Даиздесь,в
Париже, Берту, знаменитый творец"Неронавцирке",чьюмастерскуюКлод
посещал в течение шести месяцев по приезде, твердил ему всевремя,чтоон
никогда ничегонедобьется!КакжалкотеперьКлодуэтихбезвозвратно
потерянных шести месяцев, потраченных на идиотское топтание на одномместе,
на ничтожныеупражненияподруководствомтупоголовогобалбеса!Тожеи
занятия в Лувре! Ужлучшеотрубитьсеберуку,чемвновьпринятьсяза
копирование, которое атрофирует непосредственное восприятие, навсегда лишает
способности видеть живую жизнь. Ведьискусство-этонечтоиное,как
передача своего видения. Разве в конечном счетевсенесводитсяктому,
чтобы посадить перед собой женщину и написать ее так, как чувствуешь?Пусть
это будет пучок моркови,да,пучокморкови!Непосредственновоспринятая
морковь, написанная со свежим чувством,втональностиданногохудожника,
куда значимее, чем всясостряпаннаяпорецептамакадемическаяпачкотня,
которая гроша ломаного не стоит! Настанет день, когда оригинально написанная
морковь сделает переворот вживописи.Вотпоэтому-тотеперьКлодходит
только в свободную мастерскую Бутена, которую этот бывший натурщик держит на
улице Юшет. За двадцать франков там можно писать обнаженную натуру:мужчин,
женщин; можно делать какие угодно наброски; там Клод иногдатакувлекается
работой, что забывает о еде, до изнеможения сражаясь с неподатливой натурой,
сатанея от работы, а всякие маменькины сынкиещесмеютговорить,чтоон
невежественный лентяй, и похваляться перед ним своимизанятиямивстудии,
где они копируют носы и рты под наблюдением учителя.
- Когда один из этих сосунков сумеетпередатьживуюнатурустакой
силой, как я, пусть приходит ко мне, старина, тогда побеседуем!
Концом кисти Клод показал на висевшийнастене,возледвери,этюд,
выполненный в академическойманере.Великолепныйэтотэтюдбылнаписан
мастерски, рядом снимвиселиещепрелестныенаброски:ножкидевочки,
женский живот, - выполненные с таким совершенством, что, глядянаних,вы
чувствовали, как под атласистой кожей переливается живая кровь.КогдаКлод
бывал доволен собой, что случалось очень редко,онсгордостьюлюбовался
этими этюдами,единственными,которыеегоудовлетворяли;именновних
чувствовался большой, чрезвычайно одаренныйхудожник.Ноэтогохудожника
иногда поражало внезапное, необъяснимое бессилие.
Продолжая писать широкими мазками бархатную куртку, Клодсострастной
непримиримостью бичевал все и всех:
- Все эти пачкуны, грошовые мазилы, эти дутые знаменитостиилидураки
или ловкачи, пресмыкающиеся перед тупостью публики! Не найдется среди них ни
одного парня, способного влепить пощечину мещанскому вкусу!.. Вот, например,
старик Энгр, ты ведь знаешь, я плохо перевариваю его осклизлуюживопись,и
все же я признаю его крепким орешком и низко емукланяюсьзато,чтоон
плевал на всех ибылизумительнымрисовальщиком;всехэтихидиотовон
насильно заставил признать себя; а теперьонивоображают,будтопонимают
его.