.
Мари отпустила его руку. Всталатак резко, что едва не опрокинула стул, и вышла в коридор. Рени не окликнул ее, не пошел следом. Может, обрадовался, что она ушла, не мешает читать.
Обида горьким комом встала в горле, но все же Мари не удержаласьобернулась, заглянула в полуоткрытую дверь.
Нет, он не читал. Стоял, держась за подоконник, смотрел в сад. Будто и правда подменышзапертый в клетке человеческой жизни, стремящийся вернуться домой, в мир духов. Если бы сказка кончилась по-другому, если бы подменыш не сломал свой оберег, был бы он счастлив среди людей?
Наверное, я и правда влюбилась, подумала Мари и поспешно отвернулась, вытерла глаза. Но если такто точно нельзя медлить. С каждым днем расстаться будет все сложнее. И он правей не нужно знать о его прошлом. Это опасно. Они едва знакомы, а ей нужно думать о себе и о Кени.
Она не заметила, как дошла до конца коридора. На полке у двери ждал телефон, и Мари сняла трубку. Пальцы сперва не слушались, не попадали в отверстия диска, не желали набирать номер бензоколонки. Мари закусила губу, попробовала еще раз. Трубка затрещалавсе приборы в этом доме трещали и скрипели, все были такими старыми, а потом раздались гудки. Один, второй, третий. Мари уже решила, что не дождется ответа, но тут послышался искаженный расстоянием голос Кени:
Девятая трасса, заправочный пункт тридцать один.
Кени, сказала Мари. Я согласна. Пусть уедет сегодня, ночным поездом.
Глава 3. Дорога
1.
Быстро, так быстро, быстрее ветра!
Чарена засмеялся, крепче схватился за поручни. Вечерняя степь качалась, проносилась мимо, марево трав, волны холмов. Колеса грохотали, сердце спешило за ними, а каждый вдох обжигал запахом металла и гари, вкусом опасности и безрассудства. Темная полоса леса истончилась, превратилась в тень над горизонтом. Скоро исчезнет совсем, останется лишь бескрайний простор и рельсы, бегущие вдаль, горящие в отблесках заката.